к! Смешливая девочка из соседской квартиры подбегает к нему и силой возвращает голову в прежнее положение, серьезно объясняет Малышу, что задирать голову нельзя, а то кровь будет все время в голове, и умрешь о кровоизлияния в мозг. Так умер Ленин. Малыш напуган. Девчонке лет восемь, и она невероятно большая женщина, ей можно верить, но он на всякий случай позже решает перепроверить факты у другой известной ему большой женщины. Мама Вторая. Правда, что Ленин умер потому, что держал голову так, спрашивает малыш и задирает голову, а Мама Вторая умиляется своему умному сыну. Ну, да. А почему он так держал голову, спрашивает Малыш, все еще держа голову задранной, и мать отвечает — он же все время думал. О нас. А ты прекращай. Ладно, говорит Малыш, опуская подбородок, и задумчиво спрашивает, а в туалет он ходил, этот ваш Ленин. Что за глупости?! Не спрашивай меня больше об этом, сердится Мама Вторая, и Малыш думает, что, наверное, Ленин никуда не ходил. Сидел себе все время с задранной головой и думал, пока кровь в голове его не прикончила. Интересно, каково это. Ну, умирать. Засыпая, Малыш иногда думает о том, что значит умереть, и тогда комната в его закрытых глазах пляшет, как на каруселях. Или американских горках. Малыш спускается с них и поднимается на них, — разинув рот в крике, — вместе с отцом, когда в гарнизон приезжает луна-парк с аттракционами, те для жителей СССР покажутся космическими. А еще рок-концерт. Малыш глядит на него в 1984 году, уже взрослым, пятилетним: фигурки вдалеке кривляются на сцене, рядом стоит бронетранспортер полиции, и много молодых ребят пьют пиво и танцуют под неприятный и резкий звук электрогитар, напоминающий визг пилы. Малышу не понравилось. Родителям тоже, так что они уходят с этого концерта, и Малыш, покачиваясь на плечах Папы Второго, глядит на засыпающий Цеглед — городок, где располагался гарнизон, — и сам засыпает. Просыпается утром. Глядит из окна, и видит, что ромашковое поле покрылось цветами. Желтыми. Белыми. Малышу много лет будет казаться, что это первое воспоминание его детства и он станет уверять всех в этом, — но это всего лишь память сыграла с ним злую шутку, ведь есть и более ранние воспоминания. Лягушата на асфальте. Он стоит в каком-то мокром месте, на его лице собирается влага, — это вроде туман или мелкий-премелкий дождь, — а под его ногами и вообще везде сидят маленькие лягушата. Так бывает. Иногда проходит дождь и с неба сыпятся лягушки, или монеты, или еще что-то, — прочитает выросший малыш в книжке про чудесные явления, каждому из которых дано объяснение. Значит, был шторм. Ветер поднял в небо лягушек и понес куда-то, а потом ослаб, и все это посыпалось с небес, поражая малограмотных, и тех, у кого нет книжки «Чудеса: наука объясняет». Книжка интересная. В доме вообще огромное количество книг, это Мама Вторая, работающая библиотекарем, приносит домой почитать все самое лучшее, интересное, прогрессивное. Малыш читает «Спартака». Учится ездить на велосипеде, маленькие еще дефицит, так что он выезжает из-за угла дома на взрослом велосипеде, стоя под рамой, отчего велосипед с первого взгляда кажется пустым, и прохожие вздрагивают. Упорный малый. Колени Малыша в ссадинах и шрамах, но он упорно ездит на большом велосипеде, пока ему не дарят маленький, который у них с братом, впрочем, крадут на третий же день покупки. Ищи — свищи. Вечерами дети в гарнизоне играют, собравшись у домов, и Малыш нет-нет, да задерет голову, глядя на огромные дома. Мир так велик. Если мы с тобой просверлим отверстие прямо в этой песочнице, говорит герой Малыша, — спокойный и умный девятиклассник Колюжный, — и будем сверлить его до упора, то выйдем на обратной стороне Земли. А долго придется идти, спрашивает Малыш, глядя на звезды, появившиеся над песочницей. О, да. А как