к некоему господину Вышинскому, который уже, похоже, раскатал губу. То же самое она советует сделать всем остальным – просьба вспомнить, что электричество на борту отсутствует, а в наличии только два фонаря. Разум возобладал – несколько минут спустя пошатывающиеся гости потянулись вниз. Кто-то споткнулся на лестнице, его схватили за шиворот. Гуськом, шатаясь, хватаясь за леер ограждения, они брели по левому борту, пропадали в примыкающем к коридору проходе. Раскисший полковник искренне не понимал, почему он должен куда-то идти, и в этой связи матерился, как последний дембель. Ускорение и верный курс ему придавали Желтухин с Бобровичем, еще способные стоять на ногах и отчасти соображать. Люди разбредались по каютам. Возмущался Аркадьев, мол, почему кто-то занял его апартаменты? Ему плевать, что это женщина, знаем мы этих женщин! Попутно выяснилось, что прочность дверей никакая, а дохлые замки – лишь формальный повод не выбить это недоразумение ногой. Изнутри в каютах не было даже задвижек. «Кто-то поджидает в гости наемного убийцу? – смеялась над нытиками Евгения Дмитриевна. – Ради бога, господа, самые трусливые могут сбиться в стаю и трястись до утра, а с меня уже хватит!»
Минут через десять оборвались кряхтения, стоны и выражения недовольства. Люди спали без задних ног, запершись в своих «отвоеванных» каютах. От мощного храпа вздрагивали стены. Запах алкоголя, проникая через щели под дверью (а запасливый Глуховец еще и разбил у каюты бутылку), густо насыщал пространство коридора. К ночи усилился ветер, судно плавно вздымалось и опускалось на упругих волнах, поскрипывала оснастка. Наступила южная ночь – темная, как самые низменные человеческие пороки. Легкие облачка затянули небо, закрыли звезды, луну. Воцарилась тьма. Мрак окутал яхту, брошенную на произвол судьбы. Лишь на капитанском мостике горел обыкновенный переносной фонарь, прикрепленный к потолку – сигнал для проплывающих судов, что в данной точке пространства кто-то есть. Но никаких судов в округе не было – одна лишь неодушевленная, мерно вздымающаяся масса воды. Едва ли слабенького аккумулятора могло хватить до утра. На мостике кто-то присутствовал – различалась неподвижная фигура на вращающемся стуле…
В недрах судна что-то приглушенно скрипнуло. Колыхнулось пространство второй палубы. Во мраке ночи по коридору проскользнула фигура. Она направлялась в сторону кормы. Одолев сжатое каютами пространство, человек присел на корточки, прислушался. Стояла тишина. Ее нарушали лишь храпы за закрытыми дверьми. И ветер глухо посвистывал. Упругий силуэт прокрался к лестнице, ведущей в трюм и машинное отделение. Но до нижней палубы он не пошел, сместился на горизонтальную площадку между лестничными пролетами и вскоре оказался в глубокой нише, уставленной неработающими вентиляционными агрегатами. Здесь хватало места, чтобы присесть на корточки. Из темноты к мужчине протянулись женские руки – особа женского пола прокралась в нишу незадолго до него.
– Здравствуй, Никита, радость моя… Как же я счастлива видеть тебя настоящего… – Ксюша обняла его за шею, стала осыпать жаркими поцелуями. Они стояли на коленях, крепко обнявшись, целовались, гладили друг друга – словно впервые встретились после долгой и изматывающей разлуки. Нацеловавшись, она отстранилась от него, попыталась всмотреться. – Правда, не видно здесь ни зги… Это точно ты?
– Это точно я, – шепотом отозвался Никита. – Пора бы научиться, Ксюша, отличать в темноте любимого человека от нелюбимого. Ты давно уже здесь?
– Целую вечность, дорогой. Уж думала, ты не придешь…
– Мог и не прийти, – усмехнулся он, гладя женщину по волосам. – Ей-богу, чуть не проспал. Даже сон успел просмотреть – вскакиваю, боже, проспал, все пропало, ведь я должен был что-то сделать…
– Плохой мальчишка, – она шутливо стукнула его кулачком. – Ладно, я пока еще полагаюсь на твою ответственность. Приступаем к важной части операции? Кстати, как мы ее назовем? Операция «Твердый знак»? «Шок и трепет»? «Буря в пустыне»?
– Никак не назовем, – он потерся носом о невидимую женщину. – Чтобы враги не догадались. Подождем еще немного, Ксюша. Пусть эта ночь окончательно утвердится. Посидим тут, полюбезничаем, здесь так романтично.
– Да уж, лучше здесь, чем там… Слушай, я уже не могу видеть эту гадкую публику… Воротит от них, скоро тошнить начнет и вырвет на кого-нибудь… Какая же это, право, гадость… Хозяева жизни, блин, попавшие в трудную жизненную ситуацию… Мы, наверное, не дождемся, когда в России появятся законы, перед которыми все равны. Ну, ничего, они еще попляшут… Главное, чтобы крыша у них не поехала раньше времени. А то как тогда, в Восточной Сибири, взбредет кому-нибудь в голову прикончить своих товарищей по несчастью… Слушай, – женщина вдруг напряглась, – а ты не боишься, что мимо действительно будет проходить судно и возьмет «Ковчег» на буксир? В этом случае мы никак не сможем повлиять на ситуацию.
