Он не ошибся: улыбка наконец-то проступила на губах командора. Насмешливая, недобрая. Не та, какую он желал бы видеть.
— Еще бы, — сказала Климова. — Это нелегко понять. Особенно если изобразить в лицах. Тощая голенастая девчонка с соломенными косичками. Вечно ободранные коленки, облупленный нос. — Кратов вспомнил давешний разговор с Грантом и конфузливо крякнул. — А рядом? Ну конечно же он! Косая сажень в плечах, литые мышцы под атласной кожей, умный саркастический взгляд, полная уверенность в себе и собственном будущем. Ну как тут не влюбиться?!
— Что, что? — переспросил Кратов.
— …И вот он с блеском поступает в Училище Звездной Навигации и Разведки. А как же иначе? Отныне ему всегда быть на переднем крае, ибо где же еще ему быть? А вот девчонку, очертя голову кинувшуюся следом, туда не взяли. Не берут в Галактику таких глупеньких и слабеньких! Еще и посмеялись над ее нелепой фантазией. «Ах, та-а-ак?! — подумала она. — Ну, я тебе докажу…»
— Мне доказать? Что?..
— Пока еще ничего особенного. Так, вообще — доказать. Но девчонку ждал поворот от ворот — много раз, пока ей, бедной дурочке-дурнушке, не захотелось доказать уже всему белому свету, что косая сажень в определенных местах и всякие там литые мышцы — еще не главное… Лирика все это, коллега. Или как тебя теперь называть — брат-плоддер? Никчемная слюнявая лирика.
— Ленка, — пробормотал Кратов. — Я же ничего не знал.
— Воображаю, как бы ты покатывался, рискни я хотя бы намекнуть на мое небезразличие к тебе? Ты же в ту пору млел подле своей рыжекудрой Юлии… Но дело прошлое. Давно уж нет никакой Ленки. Ничего нет. А есть командор Звездного Патруля Климова и брат-плоддер Кратов. Да еще, пожалуй, почти угасшее эхо воспоминаний, долетающее к нам из детства.
— Полузабытые маяки, — со злостью проговорил Кратов. — Никому, кроме историков, не известные планеты. Месяцы и годы полного отчуждения. Вот он, мой передний край! Вот на что сгодились мои мышцы!
— Плохо они сгодились, — заметила Климова. — Даже против пантавров.
— Ленка, — сказал Кратов. — Конечно, ты права, ничего уже нет. И быть не могло… Но кто же ты теперь? Амазонка? Знак беды или надежды?
— Эхо, — снова улыбнулась Климова. — Только эхо.
6
Низину частоколом обступал лес, кое-где побитый недавним набегом пантавров. Сквозь прорехи до самого горизонта видна была голая степь. И это был почти земной лес, в котором росли деревья как деревья, чьи замшелые от времени и сырости стволы на громадной высоте пушились голубыми, а иной раз — и привычно зелеными кронами. А между стволов уже взламывала наслоения палой хвои молодая, мягкая еще, но настырная поросль.
Вот только птицы не пели. По какому-то странному капризу эволюции они здесь не возникли.
— Какой запах! — сказала Джемма. — Почти земной. Правда?
— Неправда, — сказал Грант.
— Да ты просто не помнишь.
— А ты?
Девушка не нашлась что ответить.
По представлениям Гранта, изрядно размытым годами отчуждения, неоткуда было взяться такому запаху — дикому, горячему, разнузданному, на старушке Земле. На планете, умудренной опытом тысяч и тысяч лет цивилизации. Все же здесь был первобытный лес, поднявшийся и окрепший в юном, ничего толком не изведавшем, не пережившем мире.
Просто девушка по имени Джемма Ким залеталась, замоталась по Галактике. Да и сам-то Грант уже почти растерял из памяти за бесконечными инозвездными калейдоскопами и свой домик в мандариновой роще, и ледяную речку, берущую начало от высокогорных ледников. И частенько по ночам клял черными словами все эти чужие расчудесные пейзажи, горели бы они синим пламенем.
Грант склонился и поцеловал Джемму, очень удачно угадав ей в абрикосовую теплую щеку. Голова у него шла кругом.
— Так редко удается попасть на какую-нибудь зеленую планетку, пожаловалась Джемма. — Чтобы тишина, чтобы елочками пахло, чтобы ветерок погонял облачко по синему небу.
— Нубилус вентус, — прокомментировал Грант. — Ветер, несущий облака. Елочками, допустим, здесь тоже не пахнет. Все эти деревья на самом деле какие-нибудь ненормальные по нашим понятиям хвощи.
— А почему бы тебе не рассказать, как ты очутился в плоддерах? вдруг спросила Джемма.
— Настоящие плоддеры никому об этом не рассказывают. Если я здесь значит, нет мне другого места. Разве что в могиле. Но туда я не хочу. Я синоптик, Джем. Как ты полагаешь, может синоптик учудить такое, после чего ему тошно будет жить среди людей?
— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Наверное, ты ошибся в прогнозе?
— Я совершил преступление. Ты сейчас гуляешь с убийцей. Тебе не страшно?
— Ну какой из тебя убийца? Тоже придумал… Настоящий убийца — это выродок, нравственный мутант. Разве ты таков?
— Нет, — Грант усмехнулся. — Но кому от этого легче? Мне? Тем, кто погиб? Их детям и женщинам? Или возьмем, к примеру, Кратова…
— Вот он бы мог, наверное, — неожиданно сказала Джемма.
— Почему? — опешил Грант.