ты думаешь, спрашивает малыш, помолчав под внимательным и веселым взглядом парня, которого забавляет этот серьезный малыш, Луна всегда будет рядом с Землей или когда-нибудь улетит от нас? Никуда она не денется. Луна спутник Земли. Малыш кивает, хотя не очень понимает, почему спутник никуда не денется, — что ему стоит взять и деться, — но он кивает, потому что слишком много расспросов признак малышей. Девятиклассник выточит из дерева автомат — точную копию ППШ, да еще и с вынимающимся диском — и подарит Малышу. Брату сделает АКМ. Малыш примет это спокойно, он разбирается в оружии хуже брата и очень любит того, так что он не против отсталого ППШ. Дети играют. Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, — считает кто-то, уже не видный в темноте, — и Малыш сидит на бордюре, вдоволь наигравшись в городки. Дети кружатся. Одна из девочек берет Малыша за руку и тащит ко всем, и там кружит вокруг себя, оторвав от земли, отчего Малышу становится так хорошо, будто он в невесомости. Я Луна. Он закрывает глаза, мягко опускается на землю и лежит на траве. Тебе плохо, спрашивает его встревоженная девочка. Мне хорошо. Малыш молча встает и идет домой.
Женщины умеют быть язвительными и умеют делать тонкие намеки, Малыш знает это с самого детства, ведь Мама Вторая иногда получает письма для них всех от Бабушки Третьей и тогда плачет. Сидит тихонько, скулит. Малыш подходит к ней и гладит по голове, брат тоже садится рядом, но Мама Вторая никогда не рассказывает, из-за чего она расстраивается. Что-то в письме? Мама Вторая оставляет расспросы без ответов, и деланно весело оживляется, когда домой приходит Папа Второй. Возится с детьми. Много читает им вслух, и Малыш старательно следит за пальцем матери, который ползет по строчкам книги, чуть опаздывая за ее словами. Учится читать. Мама, мама, радостно кричит старший брат, встречая мать у порога, Малыш научился читать, и Малыш, слегка удивленный суматохой, говорит, глядя в книгу «ма ма мы ла ра му мы ло бы ло бе ло». Правда, умеет. Мама Вторая горда. Много позже Малыш, — пытаясь ответить на вопрос, что собой представляет его мать, — скажет, что лучший ответ на это дает книга «Обещание на рассвете», да только написана она совсем о другой матери. Опять литературщина. Что же поделать, если Малыш с детства проводил время в книгах, в прямом смысле — среди стеллажей библиотек, где работала его мать, и в переносном — чуть ли не в упор опустив лицо в книжный разворот. Опасность близорукости. Чтобы совсем не испортилось зрение, Малыша с братом отдают на курсы плавания, и мальчишки, дрожа от холода в цементной раздевалке бассейна в Бобруйске, выйдут на бортик под взглядами мозаичных пловцов, у каждого из которых над головой будет сиять плохо скрытый нимб. Это же бывшая церковь. Малыш с недоумением воспримет бассейн, всплески воды, приглушенные ее толщей крики тренеров, бормотание детей, плывущих друг за другом цепочкой, резкий запах хлорки, пенопластовые доски. Что все это? В Венгрии, где семья будет жить до 1986 года, все было совсем по-другому, и бассейны там — целые комплексы с разными водоемами разной температуры — строят как светлые, просторные, жизнерадостные. Малыш знает. Он долго бродит по мелководному бассейну под открытым небом, с горячей водой и маленькой клумбой в центре, где растет ива. А в ней живет дрозд. Дрозд, мадам. Венгры обязательно обращаются к женщинам «мадам», чем очень смущают Маму Вторую. Мадам, что же вы. Малыш бредет, подняв подбородок, к дереву посреди мелкого бассейна, и останавливается у ветвей, завидев дрозда. Птица скачет. Малыш глядит на нее завороженно, и слишком поздно обратив внимание на то, что мягкое и ласковое течение — из-за постоянно прибывающей внизу горячей воды, — утаскивает его ноги чуть вперед, отчего он просто вынужден