да в любой момент могут долбануть точечным ударом чего-нибудь тяжелого… надо выбираться, пока не испарили со всем городом… точнее с тем что от него осталось…".
Где бы ни была Женька, оставались Яр, Аккер и Нинель.
И конечно оставался Алексей Эс… Алексей Эс, который, по мнению Яра, был тем самым Вертуном. Оставался Орден Креста и Полумесяца.
На середине подъема дряхлый рыдван закашлялся и сдох.
Данька взглянул на приборную панель, матюгнулся и вылез из кабины. Перекинул через плечо ремень "ремингтона", позаимствованного в бесприютно пустом фермерском доме, рядом с гаражом, где он обнаружил машину с наполовину севшими аккумуляторами. Сплюнул в дорожную пыль и надолго приложился к фляжке с водой. Бросил взгляд на инфобраслет. За полчаса пути из вырезанного до последнего жителя Олдтауна, он не встретил ни единой живой души.
Данька ласково провел ладонью по грязному горячему капоту автомобиля и зашагал в гору. Дорога петляла по выжженным солнцем холмам и скорого отдыха не обещала. В полупустом рюкзаке за спиной лежали несколько пачек сублиматов с кухни того же фермерского дома, пакет сухарей, пластиковая бутыль с водой и плоская фляжка местного коньяка.
Выбравшись на горбушку очередного холма, он быстро присел, нахмурился, скинул с плеча дробовик и умостил его поперек колена. Медленно, гусиным шагом добрался до придорожных кустов. Скинул шляпу и натянул поверх взмокших волос капюшон диверс-доспеха, тут же выдвинувший линзы очков. В режиме бинокля очки большого приближения не давали, но всё что Данька хотел рассмотреть, он разглядел, хмыкнул, в обратном порядке сменил капюшон на шляпу, распрямился и зашагал вниз по дороге.
В нижней точке между двумя холмами, в тени старой больной ели в пятнах желтой осыпающейся хвои, стоял двухколесный прицеп, переделанный из половины пикапа со снятой крышей. Данька с дробовиком в руке медленно обошел вокруг закрытого брезентом прицепа в хлопьях облупившейся краски, когда услышал щелчок взводимого курка и замер.
Девчонке, сидевшей, подтянув колени к груди и прислонившись к стволу дерева, было вряд ли больше шестнадцати. Между поношенными кроссовками и разлохмаченными штанинами стареньких джинсов виднелись голые исцарапанные щиколотки. Клетчатая рубашка насквозь промокла от пота. С иконописного лика, который не портили ни бледность, ни пара прыщей на лбу, ни потеки грязи на щеках, на Даньку зло и внимательно глядели большие глаза цвета штормового моря. Она смотрела на него поверх прицельной планки большого длинноствольного револьвера, который держала обеими руками, оперев локти на колени и целясь Даньке точно в лоб.
– Дробовик на землю!.. – сказала девчонка сиплым голосом.
"Ух, какая… и сама явно на взводе…". Данька прикинул шансы и счел разумным не делать резких движений. Он медленно присел на корточки и положил "ремингтон" на нагретую солнцем хвою. Если бы он сейчас распрямился и ушел влево и вперед с траектории выстрела, то мог бы отобрать у нее револьвер.
Вместо этого он посмотрел в зеленые, припорошенные усталостью, словно дорожной пылью, глаза и спросил:
– Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Нескольких мгновений девчонка молча и внимательно рассматривала Даньку, потом, как-то очень тоскливо спросила его:
– А ты ведь не здешний, верно? И не из ордена?
Данька покачал головой.
– Хороший костюмчик. Ты диверсант? Бандит? Дезертир?
Он выдержал долгий испытующий взгляд и ответил:
– Путешественник.
– Тогда помоги мне дотащить телегу, путешественник. Еще два подъема и там наша ферма. Накормлю ужином. – Когда Данька молча кивнул, она медленно опустила револьвер и вернула курок в безопасное положение. И уже поднявшись на ноги, и опуская оружие в потертую кожаную кобуру на бедре, добавила: – Меня зовут Нэтти. Будешь ко мне приставать – схлопочешь пулю.
Данька согласно кивнул ей, поднял дробовик и повесил его на плечо. Потом закатал левый рукав армейской куртки, и коснулся инфобраслета. В воздухе повис портрет Женьки.
– Не встречала её по дороге или где-то в окрестностях? Сегодня?.. Вчера?.. На днях?..
Девчонка внимательно всмотрелась в изображение и покачала головой.
– Не встречала. Твоя?
Данька кивнул.
– Красивая… Не встречала. Впрягайся, путешественник.
Оглядев прицеп, Данька увидел прибитый к нему на скорую руку кусок пожарного шланга, в который можно было впрячься и тащить эту конструкцию в гору. Он усмехнулся. Потом помедлил и, взялся за край брезента. Девчонка предостерегающе подняла руку. Но Данька уже откинул ткань, резко выпрямился и замер.
На нескольких одеялах лежали три тела. Двум мальчикам-одногодкам было лет десять-двенадцать. Мужчине – под пятьдесят.
– Закрой. – Сказал за спиной донельзя усталый голос Нэтти. – Это мой отец и братья. Поможешь похоронить?
До фермы они добрались, когда солнце уже катилось к холмам на западе.