— Вспомни, какие у него глаза. Жесткие, ледяные. Как прицел у фогратора!
— Видела бы ты, как он с этим фогратором управляется, — пробормотал Грант. — Был у нас инцидент… Это звездоход, Джем. Не в пример твоему блестящему командору, что бы она себе ни воображала. У него есть одно качество. Не пойму только, прекрасное или пагубное. Он ненавидит отступать. И когда его загоняют в тупик, он переходит в контратаку, причем такую отчаянную и яростную, что одерживает победу. Любой ценой. И я не думаю, что он отдал бы маяк пантаврам, даже если бы вы опоздали. Хотя мне в голову не идет, как бы он этого добился… Но ты не права: он такой же человек, как и я. И ему тоже трудно в изгнании.
— Может быть. Но кому могло понадобиться загнать его в тот тупик, из-за которого он здесь, а не в Галактике?
— Давай лучше о тебе, — славировал Грант. — Разве тебе легко в твоем Патруле? Здоровенные мужики сбегают оттуда в Звездную Разведку! А вы со своим девичником как-то держитесь.
— Нелегко, — согласилась Джемма. — Но зато ощущаешь себя сильной, умелой, независимой…
— Шустрой на всякие придумки, — поддакнул Грант. — Вроде инфразвуковой защиты. А вот классики утверждают, что-де сила женщины — в ее слабости.
Джемма остановилась, держась за его руку. Ее гладко причесанная головка едва доставала Гранту до плеча.
— Надо подумать, — сказала девушка. — Как-нибудь на досуге. Наверное, классики выступали опять-таки с позиций мужчин. Они же все как на подбор мужчины.
— Особенно Сафо, — промолвил Грант. — Нет, лучше Ахматова:
Из ребра твоего сотворенная,
Как могу я тебя не любить?
— У Ахматовой есть и совсем другое, — лукаво улыбнулась Джемма.
Тебе покорной? Ты сошел с ума!
Покорна я одной господней воле.
Я не хочу ни трепета, ни боли,
Мне муж — палач, а дом его — тюрьма.
Вообще-то иногда хочется чего-нибудь такого… как сейчас. Только не вздумай цитировать своих классиков при нашем командоре!
— Очень нужно, — фыркнул Грант. — Не стану я с вами, амазонками, дискутировать. Еще съедите! Мне достаточно сознания того, что за моими плечами многовековой опыт предков. Гены еще скажут свое веское слово. И всем вам, во главе с вашим великолепным командором, предстоит тетешкаться с розовыми ляльками. И умильно сюсюкать, слушая их агуканье.
— Исключено. Тетешкайтесь сами!
— Ты не амазонка, — сказал Грант, обнимая ее за круглые плечи и привлекая к себе. — Ты болтушка.
Его пальцы вдруг сами собой наткнулись на застежку комбинезона и довольно легко с ней совладали. Под жесткой снаружи, но согревающе-мягкой внутри тканью, к его удовольствию, была сразу девичья кожа, смуглая и тугая, и больше ничего существенного. Пока он, обмирая от нетерпения, совлекал комбинезон и все несущественное и касался раскаленными ладонями этой кожи, Джемма стояла неподвижно и спокойно, не помогая ему, но и не препятствуя, впрочем. Лишь на лице ее застыло выражение терпеливого любопытства.
7
— Это я, — сказала командор Климова, стоя в дверях. — Не ожидал?
В простом белом платье на манер сарафана, со свободно распущенными по плечам светлыми волосами, она выглядела здесь пришелицей из иного мира. Из Внешнего Мира…
Кратов рывком поднялся и потянулся за брошенным в угол свитером.
— Не беспокойся, — произнесла Климова. — Своими бицепсами ты меня не шокируешь. Хотя кожа у тебя далеко уже не атласная… Корабль сейчас на орбите. Наш инженер, Зоя Летавина, обрабатывает термосферу. Я там не нужна. Где можно присесть?
— Я потеснюсь, — пробормотал Кратов и неловко умостился на углу койки. — Зажечь свет?
— Не надо. Я хорошо вижу в темноте, а ты… Зачем тебе разглядывать меня?
— Я тоже хорошо вижу в темноте, — сказал Кратов.
Она села, подперев кулаками подбородок. Ее пронзительно-синие глаза светились — так почудилось Кратову, прежде чем он догадался, что в них отражается лучик света из коридора.
— Термический ожог? — спросила Климова, проведя пальцами по его груди.
Кратов кивнул. Во время пожара на Галактическом маяке в системе Магма-10 он обгорел, как головешка, от волос остались редкие кустики, а его напарник Фриц Радау погиб. Но честь Плоддерского Круга была соблюдена: маяк продолжал указывать путь кораблям, потерявшим ориентировку в экзометрии. А у Кратова отросли волосы, затянулись ожоги, возникла тяжелая пирофобия и появился новый напарник.
— А этот шрам откуда? — Ее пальцы нежно коснулись его плеча. — Похоже на скользящий след фогратора.
Это и был фогратор. На планете с романтическим именем Снежная Королева обитали мелкие и чрезвычайно сообразительные твари, похожие на земных белок, но с дурными наклонностями к самозабвенному обезьянничанью. Должно быть, они попортили немало крови ксенологам, прежде чем те дали аргументированное заключение об их неразумности… Однажды ночью Грант поленился задраить тамбур, и они вскрыли «незаговоренный» люк и заполонили собой маяк. Но настоящий ад начался, когда одной из них удалось утянуть у Кратова оружие.