Госпожа Марта и Мантас испуганно обняли друг друга, забыв о болезни и риске заражения. Картина, которая развернулась перед глазами Рекса, была торжественна и печальна одновременно, но он верил в Наташу, свою сестру. Рекс уже неоднократно видел, как Наташа спасала людей и зверей своим удивительным ядом.
– Кусай же скорее! – пролаял Рекс.
Наташа, улыбаясь, повернулась к нему:
– Ты так решителен, мой рыжий надёжный друг. Это прекрасно, но в лечении важно обсудить детали и выслушать больного. По его реакции и словам я смотрю, насколько поражены нервная система и другие системы и органы его тела.
– Ты готов к моему укусу, Юрис? – спросила, повернувшись к нему, Наташа.
– Да, – смело ответил, вытягивая руку, храбрый мальчик.
– Молодец, – сказала Наташа. – Не бойся, это не больно. Это похоже на укол еловой иголки на рождественском празднике. – И Наташа стремительно, почти незаметно укусила Юриса.
Госпожа Марта испуганно вскрикнула, но взяла себя в руки и замолчала. С надеждой глядя на внука, она опустилась без сил на пол.
Наступила длинная пауза. Наташа, спустившись с руки Юриса, подползла к Мантасу и, улыбаясь, сказала:
– Вы следующий. Будем ждать чуда или сразу укусим?
– Давайте сразу, – прошептал Мантас, – я верю вам. Мне нечего терять, я не боюсь. Сегодня канун Рождества, а вы действительно похожи на чудо. Прошу вас, не тяните, кусайте.
– B день перед Рождеством мой яд особенно силён, – сказав это, Наташа укусила Мантаса. Он даже не успел испугаться. – Когда кусаю, я могу управлять количеством яда, который впрыскиваю в ранку. В лечебных целях я использую капелюшечку своего зелья. – И замолчав, Наташа свернулась в клубок и замерла, будто уснула.
По правде сказать, несмотря на кажущуюся уверенность, Наташа каждый раз переживала, сработает ли её яд, поможет ли он людям и зверям. Эти минуты ожидания были для неё всегда мучительны. Так было и сейчас: её сердце бешено, не по-змеиному, колотилось, как мотор. Она закрыла глаза, страстно желая исцеления Мантасу и Юрису, да и вообще всем жителям Риги.
Мантас и Юрис лежали неподвижно. Их глаза были открыты, в них тлела надежда. Госпожа Марта сидела у кровати Юриса, сжимая его жёлтую руку. Секунды капали, как капельки воды, превращались в минуты и ручейком утекавшего времени покидали печальную комнату. Время шло – чуда не происходило.
Наташа подняла голову и внимательно посмотрела на Юриса. Поднявшись верхней частью туловища, она плавно и бесшумно проплыла к кровати мальчика.
Что‑то в его зрачках привлекло её внимание. Поднявшись по руке на кровать, она, раскачиваясь, внимательно посмотрела в его глаза и увидела реакцию на её покачивание.
– Юрис, – шипящим голосом позвала его Наташа, – Юрис, надо пробовать вставать. Тебе нужно подняться. Ты лежал долгие недели, твоё тело отвыкло от движения, но необходимо начинать.
– Я боюсь, тётя кобра, – сказал Юрис. – Я боюсь пошевелиться: а вдруг у меня не получится?
Наташа широко улыбнулась своей обворожительной улыбкой.
– Я не кобра, Юрис. Если бы я была коброй, ты бы давно уже вскочил.
Наташа посмотрела глубокими змеиными глазами внутрь Юриса. Он почувствовал, что тепло начало разливаться по всему телу. Становилось не просто тепло, а жарко. Сердце стучало в груди барабанную дробь, кровь стремительно начинала кружить по всему телу, сила и смелость стали нарастать волнами. Организм, неведомыми путями заработав, встал на тропу исцеления. Пунцовый румянец прибоем начал пробегать по щекам Юриса. Дальше лежать и бояться он уже не мог: гормоны были уже в крови и работали.
