– Я не понимаю вас, Аристарх Модестович. Что вранье?
– Вообще все, – я обвел рукой антикварную лавку. – И тарелки Шереметьева, и зонт от Гашека. И чемодан Менделеева, и часы почти что от Андерсена, ну, его друга. Может, только ручка Ржешевского правда. Такое трудно придумать. Впрочем, нет. Все, все вранье. И все, все ненастоящее. И даже я…
– Зачем вы так, – Дина присела передо мной на корточки. – Вам же лучше знать, что это не подделка.
– Никто этого не знает, Дина, никто. Мне иногда кажется, что все, все в мире подделка. Не только эти вещи. А все. И наши чувства. И если нет чувств – тоже подделка. И луна на небе подделка. И снег. И этот город ненастоящий. И его фонари. И его машины. И регулировщик на дороге тоже фикция. И подснежники зимой – это не правда. И весной тоже. Все, все подделка. Весь наш мир подделка. И все мы. Все понарошку. Но где-то, возможно, есть настоящий мир. И настоящая жизнь. А это… Это всего лишь репетиция. Репетиция спектакля под названием жизнь. Кто-то на главных ролях, кто-то на второстепенных. Кто-то справиться с ролью, а кто-то нет. Кто раньше вылетит из спектакля. Кто доиграет до конца. А потом спектакль понарошку закончится. И возможно, начнется по-настоящему. И каждый уже станет собой. И чувства его станут настоящими. И бесчувствие. Кто что заслужил, играя в спектакле. Какое количество аплодисментов. Но мы об этом никогда не узнаем. Пока не умрем. И не узнаем, на самом ли деле существует настоящий мир. Пока не умрем. Ад и рай. И почему все так этого боятся? Если каждый из нас на земле, хоть раз в жизни, но пережил или переживет обязательно и рай, и ад. И, пожалуй, в гораздо большей, обостренной степени. В том, другом мире, возможно, все гораздо проще и безопаснее.
Я произнес свой более чем удручающий монолог. И только тогда увидел, что Дина плачет. Опустив свою голову мне на колени. Я погладил ее по длинным пышным волосам, как маленькую. На большее я не имел права. Хотя все права, по сути, у меня были. Но я не был настоящим. Я был понарошку.
– Знаете, Аристарх Модестович, – Дина подняла заплаканное лицо. – Перед новым годом часто такие мысли бывают. Грустные. И, кажется, все напрасно, что было. И что будет – тоже будет напрасным. Перед новым годом. Это очень похоже, как и перед днем рождения. Эти праздники так сравнимы. Потому что только в детстве они бывают по-настоящему веселыми и долгожданными. Потому что только в детстве все не напрасно. И всего дожидаешься, чего ждешь. И все настоящее… Я вас понимаю, Аристарх Модестович.
– Это уже хорошо, Дина. Хоть мы такие разные, вернее, в разной возрастной категории.
– Для понимания возраст не имеет значения.
Мы замолчали. Я по старой привычке (вернее, по старой привычке настоящего антиквара) заглянул за окно. Снег кружился, вальсировал. И ему прохожие уже не мешали. Прохожие ждали поскорее стать на год старее. На улице заметно поредело. И только неугомонные машины по-прежнему носились. Машины не думают о том, как побыстрее отпраздновать старость. Они вообще не думают. Хотя тоже старятся. И ломаются. И ржавеют. Впрочем, как и все мы.
Вдруг я заметил промелькнувший силуэт. Я сощурился. Кто-то явно подглядывал в мое окно. Кто-то явно хотел подсмотреть за моим праздником. Ну, безусловно! Кто же еще! Я отчетливо разглядел Косульку. Ее любопытство не знало предела. Впрочем, любой бы на ее месте захотел узнать, для кого сумасшедший старик скупил все цветы. Я дружелюбно махнул Косульке рукой.
Вскоре она топталась на моем пороге, стряхивая снег с кривых сапожек. В своих руках она держала огромную плетеную корзину, в которую недавно сгрузила подснежники, как падчерица из сказки. Теперь корзина была полна еды. И мне это пришлось по вкусу.
– Так сказать, от нашего стола – вашему! – Косулька покраснела, видимо, осознавая свое неуемное любопытство. Но ее носик при этом лез во все щели, чтобы увидеть, кто сидит в кресле. Но с порога было плохо видно. Плетеное кресло было огромным. И маленькая Дина буквально утонула в нем с головой.
– Благодарю, это такая щедрость, такое великодушие, – я продолжал бояться Косульку. Но при этом раскинул руки в стороны, яко бы для излияния чувств. Я должен был огородить Дину.
– Ну что вы, любезный! Как не поздравить такого многоуважаемого соседа. Можно сказать, долгожителя. Грех, да и только. К тому же и в магазин вы не ходите. Вот только сегодня цветы и купили. А к чему, спрашивается? Все, все у вас в цветах. Красиво… Но цветами не накушаешься. Мы же не травоядные, – хихикнула Косулька, довольная своей шуткой. – А в вашем возрасте нужно правильно питаться. Разумно. Диета – прежде всего.
Я не подпускал ее близко к Дине. Ей не обязательно было знать, кто у меня в гостях. Но благодарно принял дары. Они были кстати. И легонечко пытался придвинуть Косульку к выходу. Но она сопротивлялась до последнего.
