Это точно. Это главная заслуга Егора Тимуровича перед чекистами демократии в нашей стране и во всем цивилизованном мире.
Ну а если наглядное пособие, на котором учили Ельцина, малость пострадало во время урока, так ведь что же? На то, как говорил депутат Векшин, Россия и есть наглядное пособие для большевиков и демократов всего мира.
Между прочим, майор Лупилин тоже плохо переносит роль наглядного пособия. Сегодня генерал Григорий Орлов показывал на нем Давиду Эдуардовичу удар, который генерал не сумел произвести на шурине, и майор свалился на пол и уже не смог встать. Пришлось позвать депутата Векшина, чтобы он отволок майора в чулан.
Снова перечитывал рукопись Ш-С.
По второму кругу читаю с трудом, преодолевая внутреннее сопротивление…
Совершенно очевидно, что Ш-С. болен. Вместо того чтобы заниматься подготовкой космических перелетов, он с головой погрузился в мрачный мир своей болезни.
Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, я пошел в туалет и долго беседовал там со своим другом Векшиным.
Я сказал, что стремление разойтись, и в брачных, и в государственных союзах, становится теперь основой строящегося общества.
— Ну и что? — сказал Векшин.
— Ну как что? — удивился я. — Разве ты забыл, что с этой свободой активно боролись советские чекисты. Ведь это значит, что мы строим теперь неродственное общество.
— Не все ли равно?
— Не все, Рудольф! Неужели ты не понимаешь, что поскольку у нас полный развод невозможен, то борьба и преступления становятся необходимыми принадлежностями общества, в коем, как говорил Н. Ф. Федоров, жить вместе невыносимо, а жить врозь невозможно…
— Ты имеешь в виду эту квартиру? — спросил Векшин.
— Нет, Рудольф! — сказал я. — Я имею в виду эту страну, эту планету. Я хочу сказать, Рудольф, что упыри и вампиры, о нашествии которых извещает нас Ш-С. в своей работе, быть может, и являются подсознательным выплеском человеческой природы, стремящейся преодолеть неродственность… Что ты думаешь, Рудольф, по этому поводу?
К сожалению, Векшина вызвали на работу и наш симпозиум был прерван.
Векшин ушел, а я еще посидел в туалете, знакомясь с прессой.
Оказывается, Михаил Сергеевич Горбачев по-прежнему много ездит и по этому неродственному миру. Недавно он был в Израиле, смотрел на картошку, которую в его честь создали тамошние ученые.
— И вкус отличный, Михаил Сергеевич! — заверили они бывшего президента. — И если самогонку гнать, тоже годится.
Когда я прочитал это, у меня даже слезы навернулись на глаза от умиления.
Какая все-таки у него удивительная судьба! Простой ставропольский комбайнер, потом генеральный секретарь этой проклятой КПСС и вот, наконец-то, стал самой настоящей еврейской картошкой.
Это тоже — преодоление неродственности.
Один из путей.
Смотрю телевизор и каждый раз удивляюсь, какая тяжелая работа у дикторов нашего телевидения, этих отважных чекистов демократии.
Когда они рассказывают о новостях, лица у них перекашиваются от ненависти. Рот съезжает куда-то на сторону, и даже носы искривляются. А ведь в начале передачи это, как правило, красивые женские лица.
Слава Богу, теперь, как я слышал, нашим дикторам будет легче. По указанию Бориса Николаевича в Останкино открывается специальная косметическая клиника, в которой после каждого выпуска «Вестей» дикторам будет оказываться экстренная черепно-лицевая помощь и реабилитация.
Сказал об этом майору Лупилину.
Он так и не встает с подстилки в чулане после того удара, который продемонстрировал на нем генерал Григорий Орлов.
— Абрам Григорьевич! — сказал я. — Я хочу поставить перед Екатериной II Поляковой вопрос ребром. Я хочу потребовать, чтобы подобная клиника была создана и в нашей квартире, если генерал Орлов намерен продолжать отрабатывать на вас свои удары! Я не хочу, чтобы нас обвинили в антисемитизме!
Майор Лупилин замычал в ответ что-то, но я не разобрал.
Наверное, он хотел поблагодарить меня.
Даже если надежды Абрама Григорьевича на клинику напрасны, все равно это пусть и маленькая, но победа на историческом пути реставрации родственности.
Оказывается, в Израиле не только картошку в честь Михаила Сергеевича назвали, еще и денег ему на карман дали.
Картошка эта, говорят, на вид продолговатая, богатая протеином, а денег — целых тридцать пять тысяч долларов.
Давид Эдуардович Выжигайло-Никитин, правда, заметил по этому поводу, что не так уж и много евреи Горбачеву за развал СССР отвалили, но лично мне шуточки на эту тему представляются неуместными.
— Давид Эдуардович! — сказал я. — Неужели вы не помните, какой бережливый народ живет в Израиле. Ведь и Иуде, как мы знаем из Нового Завета, заплатили там за предательство всего тридцать сребреников. А Иуда самого Христа выдал.
Давид Эдуардович подумал и вынужден был признать, что сравнительно небольшая сумма денег свидетельствует не о каком-то неуважении евреев к Горбачеву, а только о бережливости и экономности их.
— А вы, Федор, неглупый человек! — сказал он.
Снова думал о рукописи Ш-С.
