Было бы противно совести и долгу бросить на произвол судьбы Сципиона и бывших консулов в Греции и Фессалии — ведь эти люди, вместе с большими денежными средствами и значительным войском, попадут в руки Цезаря; о Риме же больше всего печется тот, кто воюет как можно дальше от него — для того чтобы этот город мог спокойно ожидать победителя, не испытывая бедствий войны и даже не слыша о них.
Положение Цезаря после неудачи под Диррахием было хуже некуда. Как мы видели, отношение греков к нему стало нелучшим, но даже если бы оно было дружеским, то большой пользы Гаю Юлию не принесло бы: огромная армия Помпея за год хозяйничанья в Греции начисто вымела все, что было необходимо его сопернику.
Лучшая часть войска Цезаря имела боевой опыт и неодолимую отвагу в битвах. Однако его солдаты из — за преклонного возраста уставали от длительных переходов, от лагерной жизни, строительных работ и ночных бодрствований. Страдая от тяжких трудов вследствие телесной слабости, они теряли и бодрость духа. К тому же, как тогда говорили, дурное питание вызвало в армии Цезаря какую — то повальную болезнь. Но самое главное — у Цезаря не было ни денег, ни запасов продовольствия, и казалось, что в течение короткого времени его армия сама собой распадется.
Цезарь расположил войско на Фарсальской равнине; спустя несколько дней здесь появился Помпей — он устроил лагерь на расстоянии 30 стадиев (примерно 5,5 километра) от лагеря соперника. Несмотря на превосходство в силе, Помпей не спешил в битву — время работало на него. Он надеялся (и не без оснований), что все может решиться относительно мирным путем.
Аппиан оценивает положение:
Провиант Помпею доставлялся отовсюду, ибо у него были в такой степени заготовлены дороги, гавани и посты, что и с суши ему постоянно все доставлялось и при любом ветре через море. Цезарь, напротив, имел только то, что с трудом отыскивал и добывал, испытывая при этом сильные затруднения.
Однако и при таких обстоятельствах ни один из воинов Цезаря его не покинул, а все с каким — то демоническим рвением стремились вступить в бой с врагами, полагая, что, закаленные уже в течение 10 лет, они в битве будут во многих отношениях превосходить новобранцев, между тем как в рытье рвов, сооружении стен и наборе припасов они, вследствие своей старости, более слабы, и вообще, терпя страдания, они предпочитали что — нибудь делать, чем погибнуть без всякого дела от голода. Сознавая все это и зная, что ему противостоят люди, закаленные и доведенные до отчаяния, а также блестящее счастье, обычно сопровождающее Цезаря, Помпей полагал, что было бы рискованно подвергнуть опасности все предприятие из — за исхода одного сражения; более подходящим и безопасным будет нуждой истощать врагов, сидевших на бедной территории, не владеющих морем и не имеющих кораблей даже для того, чтобы быстро убежать. Так, полагаясь на самый верный расчет, Помпей решил всячески затягивать войну, доведя войска Цезаря в результате голода до болезни.
Однако если армия Цезаря состояла из командира и легионеров, то в армии Помпея нашла приют вся знать Рима. Эти сенаторы, бывшие консулы отвергали все разумные предложения Помпея; его осмотрительность выдавали за трусость, его решение отсрочить битву за попытку подольше наслаждаться единоличной властью. В чем только не обвиняли несчастного Помпея! Военачальника упрекали в том, что он тешится верховной властью и с бывшими консулами и преторами обращается как с рабами. Фавоний жаловался, что из — за властолюбия Помпея в этом году он не отведает произраставших в Италии тускульских фиг. Афраний, недавно прибывший из Испании после неудачного командования (на нем даже было подозрение, что он за деньги продал свою армию Цезарю), спрашивал Помпея, почему же не сражаются с купцом, купившим у него провинции.
Терпения и выдержки явно не хватало противникам Цезаря — это, в конечном счете, и решило судьбу республики. Увы! Удача приходит к тому, кто умеет ждать! Соратники Помпея настолько горели желанием поскорее вернуться к привычным делам, что вызвали возмущение даже у Плутарха.
В самом деле, можно ли считать находящимися в здравом уме людей, которые, расхаживая по лагерю, уже домогались консульства и претуры или, как Спинтер, Домиций и Сципион, яростно спорили между собой из — за должности верховного жреца, принадлежавшей Цезарю, и вербовали себе сторонников? Словно перед ними стоял лагерем армянский царь Тигран или царь набатеев, а не знаменитый Цезарь и его войско, с которым он завоевал тысячу городов, покорил более 300 народов и, оставаясь всегда победителем в бесчисленных битвах с германцами и галлами, захватил в плен миллион человек и столько же уничтожил в сражениях!
Помпей никогда не хвалил врачей, потворствовавших желаниям больных, он до последнего пытался убедить военачальников в действенности своего плана. Однако недавний победитель при Диррахии не только натолкнулся на стену непонимания и самонадеянности, но и вызвал к себе вражду и ненависть — не меньшую, чем к Цезарю. Ждать не хотел никто. Соратники Помпея суетились.
…посылали в Рим заранее нанимать дома, приличествующие для консулов и преторов, рассчитывая сразу после войны занять эти должности. Особенно неудержимо рвались в бой всадники. Они очень гордились своим боевым искусством, блеском оружия, красотой коней, а также численным превосходством: против 7 тысяч всадников Помпея у Цезаря была всего лишь 1 тысяча. Количество пехоты также не было равным: у Цезаря было в строю 22 тысячи против 45 тысяч у неприятеля.
