овершенстве. Кабы не Грант, обеспокоенный отсутствием напарника и обнаруживший его сидящим в тесной кабине информационного терминала с «шапкой Мономаха» на голове. Именно грантовские насмешки вынудили Кратова прервать курс обучения где-то посередке и вернуться к обычному плоддерскому бытию. Однообразному, серому и довольно-таки тупому.
Поэтому Кратов знал, что означает имя той планеты, куда ему предстояло лететь. Вероятно, сейчас он единственный среди людей мог произнести связную фразу на языке Иовуаарп. Другое дело, что никто не оценил бы этого по достоинству.
— Гм, — Аксютин плюхнулся на койку и несколько раз подпрыгнул на пружинящем матраце. Это занятие увлекло его, и на какое-то время он отвлекся от темы. — Вы представляете, — сказал он вдруг. — Эти Аафемт гуманоиды! Кто бы мог подумать?
Против его ожиданий, Кратов не удивился. Тогда Аксютин счел необходимым добавить:
— Гуманоиды — это существа, морфологически подобные людям. Это обусловлено…
— Я знаю, — сказал Кратов.
— Но гуманоидный тип крайне редок в Галактике! Нам известно не более десятка разумных рас, какие можно к нему причислить, не погрешив против истины. Может быть, поэтому доктор Дилайт с таким бульдожьим упорством вцепился в этот контакт. Обычно в подобных ситуациях принято отступать. Выжидать, пока там, где тебя не выслушали с подобающим вниманием, не сменится одно-два поколения. И я могу пояснить, в чем причина такого упорства. Дилайт ищет доказательств своей теории галактического изогенеза!
Кратов недоуменно шевельнул бровью, и Аксютин радостно уловил это проявление хотя бы какого-то интереса к его словам. Он немедля ударился развивать успех.
— Изогенез предполагает синхронное развитие в Галактике нескольких магистральных морфологических линий. По мнению доктора Дилайта, линий этих должно быть немного. Две-три, от силы пять. И такое положение дел неизбежно приводит к тому, что на этапе возникновения разума носителями его окажутся одни и те же, либо чрезвычайно близкие биологические виды. Наверняка одна из таких линий — рептилоиды. Можно было бы отнести к магистралям инсектоидов, кабы не фантастическое разнообразие их форм… По лицу Кратова пробежала легкая судорога, но Аксютин не обратил внимания. — Понятное дело, Дилайту из вполне эгоцентрических соображений хочется доказать магистральный характер теплокровных монохордовых вообще и гуманоидов в частности. Тогда концепция изогенеза получит серьезную поддержку, отношение к ней как к любопытному ксенологическому курьезу резко изменится.
— Отчего же?
— От изогенеза легко и естественно совершается переход к Археонам. Археоны — это… Или вы и это знаете? — Кратов кивнул. — Гм… Так вот: если выяснится, что существуют магистральные линии, а затем удастся проследить их распределение в историческом аспекте, то вполне возможно, что мы разыщем наконец колыбель пангалактической культуры. Начало всех начал. И, чем черт не шутит, набредем на цитадель Археонов. Тогда многие ксенологические догмы будут принуждены укрыться гробовой доской. Приятно даже подумать, какой воцарится хаос! — Аксютин с наслаждением зажмурился, потер ладони и пару раз подпрыгнул на койке.
— А вы сами в это верите? — выжидательно спросил Кратов. — В Археонов?
— Смотря на какой козе подъехать. Понимаете, Костя, то, что могут существовать цивилизации первого поколения и, возможно, пережившие Большой Взрыв, я вполне готов допустить. Разумеется, это должны быть сверхцивилизации, наделенные колоссальным могуществом и властью над силами природы. Надо быть крайне ленивой и глуповатой расой, чтобы за ТАКОЙ срок не обрести означенной власти! Но пока в нашей Галактике никаких проявлений или хотя бы следов деятельности сверхцивилизаций, кроме Галактического Братства, не отмечено. Что это может означать?
— Ровным счетом ничего, — сказал Кратов.
— Вы угадали. Археоны с их мощью свободно могли избрать для себя иную обитель, нежели наша ничем не примечательная звездная россыпь. Они также могли утратить интерес к шумным эффектам вроде астроинженерии либо вообще никогда не питать его. Что для нас с вами покажется невероятным. Хотя сплошь и рядом среди людей и соседствующих рас мы встречаем аналогичное отсутствие такого интереса… И наконец, мы в действительности каждодневно и ежеминутно такие проявления и следы наблюдаем, но не имеем воображения интерпретировать их как результат разумной и целенаправленной деятельности. Кто знает — быть может, Археоны посвятили свой досуг конструированию газопылевых туманностей, с которыми мы так не ладим. Или находят удовольствие в повсеместном насаждении черных дыр и раздувании нуль-потоков.
— Кому могут понадобиться нуль-потоки! — пожал плечами Кратов.
— Разумеется, никому! Из нас двоих… Если не принимать во внимание гипотезу о том, что нуль-потоки зарождаются в экзометрии, вливаясь в субсветовое пространство в неких совершенно невообразимых областях мироздания, где все не так, как у нас. Где субсвет и экзометрия мирно соседствуют и взаимопроникают без глумления над законами физики, безо всяких технических ухищрений наподобие экзометральных переходов…
— Никогда не слыхал ничего подобного.