По-прежнему очень многое меня беспокоит в этой работе…
Даже если допустить, что все в этом исследовании правильно, нужно ли говорить об этом сейчас, когда наша страна вступает — это уже ясно всем! — во время «В».
Я с большим уважением отношусь к взглядам Ш-С., но сразу видно, что этот человек никогда не был занят на секретной масонской работе.
Давид Эдуардович рассказывал сегодня Екатерине Тихоновне о жизни в Грузии.
Оказывается, его приемный отец, Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе очень любил Гамсахурдиа в тюрьму сажать.
— Как генерал Орлов депутата Векшина? — хихикнула Екатерина II Полякова.
— Хуже, — сказал Давид Эдуардович. — Шеварднадзе первый раз Гамсахурдиа посадил, ещё когда в тамошнем КГБ работал. Гамсахурдиа в стукачах у него бегал и в чем-то провинился, видать.
Из рассказа Давида Эдуардовича мне многое стало понятно в грузинских характерах.
Так и сидеть бы Гамсахурдиа в тюрьме, но Эдуарда Амвросиевича перебросили в Москву, чтобы помочь спасти от России цивилизованный мир.
И Гамсахурдиа, конечно, тотчас же воспользовался этим — сделался президентом Грузии. Этого Эдуард Амвросиевич никак стерпеть не мог. Он специально вернулся в Тбилиси, чтобы назад в тюрьму Гамсахурдиа посадить. Только, вот беда, не повезло Эдуарду Амвросиевичу, сбежал уже Гамсахурдиа.
— Такой ведь — вай-вай! — нэхарошый человек, — по-грузински сказал Давид Эдуардович, завершая свой рассказ. — Савсэм не хочет в тюрьма сыдэть.
— А тоже ведь — грузин, — осуждающе сказала Екатерина II Полякова и поджала свои пухленькие, с симпатичными черными усиками губки.
Наконец, сформулировал для себя то, что мне решительно не нравится в труде Ш. С.
Если допустить, что все в этом исследовании правильно, то:
1. Нужно ли говорить об этом сейчас, когда наша страна вступает — это уже ясно всем! — во время «В».
2. Неясно, как переносят упыри и вурдалаки космическую невесомость, а также распыление на молекулы и атомы. Не утратят ли они свою прежнюю сущность, когда будут восстанавливать телесную оболочку после перелета?
3. И самое главное… В утвержденном для перелета составе экипажа не предусмотрено мест ни для вампиров, ни для вурдалаков.
Повторяю, я с большим уважением отношусь к взглядам Ш-С., но сразу видно — этот человек никогда не был занят на секретной масонской работе.
Сегодня ходил с Екатериной Тихоновной закупать продукты и, пока она расплачивалась в кассе, разговорился с подвыпившим мужчиной о «Философии общего дела».
Мужчина спросил, как ему пройти к шести часам на улицу Тамбасова, чтобы успеть вернуться домой.
Я рассказал, как пройти на улицу Тамбасова к шести часам, а потом заметил, что пространство и время — это категории разума и Кант, который отделил пространство и время от разума, отделил ученых от народа.
— Как ты говоришь? — заинтересовался мужик. — Кант? Вот сука, а? Еврей, что ли? Из Израиля, небось?
— Нет, — сказал я. — Он вообще-то в русском городе Калининграде жил.
— Все равно далеко… — вздохнул мужик. — Был бы тут, я бы ему по морде за такие дела дал или послал бы, понимаешь ли, на ваучер!
Он ушел, а меня вдруг осенило.
Я так ясно увидел то, что Ш-С., в силу своей боязни открытого космоса, не сумел понять в сделанном им открытии, что бросил сумку и, не слушая криков своей супруги, пошел в ближайшую рюмочную.
Поразительно!
Если справедливы рассуждения Ш-С. насчет сущности Бориса Николаевича Ельцина, — а эти рассуждения, безусловно, справедливы! — то, возможно, это и есть путь, на который указывал нам еще Николай Федоров в «Философии общего дела».
Тот путь, посредством которого все россияне смогут переместиться не на какую-то Луну или Юпитер, а сразу в другую, Обетованную Галактику.
Когда я думаю об этом, мне становится понятно, почему Борис Николаевич не отдает японцам Курилы…
Зачем? Мы все, вся наша страна, с хрупкими еще демократическими институтами, с так и не отданными японцам Курилами, имеет возможность сейчас улететь в Галактику, столь удаленную от этой ненужной нам Земли, что у меня кружится голова.
О, это был пир разума!
Не помню, сколько граммов — пятьсот или шестьсот? — выпил я в рюмочной, но даже и не почувствовал никакого опьянения.
Вернувшись из рюмочной, я не удержался и пошел в туалет, чтобы рассказать депутату Векшину и заключенному Лупилину о перспективах, открывшихся перед всей нашей страной. К тому же меня почему-то тошнило. Наверное, от волнения.
Мой рассказ поразил узников.
Они были так потрясены, что не проронили ни слова, пока я рассказывал им об открытии, сделанном Ш-С., и потом, когда меня снова стало тошнить.
Как я понимаю их.
Мой рассказ наполнил светом их не слишком-то — надо смотреть правде в глаза! — радостную жизнь в нашей квартире.
Между прочим, такое же выражение: «Соси ваучер!» — можно прочитать и в нашем туалете, если отодвин