Легионеры Цезаря тоже страстно желали битвы. Желали не потому, что были уверены в победе или ненавидели врага. Они устали от долгих скитаний, от голода и прочих лишений, им стало безразлично: победа или смерть. Скорая битва — было для них единственным, что могло бы внести какое — то разнообразие в безрадостную жизнь.
Цезарь с успехом использовал любое настроение своих солдат — даже смертельное отчаяние. Он понял, что если подождет еще несколько дней, то легионеры, превратившиеся в озверевшую, уже зараженную вирусом бешенства толпу, растерзают его самого. Цезарь, как никто другой, умел идти по тонкой доске над извергавшим раскаленную лаву вулканом. Более того, эту лаву, смертельную и для него, он заставлял течь в нужном направлении и обрушивать свою страшную силу на врагов.
Согласно Плутарху, Цезарь объявил солдатам, что два легиона идут на соединение с ним, а под Афинами находятся 15 когорт. Гай Юлий спросил воинов: стоит ли ждать подкреплений, — он всегда советовался с собственными легионерами в сложнейших ситуациях. «Солдаты с громкими криками просили его не ждать, но вести их в бой и приложить старания к тому, чтобы они могли как можно скорее встретиться с неприятелем».
По римской традиции, предполагалось выяснить волю богов. После заклания первого жертвенного животного жрец объявил, что в ближайшие три дня борьба с неприятелем решится сражением. Цезарю требовалось большего, чтобы вселить в сердца солдат веру в успех; он спросил жреца, не замечает ли он каких — то признаков благополучного исхода битвы. Жрец покорно произнес:
— Ты сам лучше меня можешь ответить на этот вопрос. Боги возвещают великую перемену существующего положения вещей. Поэтому, если ты полагаешь, что настоящее положение вещей для тебя благоприятно, то ожидай неудачи, если же неблагоприятно — жди успеха.
Цезарь лишил своих легионеров надежды на спасение путем бегства, — так поступали многие военачальники, сжигая за собой мосты, корабли…
— Прежде всего нужно, — обратился Цезарь перед битвой к солдатам, — чтобы я увидел, что вы помните свое обещание победить или умереть; поэтому разрушьте, вступая в бой, возведенные вами укрепления, засыпьте ров, чтобы у нас ничего не оставалось, если мы не победим, чтобы враги видели, что вы не имеете своего лагеря, и сознавали, что у вас нет иного выхода, как занять их лагерь.
Цезарь все же послал для охраны палаток 2 тысячи совершенно престарелых людей — от них в трудной битве было бы мало пользы. «Остальные, — рассказывает Аппиан, — выйдя в глубоком молчании, разрушили укрепления и свалили их в ров. Помпей, увидев это, осознал всю смелость противника и со стоном сказал себе, что им приходится тягаться со зверями и что верное средство против зверей — это голод».
Помпей рассуждал правильно: если бы он воздержался от битвы еще несколько дней, то войско Цезаря перестало бы существовать само по себе. Но соратники вынудили несчастного военачальника выступить навстречу войску, готовому рвать зубами всех на своем пути.
Цезарь, по сообщению Плутарха, уже был готов двинуть свои войска вперед, когда заметил одного из центурионов, преданного ему и опытного в военном деле. Центурион ободрял своих солдат и призывал их показать образец мужества. Цезарь обратился к центуриону, назвав его по имени:
— Гай Крассиний, каковы у нас надежды на успех и каково настроение?
Крассиний, протянув правую руку, громко закричал ему в ответ:
— Мы одержим, Цезарь, блестящую победу. Сегодня ты меня похвалишь, живым или мертвым!
Отдав последние распоряжения, Цезарь занял место в строю своего любимого 10–го легиона. Он всегда вел его в бой лично, когда положение было критическим. Сейчас настал именно такой момент и прославленный военачальник без лишних колебаний поставил на карту собственную жизнь.
Войско Цезаря напоминало стаю бешеных волков, но ее вожак просчитал все самые опасные моменты, он мыслил гениально, как никогда. Как он и предполагал, Помпей попытался добиться успеха с помощью конницы, имевшей семикратное превосходство. Всадники Помпея мгновенно смяли немногочисленную вражескую конницу и принялись окружать 10–й легион. И тут их ждал неприятный сюрприз — по знаку Цезаря из засады вылетело три тысячи специально отобранных наиболее смелых и опытных пехотинцев.
Плутарх рассказывает:
Они, против обыкновения, не метали копий и не поражали неприятеля в ноги, а, по приказу Цезаря, целили врагам в глаза и наносили раны в лицо. Цезарь рассчитывал, что молодые солдаты Помпея, кичившиеся своей красотой и юностью, не привыкшие к войнам и ранам, более всего будут опасаться таких ударов и не устоят, устрашенные как самой опасностью, так и угрозой оказаться обезображенными. Так оно и случилось. Помпеянцы отступали перед поднятыми вверх копьями, теряя отвагу при виде направленного против них оружия; оберегая лицо, они отворачивались и закрывались. В конце концов они расстроили свои ряды и обратились в позорное бегство, погубив все дело.