– Ох. Аристарх Модестович. – Косулька издала глубокий вздох. – Поди, невесело справлять Новый год в одиночку? А может, не побрезгуете и к нам соизволите, в наш ресторан заглянуть? Может, там и не люди искусства. Но ведь веселые! А к чему, если разобраться, искусство на Новый год. По праздникам, согласитесь, разлюбезный, искусство ни к чему. Только мешает радоваться. Это занятие для серых, тоскливых, даже убогих и лучше не солнечных будней. Когда и делать-то нечего. Вы согласны, уважаемый?
Я искренне согласился. Но понимал, на что намекает Косулька. Ей нужно было всеми путями узнать, с кем я собираюсь остаться в новогоднюю ночь. Но я держался, как на допросе.
– Я вам премного благодарен, милая… Но, – я запнулся. Я не знал, как выкрутиться, подозревая, что Косулька была не из тех типов, которые уходят без информации. Возможно, она даже пытками не побрезгует. Пусть и словесными. Я ее по-прежнему боялся. Как в детстве боятся соседки снизу или сверху.
Но неожиданно раздался звонкий уверенный голос.
– Он не один будет праздновать Новый год, – Дина поднялась во весь рост. И повернулась к нам. Чтобы ее лучше было разглядеть.
Косулька аж присвистнула. Я и не знал, что она умеет так здорово свистеть. Может, у нее еще есть голубятня? Не хватало, что в ее забегаловке, ко всему прочему, вместо курицы подсовывали несчастных голубей.
А я в свою очередь, от страха перед Косулькой и неожиданности от вызывающего поступка Дины, схватил несколько букетов, расставленных по комнате, и всучил их Косульке.
Та, кланяясь и пятясь к двери, наконец, пулей выскочила на улицу. Похоже, новость для нее была шокирующая. Старик и маленькая цветочница.
Я вытер ладонью вспотевший лоб. И посмотрел за окно. За окном стояла Косулька и проворно рассчитывалась с покупателями подаренных мною букетов. Похоже, таки она всех их сумела продать. Перед Новым годом! Я слишком о ней хорошо думал. Может она и пишет по ночам тайно стихи. Или рисует картины. Но, похоже, цветы в ее искусстве не фигурируют. Торговля превыше всего. Интересно, на что она тратит деньги? На одежду уж точно нет. Скорее всего, она их вообще не тратит. Наверно, деньги для нее сами по себе произведение искусства. Впрочем, это не мое дело. И это вовсе не интересно. Но что нам приготовила Косулька, было весьма любопытно. А какой запах! Так цветы не пахнут. Косулька права – мы же не травоядные. Я поставил корзину на стол. И развернул пакеты. Пожалуй, она поторопилась намекнуть мне о необходимости диеты, в моем-то возрасте. Жирное перченое мясо (естественно свинина, а не оленина), фаршированные селедкой яйца, огромная тарелка салата с курицей под майонезом. О глубоком значении правильного питания Косулька явно преувеличила. Но все выглядело аппетитно и соблазнительно. А на диетах я никогда не сидел.
– Вот так, Дина. У нас таки получится сегодня пиршество. Хотя сплетен не миновать точно.
– А вы боитесь сплетен? – улыбнулась Дина.
– Я боюсь, что боитесь вы.
– В таком случае, нам обоим нечего бояться. Во всяком случае, мы за эту еду честно заплатили.
– Свежими цветами?
– Нет, свежими новостями. Новости стоят дорогого.
За окном щедро платили Косульке полупьяные завсегдатаи. А она, размахивая руками, кивала в нашу сторону. Падали огромные хлопья снега. В темноте плохо был виден ее силуэт. Только белые снежные очертания. И Косулька так напоминала снежную бабу, которой хотелось насадить на голову алюминиевое ведро.
Мы с Диной переглянулись. И рассмеялись.
Я, наверное, никогда не забуду этот Новый год. Возможно, он был единственный счастливый. Хотя от него ничего я не ждал. И от последующих дней и лет тоже. Но та ночь… Когда за окном снег. Он сверкал желтыми искрами в бликах фонарей и яркой луны. И звезды на елке горели. И бусы на елке переливались. На елке непременно должны быть бусы. Еще горел камин. И эти букеты цветов. Может и не настоящих. Но все равно свежих, пахнущих весной или летом. Они были не к месту. Они были некстати. И старые вещи вокруг словно оживали. Словно мы в комнате были не одни. Нас было много. Гостей из прошлого. И ни одного из настоящего. Потому что мы настоящего не хотели. Оно в тысячу раз было иллюзорнее, призрачнее, фальшивее. И только прошлое было реальным. Мы с Диной ушли в прошлое. Взявшись за руки, как верные друзья. Время, безусловно, остановить невозможно. Но нам с Диной, тогда, в ту Новогоднюю ночь, это все-таки удалось. Я даже остановил эти громоздкие часы с кукушкой ровно на двенадцати, которые никто не останавливал со времен Крымской войны. Остановил время на время. Чтобы потом, потом, гораздо позднее уйти в будущее. Мы так хотели там навсегда остаться, в Новогодней ночи. Но это было невозможно. В прошлое невозможно уйти навсегда. Все время, шаг за шагом, секунда за секундой мы обязаны уходить в будущее. И мы туда уходим. Хотим или нет. А в прошлое уйти ненадолго, на одну ночь, возможно, только нам и удалось. Даже если это была иллюзия. Но кто знает…
– Знаете, Аристарх Модестович, – сказала мне Дина. – Вот эти старые вещи, и этот Новый год, словно он тоже долго-долго пролежал в сундуке. И мы только сегодня открыли сундук и отпустили его на свободу. Кажется, сейчас начнется маскарад. Вам так не кажется? Маска, маска, кто вы?