– Он порвал бы тебя, предъяви ты ему обвинения…
– Я надеялся, что разъяренные пассажиры порвут его раньше. Я бы выкрутился, сумел бы выиграть время. Мне даже не верится, Ксюша, что мы отличным образом все зафиксировали. Такого у нас еще не было. Отснят материал на целый остросюжетный фильм
– Я тоже не могу поверить… Почему никто не обнаружил ни одного «жучка»? Этими вредителями напичканы все каюты, кают-компания, буквально все! Даже на улице…
– Они плохие специалисты в этом деле. А «жучки» – высший класс. Их прятали профессионалы. А кто их искал тщательнее всех?
– Кто?
– Я. – Никита засмеялся с нотками оправданного самодовольства. – Мог бы и полковник приложить старание, но у Федора Ивановича без очков неважное зрение, дальнозоркость. А потом народ забегал, стало не до «жучков»… Все, Ксюша, нужно собираться, пока Господь не начал тасовать колоду. Не будем злоупотреблять его расположением. Помнишь, что самое приятное в работе?
– Собираться домой… – Ксюша погладила мужчину по небритой щеке. – Ты прав, пора. Скоро такая карусель завертится… Бежим из Сочи в женском платье?
– Я в женском, ты – в мужском. Ведь им не объяснишь, что мы ни в чем не виноваты. Все заранее расписано, Ксюша: снова переполох во всех эшелонах власти, наши физиономии на каждом столбе…
– Это так раздражает, – поморщилась Ксюша. – Все эти надписи о федеральном розыске – они так портят наши честные доброжелательные лица…
Через час окончательно стемнело. Утих дождь. Через два часа – из густого мрака материализовался быстроходный катер, озарил «Ковчег» ламповым прожектором и встал вплотную к борту. Хрустели мягкие кранцы-амортизаторы, предохраняющие суда от ударов, – парусиновые мешки, наполненные крошеной пробкой и оплетенные растительным тросом. С яхты на катер перебрались восемь человек. Загудел двигатель, и быстроходная посудина сдала назад и стала разворачиваться. Через несколько минут она уже уходила восвояси, вспенивая волну и поблескивая бортовыми огнями. «Ковчег» остался в сиротливом одиночестве на якорной стоянке в трех кабельтовых от безымянного острова. Брошенный всеми, окруженный непроницаемой теменью, он покачивался на воде. Скрипела судовая оснастка, позвякивала якорная цепь. К утру рассеялись тучи, стих ветер, и воцарился полный штиль. Выбралось солнышко из-за горизонта, озарило спящую красавицу. Минут через сорок с южной стороны к «Ковчегу» подкралось старенькое рыболовецкое судно под турецким флагом, встало в нескольких кабельтовых. Капитан в бинокль разглядывал неподвижную яхту. По бортам «Ковчега» никто не сновал, на кокпите и в кают-компании тоже не наблюдалось активности. Яхта казалась вымершей. Турецкий капитан отдал приказ рулевому подойти поближе, что-то проорал в громкоговоритель. Судно под российским флагом не реагировало. Тогда турецкая сторона подошла еще ближе, на борту скопилась «абордажная команда», чтобы десантироваться на борт «неприятеля» – капитан смекнул, что на этом «Летучем россиянине» можно неплохо поживиться. Суда сомкнулись бортами. Несколько любознательных уже успели перепрыгнуть на чужой корабль. Но тут прогремел возмущенный гудок, и из-за островка на полном ходу вывернул быстроногий катер береговой охраны под российским триколором. На борту толпились вооруженные люди. Они грозно орали, пересыпая приличные слова неприличными. Турки растерялись, что-то каркали своему капитану про «законную морскую добычу». Но капитан уже понял, что случай не тот. Гремели рваные команды на турецком языке. «Любознательные» неохотно возвращались на судно. Оно отходило, пятилось от яхты. А российская полиция, российские спасатели, российские медики и пограничники, а также их начальство уже высаживались на несчастном «Ковчеге». Сигнал в официальные сочинские структуры поступил девять часов назад – в таком, мол, квадрате в нейтральных водах вы можете найти то, что потеряли. А также подробные инструкции по дальнейшему применению «багажа». Сигнал был анонимным – вычислить звонившего не удалось.
