е шрам на пол лица или бородавка на носу. А так… Чтобы отличить в толпе незнакомца, нужно по меньшей мере хоть раз за ним понаблюдать. Его походку, манеры, жесты. А остальное – случайность или сказки для любителей детективов.
И все же, по всем правилам игры, я стал тщательно рассматривать свою фотографию. Я морщил лоб. Чесал за ухом, теребил приклеенную бороду. Я даже хотел понюхать фото. Но вовремя сообразил, что не стоит преувеличивать.
– Увы, – глубоко вздохнул я, словно очень сожалел, что мне так и не пришлось познакомиться с этим человеком. – Я его вижу впервые.
– Возможно, просто вам стоит одеть очки? Я не хочу подчеркивать ваш возраст. Но все же…
Вот здесь я внутренне напрягся. Черт побери! Мне ни разу не пришла в голову мысль об очках! Антиквар действительно был очень и очень стар, но почему, почему мне не попадались на глаза очки. И мысли кувырком, вихрем, бурей, ураганом пронеслись в моей голове. И среди этого хаоса я вспомнил нужный мне эпизод. Когда старик предлагал мне посмотреть на ручку Ржешевского, акцентируя внимание на стальное перо. Он, черт побери, не надел, ну не надел очки! Он прекрасно все видел.
И я мгновенно успокоился и расслабился. Меня на мякине не проведешь.
– А вы знаете, молодой человек, – я даже снисходительно усмехнулся, – я прекрасно, к вашему удивлению, вижу. И мне могут позавидовать многие молодые. Впрочем, в молодости я был близорук. Очень близорук. Сами понимаете – профессия. Скурпулезное разглядывание мелочей. И при этом вечное напряжение – что-либо не упустить. Мои глаза ничего не упускали. Но именно поэтому зрение ослабло. Но с возрастом… Думаю, вам знакомы подобные случаи. Когда сильная близорукость плавно переходит в состояние дальнозоркости. У некоторых она остается и им приписывают другие в придачу линзы. А у некоторых, на каком-то этапе останавливается. Как бы, проще говоря, близорукость сталкивается с дальнозоркостью и зрение восстанавливается. Ни шага вперед, ни шага назад. Полнейшее равновесие. Мне очень повезло. Это со мной и случилось. Возможно, бог воздал мне за кропотливый труд. Возможно, сам труд победил мою незрячесть. Возможно, сама история захотела, чтобы я лучше ее видел. В старости. Когда уже приобретаешь много опыта, но, увы, и много болезней. Во всяком случае, от одного недуга я избавился.
– Похвально, – он искренне похвалил меня.
Интересно, а сам он очкарик? Впрочем, уже не интересно. Мне нужно было, чтобы он поскорее смылся. Тася-таки ловко отомстила мне! Таки заявила на мою пропажу! Только я недоумевал, каким образом она так обтяпала, чтобы искали меня именно здесь, у меня. Она ведь и понятия не имела, как я провел тот осенний, дождливый день! И на улице было – ни души. Ливень хлестал! И я от холода, по чистой случайности, заглянул в лавку антиквара. Нет, нет, и нет. Это просто месть Таси за то, что я ее уволил. И не больше. Просто доставить мне мелкие неприятности. У них нет никаких улик. И я должен окончательно успокоиться.
И едва я окончательно успокоился. И даже встал, давая понять, что наш разговор окончен, как увидел через витрину парочку Косулек. Которые откровенно косились в мою сторону. Такие же кругленькие, румяненькие, кудрявенькие. Мне вдруг захотелось представить, как бы они смотрелись на сковороде. Но представить столь занимательную картину я не успел.
Роман сделал жест рукой. Косульки исчезли из поля зрения и через секунду возникли в фокусе моей комнаты. Нарочито шумно топчась на пороге, сбивая мокрый снег со своих сапог. Самое удивительное, что и сапоги у них были почти одинаковые. С широким голенищем, гармошкой, и скривленные сбоку от подошв. Спецодежда, что ли?
– Проходите, – Роман вновь сделал этот дурацкий жест рукой. Впрочем, он, надо признать, выходил довольно красивым. И с каких пор он так красиво распоряжается в моем магазине? Понятия не имея, что он не мой.
Косульки мелкими шажками, в своих кривеньких сапожках подобострастно подбежали к сыщику.
– Расскажите, граждане, что вы видели в этот день, – Роман вновь вытащил свою книжонку и вслух зачитал дату. Все-таки плохо у него получается играть в рассеянность и забывчивость.
– В этот день, – шумно и радостно выдохнула жена Косулька, словно раскаленный самовар. – В этот день мы видели, как к антиквару – она тут же себя отредактировала. – К нашему глубокоуважаемому господину антиквару, нашему, так сказать, почтенному соседу по торговому бизнесу, нашему старожилу района, нашему…
И вновь легкий и красивый жест Романа, по-простому означавший: заткнись, дура, и ближе к делу.
Косульки, похоже, на всякий случай, решили оставить себе пути отступления, раз начали с песни оды моей персоне.
– Да, так вот, к нашему глубокоуважаемому Аристарху Модестовичу заходил молодой парень.
Роман вновь долго копошился в своих карманах. Наконец, нашел мою фотку. Она мигом оказалась в пухлых ручках Косулек.