– Я постоянно об этом думаю, – признался Никита. – Я, конечно, верю в нашу счастливую звезду, мы находимся в стороне от основных судоходных маршрутов, но… Если будет судно и этим гаврикам удастся его подманить, то мы бессильны, операцию придется свернуть и мутить ее где-то в другом месте. И, что хуже всего, с другим контингентом. В этом случае все накрывается медным тазом, все усилия на ветер, весь труд, проделанный людьми, – насмарку. А представляешь, каких денег это стоило? Это сколько же нужно иметь пособий по безработице, чтобы добыть роскошную яхту, все необходимые документы, обеспечить ей беспрепятственный выход в море, позаботиться о безопасности непричастных… А все лишь ради того, чтобы снять очередное увлекательное видео.
– Ну, именно таких денег и стоит увлекательное видео, – резонно возразила Ксюша. – Спроси у тех, кто этим занимается, например у Джеймса Кэмерона. Однако ты прав, раньше мы снимали «блокбастеры» за копейки – и те шли на пиццу для съемочной группы, то есть для нас с тобой… Будем молиться, чтобы в кадре не возникли посторонние. Ты, кстати, уверен, что в этом закутке и где-нибудь поблизости нет камер и нас сейчас никто не снимает?
– Не уверен, – засмеялся Никита. – Яхта набита этими штуковинами, как булочка – маком. Удивляюсь, что никто из присутствующих еще об этом не подумал. Но завтра они точно подумают. А чего нам волноваться, Ксюша? Мелькнем в кадре – сами себя и вырежем, эка невидаль, кто тут главный монтажник собственного фильма? А по поводу провала – все в руках Божьих. Даже тот парень, что пожертвовал крупную сумму, чтобы организовать это удовольствие, в курсе, что шансов на вылет с избытком.
– Мы с тобой такие неисправимые авантюристы… – Она опять потянулась к Никите, прильнула к нему. Он слышал, как неровно колотится сердце Ксюши. Несколько минут они молчали. Непроницаемая темень сгущалась вокруг мужчины и женщины. Их оплетали таинственные силы, чье присутствие ощущалось почти физически. Ксюша беспокойно шевельнулась.
– Мне кажется, что здесь витают привидения… У тебя нет такого чувства?
– Есть, было бы странно утверждать обратное. Но они не за нами, дорогая. Привидения в нас не верят. И это хорошо, что мы боимся. Без страха ни одного дела бы не сделали…
– Пора начинать, Никита, – сказала Ксюша.
– Подождем еще. Несколько минуточек…
– Чем займемся?
– А ты не догадалась? – он потянулся губами к ее шее. Женщина задрожала и покрылась мурашками.
– О, нет, – простонала она. – Только не это… Никита, ну, что за детский сад? Ты и в осажденной ОМОНом квартире будешь мне делать неприличные предложения? – она уже дышала неровно, цепкие пальчики забирались под одежду.
– И что же неприличного в моем предложении? – Он повлек дрожащую женщину на пол, хоть и не сказать, что в этом закутке было чисто…
Утро в далеких просторах Черного моря выдалось безрадостным. Облака, затянувшие небо, к рассвету не развеялись. Утихла качка, но море еще не успокоилось. Накрапывал дождик, плотная изморось висела в воздухе. Яхта по-прежнему находилась в открытом море, хотя уже и сместилась по течению. Было десять часов утра. В каютах что-то гремело, скрипели половицы, доносились ругательства. На камбузе потрескивала печка, ясно давая понять, что с электричеством по-прежнему туго. Процесс приготовления завтрака был в разгаре. Стюард Малышкин и официантка Алиса бурно выясняли отношения, складируя посуду на подносы. На них печально посматривала Виолетта Игоревна – ей некогда было урезонивать коллег, она летала пчелкой от плиты к разделочной тумбе.
– Скандал, истерика, развод – только для тебя, мой милый! – рычала Алиса, и в этот момент ее мордашку никак нельзя было назвать ангельской. – Мало того что ведешь себя как половая тряпка, так ты еще и ленивое чмо! Сколько можно тебя поднимать, у меня что, других дел нет? Дрыхнешь, как хорек, а я тут летаю, ублажаю спозаранку дорогих гостей. Ладно бы ты сильно устал, перед тем как уснуть. Но я что-то не припомню, милый, чтобы ты уставал! На подушку хлопнулся, даже на меня не посмотрел – дескать, пропадай как знаешь, дорогая, так, что ли?
– Алиса, ну, не рычи, – хватался за голову бледный, не выспавшийся стюард. – Во-первых, я думал, что ты уже спишь. Во-вторых, у меня ужасно болела голова… Она и сейчас раскалывается от твоих непрекращающихся воплей! – сорвался он на ответную истерику.
Алиса удивилась и уперла руки в бока.
– Значит, так, Малышкин! Решил позлить мой мирный атом? Права качать вздумал? Да не бывать тому! Дождешься, что будет тебе не свадебный лимузин, а свадебный катафалк! – взвилась официантка, как ракета, и осеклась, когда донесся надсадный кашель и мимо камбуза проволоклось похмельное тело.
Проснувшиеся гости собирались в кают-компании – злые, раздавленные, терзаемые похмельем. Полковник Костровой, весь изжеванный, мятый, похожий на Бармалея, сбежавшего из сумасшедшего дома, растекался по дивану. Вошла прокурор Прохоренко. Евгения Дмитриевна выглядела неплохо, даже бледность ее не портила, пальцы нервно теребили застежки сумочки. Она присела, забыв поздороваться. Полковник уставил на женщину свой тяжелый взор. Потом поднялся, зацепив журнальный стол, и потащился к бару.