Мальчик поднялся и самостоятельно сел на кровати. Ещё мгновение – и вот он уже делает первые самостоятельные шаги по комнате, потом ещё мгновение – и он улыбается, пытается шутить и прыгать на месте.
Всё это время госпожа Марта, сжимая руки у подбородка, тихо плакала – смеялась и плакала, боясь спугнуть силу исцеления её внука. У Мантаса не так резво – из-за возраста, – но тоже происходили изменения в осанке, походке, цвете лица и рук.
Наташа молча, внимательно, очень сдержанно наблюдала за Юрисом и его дедушкой.
Радость пела и плясала в её душе. Но она хотела большего – исцелить всех жителей Риги. В её голове рождался план массовых инъекций на основе яда гадюки обыкновенной, её яда. Разумеется, гадюкой она была поистине необыкновенной.
Подробно описывать, что было дальше, неинтересно, вы уже и сами обо всём догадались.
Были ближайшая аптека и провизор, который смог нацедить яд Наташи в несколько баночек и приготовить чудодейственный препарат по старинному рецепту Мориса (этот рецепт Морис придумал, будучи молодым, – когда ему было семьдесят лет). Сотни шприцев и склянок с лекарством разошлись по Риге и Юрмале к следующему утру.
Потом были уколы, уколы и ещё раз уколы…
Рекс с Наташей в корзинке бегали по городу, и на тех улицах, где они неожиданно появлялись, горожане сразу расступались и скандировали:
– Наташа, Рекс! Наташа, Рекс! – И так до самого вечера.
Вечером Наташа, увидев свою фотографию во всех рижских газетах, тихо, но уверенно произнесла:
– Пора уезжать… Рекс, мы покинем город под утро. По-английски. Не прощаясь. Тут мы сделали всё, что могли. А шумных проводов я не люблю. Я устала и хочу к папе Морису, хочу спать в своей кровати у нас дома, – сказав это, Наташа зевнула и добавила: – Зимой вообще‑то змеи спят, и я чувствую себя немного сонной, поэтому, Рекс, прошу, сходи к собакам и рыбакам и попроси их отвезти нас назад.
Разумеется, весть об отъезде Наташи мгновенно облетела Ригу. И к тому времени, когда она, завёрнутая в шубу Мориса, уже спала в головных санях рыбаков вместе с Рексом, тысячи людей стояли вдоль улиц, по которым они ехали. Жители прощались с ней молча. Они держали зажжённые длинные, тонкие свечи и плакали, вытирая слёзы признательности своей героине – гадюке Наташе, боясь её разбудить.
Всего этого Наташа не видела, она уже глубоко спала. Она спала и весь длинный многодневный путь до Солнечного Берега, откуда Морис выехал им навстречу. Он узнал о приключениях своей дочери, болезни и исцелении жителей Риги, о проводах спящей принцессы Амун Птха Ра из газет, которые редко, но всё же приходили к нему домой. Он сидел за столом, вытащив монокль, и плакал, гордясь своей дочерью, в которую он всегда верил, зная, что она особенная.
Наташа спала и тогда, когда он, встретив сани-поезд, осторожно достал её, положил в свою тёплую, снятую с головы меховую шапку, осторожно отнёс домой и уложил в кровать, накрыв тёплым одеялом.
Он сел у окна и окинул свою жизнь смелым взором балтийского крокодила. Ему нечего было таить и скрывать. Как и у каждого, у него были взлёты, успех, удача, триумф – и падения, провалы, усталость, разочарование, страх и старость, но потом опять надежда и любовь. Он спокойно смотрел на бескрайние белые просторы Балтики, заснеженные ели и сосны, заледеневшие серые камни гранита, свои старые, морщинистые, зелёные в квадратик лапы пожилого крокодила и, взяв зеркальце со стола, взглянул на себя, подмигнул и произнёс:
– А всё‑таки я красивый и удачливый. Может быть, крокодилы живут двести лет, а не сто, как я думал раньше? – И эта мысль развеселила его. – Вот проснётся весной Наташа – насмешу её, – сказал Морис. – А сейчас я тоже пойду спать.