– Да, да, он, он и заходил. И родинка, вот эта, на левом виске, – Косулька бесцеремонно ткнула жирным пальцем прямо в мою родинку. Мне казалось, что она ее вот так, запросто, раздавила. И висок запульсировал. И сильно заболел. Я машинально схватился за него. Благо под моими седыми длинными волосами родинку было совершенно не видно. И благо, она оказалась на месте.
Вот наглые лжецы! Как она могла разглядеть родинку в тот пасмурный, дождливый день! Когда и антикварную лавку я с трудом разглядел! Разве что тучи, которые вот-вот могли свалиться на голову! Но о погоде я упомянуть не мог. Я же не помнил. Пока не мог.
– Боюсь, вы ошибаетесь, многоуважаемые, – в такт им ответил я. Приблизился красному дубовому столу и стал в нем рыться, медленно и важно, подражая Роману. – Вот, какое вы говорите число? Вот! – я бесцеремонно ткнул пальцем в журнал записей и отчетов. Подражая Косулькам. – Вот! Человек с таким именем и фамилией в записях моих покупателей не значится! И не может значиться. Иначе бы я его запомнил.
Тут вступил в разговор муж Косулька, до этого почтенно молчавший и сложивший свои пухлые ручонки на груди, словно на похоронах.
– Извините почтенный Аристарх Модестович – он по примеру своей жены оставлял за собой пути отступления. – Вы, безусловно, занятой человек. И мы знаем ваши безусловные заслуги, – тут он запнулся, – и величайшие заслуги, – он вновь запнулся. И мне показалось, он хочет сказать: перед отечеством. Но не рискнул. – Ваши неимоверные заслуги перед сохранением исторической памяти (нашелся он). Но вдруг у вас самого нет памяти? – неожиданно бестактно ляпнул он. Но тут же исправился. – Такой почтенный возраст. Эти трудные прожитые годы…
Я уже не мог это вынести и перебил его.
– Есть записи в моем журнале. Они к возрасту не имеют отношения.
– Вот! – Косулька ткнул толстым пальцем вверх (И что они все тычут своими пальцами, в небо, что ли, желают попасть!). – Вот оно! Дело не в журнале, уважаемый! В журнале записываются, как я понял, фамилии ваших клиентов! А тот парень никаким образом не подходил под образ вашего покупателя! И не потому, что я его раньше не видел! Просто уж очень он простеньким был для вашей солидной антикварной лавки. Этакие потрепанные джинсы и дырявые кроссовки! Создалось впечатление… Более того – это мое откровенное мнение, которое я сейчас и выскажу! А состоит оно в том – что парень этот случайно забежал в вашу лавку! Я человек наблюдательный! И прямо выскажусь! Забежал он к вам, чтобы скрыться от дождя! Вот мое мнение.
И мне показалось, он хочет добавить, словно Наполеон.: великое мнение.
– Да-да, так промок, бедняга, прямо до нитки! И кеды дырявые! И штаны старые! Так ему холодно было! – И Косулька даже всхлипнула и промокнула косые глазки платочком.
– А вы, поди, уважаемый, и запамятовали, – поддержал ее муж. Но почему-то не всхлипнул.
Да, похоже, все оказалось серьезнее, чем я думал. Они и впрямь видели меня. Но как можно было заметить при такой бурной погоде? Нет, нужно не сдаваться. Родинку они точно не могли заметить. А о погоде сказали вскользь, словно просто шел дождь. И это нужно исправить. И я вновь состряпал озабоченную рожу, сморщив лоб, как гармошку.
– И что вы на это скажете? – вступил в разговор Роман, про которого я даже забыл.
– Что? Я говорил, что со зрением у меня все в полном порядке, но никогда не утверждал, что с памятью. Отличная память для стариков – большая редкость. Особенно для антикваров. Которые живут не в сегодняшнем времени, далеко не в сегодняшнем. Они живут там… Где уже никто не живет.
– Возможно, вам повезло, – усмехнулся Роман. – Но все же… Ваш долг. Долг почтенного, как я успел понять, гражданина, попытаться вспомнить. Пропал человек. И найти его – не просто моя обязанность. Но и обязанность каждого гражданина.
Косульки при этих достойных словах недостойно закивали круглыми кудрявыми головками, как китайские болванчики.
И я вновь сморщил лоб до состояния гармошки.
– Ну, хотя бы напомните, что было в этот день? – я демонстративно обратился к Косулькам. – Возможно, день семьи. Или день знаний? А может день влюбленных? Уж день влюбленных вы наверняка должны вспомнить!
– Ой, что вы! – Косулька потупила косые глазки и хихикнула. – День влюбленных в феврале.
– Неужели, а я думал, для любви особенного месяца не существует. Ну, тогда, возможно, день защиты животных? Или день охотника?
– Вряд ли, – развел толстыми ручками муж Косулька, – день охотника я бы точно запомнил. И пригубил бы по этому случаю.
– За охотников или животных?
– И за тех, и других. И мы без них не можем. И они без нас.
– Ну, без нас, думаю, они как-нибудь обойдутся.
– А вот это уж как сказать, уважаемый, – не сдавался Косулька. – Равновесие! Вот чего нужно природе! Охотники, позволю заметить, это равновесие и обеспечивают. Браконьеры, не спорю, нарушают. А у кого есть дозволенность, разрешение с сургучной печатью – те действуют во благо. Не только общества, но и флоры и фауны. Зверья не должно быть слишком много!