Мужчины угрюмо на нее уставились – вот же баба-дура…
– Смотрите! – вдруг выстрелила пальцем Маргарита Юрьевна. Все повернулись, отвесив челюсти от изумления.
Судно продолжало дрейфовать, послушное воле течения. Дождь не унимался, стоял сплошной стеной. Видимость сохранялась метров на четыреста. Яхта медленно проплывала мимо каменистого островка…
Все застыли, впечатленные непривычным зрелищем. До острова было рукой подать. Виднелось нагромождение камней и крапчатых серо-бурых скал. Их словно сгребли в одну кучу каким-то гигантским морским бульдозером. Крохотный кусок каменистой суши, метров семьдесят в поперечнике, там не было никакой растительности, только голый мертвый камень. Отвесные скалы обрывались в море, а рядом был покатый спуск к воде, усыпанный булыжниками и оплетенный черными водорослями. Чернели пещеры и гроты, просматривалось что-то вроде ровной площадки, а на дальней оконечности острова снова вздымались в небо зубцы скал…
Люди вцепились в борта, зачарованно таращились на этот кусочек вымершей природы посреди бескрайнего моря. Еще немного – и яхта поравняется с островом..
– Черт… это остров… – потрясенно промолвила блондинка.
– Вы очень наблюдательны, Маргарита Юрьевна, – глухо похвалил Вышинский.
– Там люди есть? – вздрогнула Евгения Дмитриевна.
– Там нет людей, нет машин… – проворчал Зуев. – Эта штука образовалась в те времена, когда Земля была еще плоской… Это обычный необитаемый островок, господа. Пусть плывет себе мимо.
Евгения Дмитриевна стала судорожно массировать сердце. Она не замечала, что опять расстегнулась блузка, и любой желающий мог получить полную информацию о ее сокровенных тайнах.
– Вам нехорошо, Евгения Дмитриевна? – насторожился Вышинский, непроизвольно покосившись на упомянутые тайны. – Сердце красавицы…
– Склонно к аритмии и тахикардии, – машинально откликнулась Евгения Дмитриевна и глубоко вздохнула. – Все в порядке, это не проблема…
Задрожала Маргарита Юрьевна. Она вцепилась посиневшими руками в леер, напряженно всматривалась в очертания суши. А та уже поравнялась с яхтой, подрастали из пелены дождя угрюмые обелиски, обретали резкость, объем, фактуру. В утробе Маргариты Юрьевны что-то заурчало. А когда из трюма донесся новый ужасающий удар, она икнула, и утробный звук сделался отчетливее, выразительнее.
– Не пугайте нас, Маргарита Юрьевна, – убитым голосом сказал Вышинский.
– К черту все! – прошептала блондинка. Она смотрела на остров, как на розовую мечту. Слезы капали из глаз, она шмыгала носом. – Вы правы, я вас оставлю, надоело все… Надеюсь, я не стану там Робинзоном… А вы тут варитесь в своем аду. Счастливо оставаться, господа.
Она уже решила, остановить ее было невозможно. Закусив губу, с каким-то сумасшедшим пламенем в глазах, она перебиралась через леер. Жалобно глянула на оторопевших пассажиров, присела и, оттолкнувшись от борта, прыгнула в море.
Комментариев не последовало. Все лишились дара речи, свесились с борта. Блондинка не утонула. Она вынырнула через несколько секунд, с вытаращенными глазами, жадно хватая воздух. Оттолкнулась от борта и по-собачьи поплыла к острову. Несколько раз ее растрепанная голова терялась в волнах, но снова оказывалась на поверхности. Блондинка не оглядывалась, упорно покоряла взволнованную стихию.
– Сумасшедшая, что она делает? – ошарашенно пробормотал Зуев.
– Она все правильно делает, – внезапно поведала Евгения Дмитриевна, и мужчины со страхом на нее уставились. С этой женщиной тоже что-то происходило. Распрямились плечи, прокурорская работница обрела осанку и стать. Глаза заблестели. Она не стала комментировать свое сумасшествие – дурные поступки заразительны, а дурное дело не хитрое. Стиснув зубы, Прохоренко перелезла через борт и красиво прыгнула. Взметнулись одежды, волосы, оголилась грудь. Она вошла в воду, как торпеда, тут же вынырнула, отфыркалась и вразмашку погналась за Маргаритой Юрьевной. Эта женщина прекрасно плавала. Но остров уже отдалялся…
– Господи, они окончательно спятили, самоубийцы… – изнемогал Зуев.
Вышинский покосился на него как-то странно.
– Да, Павел Гаврилович, это древний самурайский способ, изобретенный еще до харакири… – оба вздрогнули, когда внизу в трюме стала окончательно ломаться, вываливаться из проема дверь, и внутренности корабля огласил торжествующий дикий рев! – В общем, вы как хотите, а я вас тоже, вероятно, оставлю, – сказал Вышинский и начал перебираться через поручень. – Возможно, я и не так хорошо плаваю, как хотелось бы…
– Но я плаваю еще хуже, Роман Сергеевич… – Зуев вцепился ему в руку. Тот с ожесточением вырвал ее.
– Ступайте к черту, Павел Гаврилович! Вы же не надеетесь, что я посажу вас к себе на загривок? Возьмите эту штуковину, – он кивнул на прикрепленный к борту спасательный круг. – Ее, собственно, именно для этого и придумали. В общем, удачи, а мне пора, вокзал уходит.
Он отпрянул, когда бледный от страха чиновник снова вознамерился его схватить, прыгнул «солдатиком» за борт, махая ногами, успешно вынырнул, поплыл, неловко загребая руками.