На яхте царил беспорядок – в пассажирских каютах, на палубах, на капитанском мостике, особенно в кают-компании. «Мужики, да тут не криво погуляли, – ахнул пограничник, озирая разоренную кают-компанию, напичканную битым стеклом и пустыми бутылками, – похоже, вечеринка удалась». Никто не встретил долгожданных гостей. Пассажиры и вся команда бесследно исчезли. Впрочем, пассажиры нашлись. Целая толпа из представителей различных ведомств затопила узкое пространство лестничного пролета между главным коридором и машинным отсеком. Несколько фонарей осветили скромный электрический щит над лестницей – для человека, стоящего напротив, его нижняя граница располагалась на уровне пупка. Работник МЧС, посвященный в тайны электричества, опасливо развел закрытые с натягом металлические створки. Внутри щитка не было ничего особенного – приборы, прикрепленные к панели, тумблеры, провода. Но анонимный «доброжелатель» подсказал, что нужно делать. На задней части панели – слева и справа – работник экстренной службы нащупал подпружиненные рычажки. Их одновременное нажатие пробудило хитроумное механическое устройство – панель с «электричеством» практически бесшумно поднялась. Открылась узкая ниша – площадью метра полтора на три. Взорам изумленных людей предстали восемь связанных мумий. Они лежали тесно, частично перекрывая друг дружку, мычали, дергались – условия для проживания на этой жилплощади были весьма стесненные. «Антитела, блин…» – восхищенно протянул кто-то из спасателей. «Осторожно! – испуганно зашипел большой начальник, прячась за спины подчиненных, – а вдруг сейчас взорвется?» Но ничто не взорвалось. Прежде чем приступить к выносу тел, спасатели скрупулезно исследовали вместительный тайник на судне. Не секрет, что на каждом уважающем себя корабле должны находиться скрытые от взора помещения, проникнуть в которые могут только посвященные. И это особенно актуально, если упомянутые корабли хоть раз, но возили контрабанду…
Герметичность закутка внушала уважение. Даже человек, стоящий на лестнице рядом со щитком, не различил бы мычание и возню в полуметре от себя. Стены и пол были обиты войлочной тканью. Помещение вентилировалось. Рядом с закутком располагался еще один – поменьше площадью, но жилищные условия в нем были значительно комфортнее. Там были пухлый матрас, подушка, внушительный фонарь с «долгоиграющей» аккумуляторной батареей. На матрасе лежали две книги: Уголовный кодекс Российской Федерации с тематическими пометками и «Золотой теленок» Ильфа и Петрова – книга, которую можно перечитывать хоть в сотый, хоть в двухсотый раз. Под матрасом обнаружили примитивную рацию «для начинающих» – с севшими батарейками. Такие компактные устройства можно прятать на теле – в подкладках или под пластырем на коже. В углу валялся пустой флакон – судя по следам на стенках, в нем хранили кровь из лаборатории. Там же лежали несколько опорожненных ампул из-под некоего сильнодействующего вещества, неиспользованные одноразовые шприцы в пакете. Но как-то не возникало мысли, что здесь прятался наркоман. Пока состоялся вынос тел, специалист по хитроумным устройствам исследовал привод механизма и обнаружил, что он позволяет не только проникнуть внутрь тайника, но и выбираться наружу. А маленький переносной дисплей, связанный с двумя наружными камерами, позволял контролировать лестницу.
Измученных пленников извлекали с особенной осторожностью. Специалистов уже уведомили, что это не какое-нибудь быдло, а ответственные госслужащие, цинично похищенные во время заслуженного отдыха. Тела были связаны вдоль и поперек клейкой лентой, что полностью исключало даже минимальную степень свободы. Кисти рук были тоже обмотаны – распутать друг друга страдальцы не могли. Заклеены рты, заклеены глаза, дышать они могли лишь носами, пребывали в полной темноте и кошмарных неудобствах, что вполне могло привести к психическим проблемам… Долговязый Глуховец, когда его избавили от пут, залился горькими слезами и не смог проронить ни слова, лишь мычал и осоловело вращал глазами. Опухший Аркадьев скулил, как щенок, и готов был лопнуть от злости и горечи. Бобрович помалкивал – и когда его вытаскивали вперед ногами из тайника, и когда поранили ухо о торчащий из стены стопор. А вот полковник Костровой молчать не мог. Когда с него отодрали скотч, он принялся плеваться в своих спасителей, обливался пеной, матерился с таким упоением и вычурностью, что те растерялись – неужели им здесь не рады?
– Как мало, оказывается, мы знаем о русском языке, – восхищенно пробормотал спасатель.
– Как бы плюнуть ему в морду, чтобы не обидеть? – задумался второй.
– Послушайте, коллеги, – возмутился третий, – заткните этот «Золотой граммофон», пока я сам его не заткнул!
Полковника немного придушили, прикрывшись от начальства, и передали по цепочке. Евгения Дмитриевна была спокойна, как удав, молитвенно смотрела поверх склонившихся над ней голов и, похоже, обдумывала грядущее поступление в женский монастырь. Или в женскую колонию. Полина Викторовна Есаулова, у которой на лице отпечаталась подошва полковника, тоже не отличалась разговорчивостью. Долгие часы, проведенные в запертом аду, настроили женщину на философский лад. Она что-то шептала, глядя в одну точку, не реагировала на яркий свет. Зуев и Вышинский, которых поместили в «барокамеру» в числе последних, распрощаться со здравым умом и твердым рассудком не успели, но выглядели неважно. Зуев бормотал, что его подставили, уверял, что он ни в чем не виноват, выставлял себя пострадавшей стороной – он же не торпеда, чтобы вот так носиться под водой! Вышинский сдавленно шептал, что он тоже пострадавший, он должен немедленно выжить… тьфу, выпить любой ценой! Не могут ли любезные господа влить в него что-нибудь живительное, неважно что, пусть даже надоевший бурбон Jim Beam пятилетней выдержки из штата Кентукки, жалко, что ли? Ну, чисто как антисептик для промывания пулевых ранений…
– Вот не повезло… – приглушенно переговаривались спасатели, выполняя привычную работу. – Сохранить задницу, но потерять лицо… Позор бедолагам на всю голову. Не хотелось бы оказаться на их месте, уж лучше мордой со скалы…