опуститься лицом в воду. Четырехлетний тонет. Мама Вторая, завидев это слишком поздно, охает и бросается вперед, но Папа Второй, сжав зубы, берет за руку, и они видят. Мальчишка плывет. Барахтается, и, будь это бассейн молока, ей Богу, спустя какое-то время мы оказались бы в сметане. Упрямый мальчик. Малыш рано поймет, что упрямство — его главное достоинство, им он способен и гору прошибить, если, конечно, того захочет. В Венгрии хорошо, тепло, как в Молдавии, — откуда семья родом, — и Малыш часто ставит свою руку на бумагу, а Мама Вторая обводит его пальцы ручкой, а потом пятерню прижимает к бумаге брат. Два силуэта. Так они будут делать, даже когда научатся писать, а произойдет это рано, — и будут приписывать к открыткам родителей последние фразы. «Бабушка и дедушка привет вам от меня и брата у нас все хорошо как у вас привет тете привет дяде привет братьям и сестрам». Бабушка Третья шлет посылки. Фанерные ящики, сколоченные гвоздями, очень крепко сбитые, замотанные в изоленту, зашитые в парусину. Мама Вторая ругается. Чем крепче и надежнее защищена посылка, тем отвратительнее будет ее содержимое, знает она, и сначала предчувствия, а потом опыт не обманывают. Старые вещи. Свитера с дырами на локтях, майки с пятнами, штаны с дырами, ношенные носки… и все это пересыпано огромным количеством карамели, которую Малыш с братом не едят. Она издевается. Папа Второй самоустраняется, и Маме Второй приходится держать справляться самой, ей приходится туго, особенно когда приезжают родители мужа. Дородная женщина, Бабушка Третья, прибывшая к семье в Забайкалье в роскошном полупальто и шапке, — Малыш едва ходить научился, и лица его с фотографии, сделанной во время метели, совсем не видно, торчит только шапка, укутанная шарфом, — производит фурор, сразу же собирает вокруг себя гарнизонных сплетниц. Оживляет воспоминания. Брызжет ядом в невестку, рыщет по военторговским магазинам и требует от сына купить ей меховую шапку, потому что в Советском Союзе их количество показатель престижа. Папа Второй ищет шапку. Это вроде татаро-монгольского нашествия, объясняет он своей жене, проще разок откупиться, и дождаться, когда сборщики дани отбудут. Мама Вторая плачет. Поначалу ей казалось, что помощь может прийти от Дедушки Третьего, должен же мужчина вести свою жену твердой рукой, и ставить ее на место, но тот окончательно переселился в свой мир: мир заметок из глянцевого журнала про Северную Корею, отдыха у радио после обеда, и веселых песенок Утесова на огороде, после работы с картошкой. Бабушка Третья свирепствует. Бабушка, — спрашивает ее Малыш, — почему ты так не любишь мою маму, на что Мама Вторая вспыхивает радостным румянцем женщины, приобретшей защитника, а Бабушка Третья улыбается еще слаще и ядовитее. Иди поиграй. Малыш спускается с жирных колен Бабушки Третьей, с ее колоннообразных ног, с ее огромного живота, и спрыгнув на пол, выходит из комнаты, тревожно скользнув взглядом по лицу матери. Перестрелка начинается. Малыш уже забыл об этом, он снова вышел на улицу, в кармане у него несколько штук вкусного овсяного печенья, и он идет к болоту. Зимой замерзает. Дети высыпают на лед, и устраивают хоккейные сражения, часто приходят венгры, и тогда соревнования становятся прямо-таки международными. Малыш боится венгров. Когда все засыпают, — слышит он вечером на скамейке у дома сдавленные разговоры взрослых второклассников, — венгры ходят вокруг гарнизона и только и ищут кого бы убить, а одного прапорщика поймали и отрезали ему голову. Папа Второй хохочет. Многим прапорщикам, говорит он, я бы и сам с удовольствием отрезал не только голову, но и… Дорогой! Мама Вторая укоризненно качает головой, и Малыш второй остается в недоумении: чего бы еще такого отрезал прапорщикам Папа Второй, и зачем ему вообще это делать. Венгры