– Дьявол! – выругался Зуев. Завертелся, как юла. А враг уже вырвался из заточения. Члены команды, изрыгая ругательства, уже гремели по лестнице. Этого хватило для стимулирования героизма. Зуев бросился к спасательному кругу, принялся судорожно его отвязывать. Он быстро справился с задачей. Не спуская взгляда с чернеющего прохода, откуда в любое мгновение могла повалить нечистая сила, принялся втискиваться в круг. Пропихнул его до пояса, неуклюже перевалился через борт. Бушующая стихия билась в борт, уже летела в глаза…
Евгения Дмитриевна, как самая подготовленная и спортивная, оставила позади Статскую и пришла к финишу первой. Блондинка, оглашая пространство жалобными стонами, еще выпутывалась из водорослей, билась о камни, а та уже заползла на бугристую, относительно покатую плиту, где передохнула и стала приводить себя в порядок – приглаживать пятерней слипшиеся волосы, запихивать непокорные прелести в остатки бюстгальтера.
– Что, Маргарита Юрьевна, получаете удовольствие из водорослей? – ехидно поинтересовалась она. Женщина уже не выглядела такой поверженной и потрясенной, как несколько минут назад. В ней явно пробуждался интерес к жизни.
– Да шли бы вы сами знаете куда… – бурчала блондинка. Она уже возилась в прибрежной зоне, где валялось множество камней – от полноценных глыб до мелких окатышей. Она пыталась подняться, но ее сбивали волны, и Маргарита Юрьевна вместо дополнительных очков, зарабатывала дополнительные шишки. Наконец, она догадалась, опустилась на колени и поползла на четвереньках, вздрагивая каждый раз, когда по попе ударяла волна. Евгения Дмитриевна наблюдала за ней с усмешкой. Маргарита Юрьевна шмякнулась на плиту, издала мучительный стон, перевернулась и закрыла глаза. Трудно смотреть снизу вверх на колючий дождик, стучащий тебе по носу…
– Спасибо, что помогли, Евгения Дмитриевна, – прошептала блондинка. – Вы так любезны…
– А чего вам помогать, вы и сами прекрасно справились. Представляете, вернетесь домой вся такая посвежевшая, с живописными синяками – вот муж-то обрадуется.
– И со свежим нервным срывом… – Статская предпочла не напрягать обстановку, села – неприятно лежать, когда по лицу тебе постоянно что-то стучит. Две женщины сидели на одной плите, неприязненно поглядывали друг на друга. Мокрые, изнуренные, сексуально не привлекательные. Они пока не чувствовали холода – адреналин в крови еще не угомонился.
– Вы хорошо плаваете, – заметила Статская.
– У меня есть еще пара достоинств, – подумав, кивнула Евгения Дмитриевна. – Я хорошо стреляю из пистолета, занимаюсь на альпинистской стенке и каждую зиму встаю на лыжи.
– Последнее вам здесь обязательно пригодится. Так же, как и первое. Можете полазить по скалам, а мы посмеемся.
– А вы оказались не такой трусливой, как я думала, – призналась Евгения Дмитриевна. – Я имею в виду этот ваш идиотский прыжок.
– А если идиотский, так за каким вы прыгнули за мной? – разозлилась блондинка.
– Дамы, может, прекратите ругаться и поможете мужчине, который уже десять лет не посещал бассейн? – донесся слабый голос. Вышинский бултыхался на мелководье, повторяя те же движения, что минутой ранее совершала Маргарита Юрьевна. Поднялся, чтобы выбраться с достоинством, но упругая волна ударила по лодыжкам, сбила с ног. Он вскричал от боли, ободрав коленку, пополз на корточках, пытаясь удержать невозмутимую улыбку. Женщины задумчиво на него смотрели.
– Спасибо, дамы, помогли… – обессиленно вымолвил Вышинский, рухнув на соседнюю плиту. – Дьявол, руки отнимаются… Окажись этот остров дальше метров на десять – и всё, привет, Нептун…
– Что же вы так плохо плаваете, Роман Сергеевич? – упрекнула Евгения Дмитриевна. – У вас такая спортивная фигура, да и сами вы парень хоть куда…
– Так уж вышло, Евгения Дмитриевна… Увлекаюсь теннисом, посещаю спортзал, мотоклуб, сауну… А вот до бассейна всё руки не доходят. Не могу я разорваться, слишком много неотложных государственных дел. Вот если бы у меня имелся двойник, которому я мог бы доверить принятие ответственных решений по работе…
– Похоже, вы то еще брехло, Роман Сергеевич, – неодобрительно покосилась на него женщина.
– Доврался до власти, блин… – фыркнула под нос блондинка. Возможно, она оговорилась, но прозвучало тоже неплохо.
– О, мы стихийно продолжаем обличать пороки современного общества и существующего строя, взмыленные мои? – удивился Вышинский. – Полагаете, мне нечего вам ответить?
– Помогите, черт возьми… – донесся с порывом ветра слабый голос. Дискуссию пришлось прервать, и люди, вышедшие из моря, стали с любопытством озираться.
Чиновник Зуев, умудрившийся не выпасть из спасательного круга, не смог добраться до единственного покатого места на острове. Его прибило к скале несколько левее, и он судорожно пытался за что-то зацепиться. Но руки срывались, его относило от скалы, тут же ударяла волна, и чиновник снова бился о камни. Он ругался исключительно матом, звал на помощь. Люди не шевелились, меланхолично смотрели, как их товарищ по несчастью пытается обуздать стихию. А тому удалось, наконец, ухватиться за выступ в скале, он подтянулся, выдержал удар волны, стал перебирать второй рукой, нашаривая подходящую выпуклость. Но тут подоспел девятый вал, окатил его с ног до головы, и чиновника отнесло от берега вместе с пеной. Он снова чертыхался, пытался плыть – хорошо, что круг оставался при нем. Движения человека слабели, он становился белее извести.