— И не расстраивайтесь, — махнул рукой Аксютин. — Никто не слыхал. Но даже эта дикая гипотеза вполне соотносится с мифом об Археонах. Впрочем, здесь мы и в самом деле покидаем границы здравого смысла и погружаемся в метафизику. Потому что на место сверхцивилизации Археонов, трудно вообразимой при нашей терпимости к необычному, но все же вмещающейся в наши представления о реальном мире, заступают Космиурги. Не к ночи будь помянуты… А это уже подъем на новый уровень абстракций. И здесь-то ваш вопрос о вере становится коренным. Потому что в Космиургов, как в Бога, можно либо верить либо нет. Как выдвигать доказательства их бытия, так и ниспровергать их, не имея на руках ничего, кроме голой веры да еще, пожалуй, нынешних представлений о природе вселенной. Которые, заметим, вовсе не обязаны быть до конца справедливыми!
— Что-то не улавливаю разницы.
— Сейчас уловите. Космиургами в нашем кругу принято именовать некую силу, которая неведомо когда и зачем создала вселенную. Далеко не обязательно разумную, хотя в этом случае она перестает быть предметом нашего профессионального интереса. Итак, эта сила сгенерировала пространство, погрузила его в экзометрию, проложила между ними прослойку в виде светового барьера и установила законы и правила всех взаимодействий. Или по меньшей мере отложила то первичное яйцо, из которого вылупились все последующие курицы.
— И был вечер, и было утро, день первый, — хмыкнул Кратов.
— Вот-вот, — покивал Аксютин. — Именно так и считается хорошим тоном встречать всякое упоминание имени Космиургова всуе. Евангелие от Большого Взрыва, Ультраветхий завет ксенологов… Но если отринуть всякое ерничанье, то вполне очевидно, что Космиурги и Бог — существенно разные категории. Да, они творцы, созидатели нашего мира. Но Бог создал его, чтобы повелевать им, он требует веры, поклонения и жертв. Вспомним испытания, учиненные им Аврааму или тому же Иову. Космиурги же ничего такого не требуют. Если они и есть, то, возможно, и не подозревают о нашем существовании. И о наших дискуссиях вокруг них. Могут ли дискутировать о человеке кишечные палочки? Впрочем, у палочек даже больше на то оснований, чем у нас. И вообще, повторюсь, для нас наличие Космиургов принципиального значения не имеет. Ни познать их, ни воздействовать на их намерения мы не в состоянии. Для нас они — лишь некая абстракция, попытка объяснить то, что пока объяснить невозможно: ЗАЧЕМ возникла вселенная? Я уж и не говорю о более сакраментальных вопросах вроде: как она возникла и когда…
— Итак, зачем Космиургам понадобилось создавать вселенную?
— А не знаю! — радостно воскликнул Аксютин. — Космиургов спросите! Суть гипотезы не в поисках ответа, а в поисках создателя. Если он это проделал, то наверняка преследовал определенную цель. И, возможно, достиг ее. Или, напротив, остался разочарован плодами дел своих. По крайней мере, мы могли бы кому-то переадресовать наше мучительное, изнуряющее неведение… И, кстати, то, что мы поминаем Космиургов чаще всего во множественном числе, всего лишь дань нашему атеизму. Мы неуклюже пытаемся отмежеваться от всяких аллюзий с Богом. В реальности вряд ли число создателей нашей вселенной выйдет за пределы интервала от ноля до единицы.
— Ноль целых три десятых Космиурга, — усмехнулся Кратов.
— Говоря строго, либо один, либо ноль. К чему их больше?
— А гипотеза о параллельных вселенных?
— Она, конечно, позволила бы нам умножить число Космиургов. В их неуникальности появляется некий смысл. Например, они могли бы форсить друг перед другом своим вселенными…
— А почему Космиург непременно обязан быть разумным? — спросил Кратов. — Чтобы мы могли относиться к нему как к грандиозному, запредельно фантастическому, но все же не лишенному привычных нам качеств существу? Дескать, сидел Космиург посреди хаоса, им же, кстати, и учиненного, и скучал. И вдруг взбрело ему в голову… или, скажем, в желудок… отложить первичное яйцо.
— Роденовский мыслитель! — веселился Аксютин. — В масштабе один к гуголу!
— Вот именно. Но Космиург мог быть не существом, а, допустим, процессом.
— Физики так и полагают. Конечно, те из них, кто с порога не отрицает некоего организующего начала до установления законов космогенеза.
— Или все же существом, но не разумным. А самой настоящей курочкой-рябой, интеллект которой никак не превосходит среднего куриного. Стоптал ее петушок, пришла пора, и снесла курочка яичко.
— Да не простое, а мировое! — подхватил Аксютин. — Так могли бы считать биологи, если бы захотели выдвинуть собственную теорию происхождения вселенной. Но мы, ксенологи, по определению своему обязаны исходить из постулата разумности Космиурга. Такая уж наша планида всюду искать разумное начало. Понятно, что от разумного Космиурга до Бога рукой подать. Но мы, материалисты, этого делать не станем. Нам достаточно предположить, что возникновение вселенной кому-то было на руку. И пусть этот первоинтеллект нам непонятен и с наших позиций может оказаться не интеллектом вовсе. Главное — чтобы он был.