Ворота в высоком деревянном заборе были заперты. Из щели недавно выкрашенного в жизнерадостный зеленый цвет почтового ящика рядом с калиткой, торчал листок бумаги, похоже специально оставленный так чтобы его было заметно издалека.
Они выпряглись из прицепа, и Нэтти медленными шагами приблизилась к ящику. Вытянув листок бумаги, она развернула его, пробежала несколько строк и небрежно запихала лист в задний карман джинсов. Потом достала связку ключей, отперла калитку, недовольно взглянула на застывшее на краю безоблачного неба, наливающееся густым вишневым цветом солнце и, обернувшись к Даньке, сказала:
– Я сейчас.
Через несколько минут она вернулась, волоча лопату, кирку и большой сверток мешковины. На сгибе локтя висел полиэтиленовый пакет, из которого она извлекла здоровенный бутерброд с ветчиной и наполненную под горлышко чем-то зеленоватым бутылку из-под минеральной воды, которые и вручила Даньке.
– Жуй быстрее. – Сказала она, глядя мимо Даньки пустыми глазами. – Хорошо бы закончить всё до ночи.
– А ты?
Нэтти натянуто ухмыльнулась, отвернула крышку и отхлебнула из бутылки.
– Кусок в горло не лезет, – И пояснила: – Сок. Наш. Наши яблоки. Наши яблони. Наш сад…
Тут она, прикусив губу, закрутила крышку, резким движением сунула бутыль Даньке, переплела руки на груди и отвернулась, глядя на дом. Плечи её вздрогнули.
Данька сделал шаг к ней, но ладонь Нэтти тут же упала на торчащую из набедренной кобуры рукоять револьвера.
– Не подходи.- Сказала девушка, не оборачиваясь, подчеркнуто спокойным голосом. – Я в порядке.
– Я вижу. – Сказал Данька, делая шаг назад и возвращаясь к бутерброду с ветчиной. Внезапно он вспомнил разговор с шаманом в свой первый день на Ярре. Даньке показалось, что это происходило с ним лет десять назад, не меньше.
Отца и братьев Нэтти они похоронили на поляне, скрытой в глубине леса, подковой охватившего подножие холма. "Не хочу, чтобы кто-то знал это место кроме меня", – туманно высказалась Нэтти. Сражаться с плотной лесной землей было нелегко, и они оба порядком взмокли, пока выкопали три достаточно глубоких могилы. Тела завернули в мешковину и засыпали. По просьбе Нэтти Данька несколькими ударами ножа срезал молодое деревце и сделал три креста.
Когда всё было сделано, Нэтти вдруг спросила:
– А ты не священник часом?
Данька покачал головой.
– Плохо.
– Может потом позвать священника из… – Он вспомнил кровь на полу церкви и прикусил язык. – Откуда-нибудь из другого города…
Теперь пришел черед качать головой Нэтти.
– Не получится.
Эта фраза тоже показалась Даньке довольно странной, но уточнять он не стал. К вечеру этого долгого дня у него исчезло всякое желание задавать уточняющие вопросы.
Нэтти перекрестилась и, беззвучно шевеля запекшимися губами, прочла молитву. Данька сжал в руках мокрую от пота шляпу и молча склонил голову.
Когда они вернулись на ферму, уже почти стемнело. По настоянию Нэтти прицеп они скинули во встретившуюся по дороге балку.
В большом деревянном доме под металлической крышей Нэтти отвела Даньку в гостиную, обставленную самодельной мебелью, украшенной вязаными салфетками и фарфоровыми собачками, где и изложила программу на вечер.
– Электричества давно нет. Есть бочка с водой. Над душем. За день нагрелась. Вот полотенце. Всю воду не трать – мне оставь. Помоешься – выходи на задний двор. Через веранду. Будем ужинать.
Данька уже начал привыкать к манере Нэтти изъясняться, и к тому, что от него требуется минимальная ответная реакция, поэтому он просто кивнул в ответ.
Однако девушка внезапно замялась, словно хотела сказать что-то такое, что сказать надо, а произнести сложно.
– И прости меня, но завтра утром тебе надо будет уйти. Уйти рано.
Данька поднял на нее вопросительный взгляд, но Нэтти уже развернулась и вышла из комнаты.
Когда он вылез из фермерского душа, на лавке рядом его ждали чистые джинсы, рубашка и сандалеты, которые оказались ему почти впору. Со стороны летней кухни вкусно пахло жареным.
Застеленный белой, похоже парадной скатертью деревянный стол на заднем дворе был вкопан прямо под яблонями. Вокруг "вечной лампы" в центре стола плясал хоровод мотыльков. Когда Данька спустился по скрипучим ступенькам веранды, Нэтти, не поднимая головы, заметила:
– Ружье в комнате лучше не оставляй. Носи с собой. Тут так спокойней.
Данька остановился и продемонстрировал перестегнутый за спину на универсальном ремне бластер.
– Маломощный, – прокомментировала Нэтти.
– Для закрытых помещений сойдет, – парировал Данька.
Он не сразу понял, чем занята девушка. Подойдя к столу, он увидел, что перед ней, в соседстве с фарфоровыми тарелками, супницей (явно праздничный сервиз) и парой рюмок, стоит пустая коробка от револьверных патронов, которыми она только что закончила набивать поясной патронташ, лежащий на тряпке, постеленной поверх белоснежной скатерти.