«Слоном» среди «крупной дичи» представляется «Похищение Европы» кисти Тициана, которую, при весьма двусмысленном участии Беренсона, Гутекунсту удалось выманить для коллекции миссис Гарднер у лорда Дарнли (см. ил. 20). «Вот весело будет, если Европа отправится в Америку», – пошутил Гутекунст, обсуждая с Беренсоном ее последующую продажу. Гутекунст сумел приобрести картину у Дарнли за четырнадцать тысяч фунтов и согласился с предложением Беренсона продать ее миссис Гарднер за восемнадцать тысяч фунтов, а полученную прибыль поделить пополам. На самом деле Беренсон продал ее миссис Гарднер за двадцать тысяч фунтов, но скрыл этот факт от Гутекунста и разделил с ним всего четыре, а не шесть тысяч фунтов. Беренсон быстро учился всем уловкам и проделкам ремесла. Трудно не посочувствовать Гутекунсту, когда много лет спустя он напишет Беренсону: «В конце концов, разве Вас, как и всех нас, не интересуют одни лишь деньги? Вот только мы этого не скрываем, а Вы утаиваете, не решаясь заявить об этом откровенно!»
Британским торговцем, который все-таки собрался с духом и решился в конце XIX в. продавать современное французское искусство, был шотландец Александр Рид. Он подружился с братьями Ван Гог, художником Винсентом и торговцем картинами Тео, и мог бы познакомить с искусством Винсента Англию. Почему же он не превратился в британского Пауля Кассирера? Вину за это лишь отчасти можно возложить на него самого: если Германия чутко и отзывчиво воспринимала современное французское искусство, то Англия, куда более робкая и куда более одержимая галлофобией, реагировала на это искусство с ужасом или в лучшем случае с недоумением.
Рид прибыл в Париж из своего родного Глазго в 1886 г. Он намеревался обучаться живописи и стать художником, но вскоре у него кончились деньги, и в феврале 1887 г. он поступил на службу в фирму Буссо и Валадона, специализирующуюся на торговле картинами. Здесь одним из его коллег стал Тео Ван Гог. Они поладили, и Тео предложил снять квартиру на рю Лепик вместе с ним и с его братом. Примерно полгода в их отношениях царили хрупкий мир и гармония. Винсент писал картины, Тео и Рид продавали картины барбизонской школы и недавно появившихся импрессионистов, а по вечерам они предавались идеалистическим мечтаниям и встречались с другими художниками. Рид восхищался Мане, Дега и Тулуз-Лотреком. Поначалу Винсент очень привязался к Риду и создал два его портрета. Винсент и Рид, со своими светло-рыжими волосами, острыми бородками и зелеными глазами, были очень похожи. Случалось даже, что в прошлом портреты Рида кисти Ван Гога ошибочно принимали за автопортреты. Когда Рида отвергла возлюбленная и он признался в этом Винсенту, то Винсент, тоже не слишком-то оптимистично смотревший на жизнь, проникся к нему таким сочувствием, что предложил совершить двойное самоубийство. В итоге, пропьянствовав целую ночь, они передумали. Это все, что известно наверняка. Впрочем, сторонники теории заговора могут выдвинуть предположение, что в этот момент Ван Гог и Рид решили воспользоваться внешним сходством и обменяться личностями. Может быть, именно человек, изначально носивший фамилию «Рид», отправился в Арль, попал в психиатрическую больницу в Сен-Реми, а три года спустя застрелился в Иль-де-Франс. А человек, известный как Винсент Ван Гог, вернулся в Шотландию и сделал успешную карьеру торговца картинами в Глазго и в Лондоне. А может быть, и нет. Однако из этой безумной гипотезы мог бы получиться недурной роман.
С уверенностью можно сказать, что Рид и Ван Гог поссорились вскоре после этого. Они обвинили друг друга во всевозможных грехах. Винсент описал его в письме брату Тео в убийственных выражениях: «Думаю, он скорее торговец, нежели художник» – и утверждал, что он не более чем «вульгарный делец». Дальше – больше: Винсент утверждал в письме своему другу художнику Джону Расселу: «Рид повел себя так, что у меня сложилось впечатление, будто он лишился рассудка». В устах Винсента это обвинение звучит весьма внушительно, однако в это время Рид, кажется, страдал не только от несчастной любви, но и от финансовых трудностей. К тому же Ван Гог и Рид разошлись во мнениях по поводу того, кто имеет право продавать картины Монтичелли, которыми авангардные круги того времени по какой-то загадочной причине неумеренно восторгались. Когда Рид в 1889 г. вернулся в Глазго, чтобы вновь заняться там торговлей, братьев Ван Гог весьма разочаровал его отказ всецело и беззаветно посвятить себя делу импрессионизма и покупать работы импрессионистов без всяких условий. Вместо этого Рид соглашался брать их на комиссию, выплачивать авторам деньги только за проданные картины и возвращать непроданные. Это было жестокое, но, пожалуй, оправданное решение. Риду действительно удалось продать хитрым и осторожным шотландским коллекционерам несколько работ импрессионистов, в том числе Дега и Мане, однако местный рынок отнюдь не процветал и не был столь уж широк. Тем не менее он дал своей галерее в Глазго модное французское название «Сосьете де боз-ар» («La Société des Beaux-Arts», «Общество изящных искусств»), сознательно или бессознательно подражая лондонской галерее «Общество изящных искусств». Назвать коммерческое предприятие «обществом» – всегда удачный ход: он дает клиентам ощущение, что они будут в первую очередь содействовать социальному и культурному сплочению народа и лишь потом станут объектом финансовой эксплуатации.
Двойник художника: портрет Александра Рида кисти Ван Гога
Рид не боялся схваток с крупными хищниками художественного мира. Никому не удавалось вести дела с капризным и вздорным англо-американским художником Джеймсом Мак-Нилом Уистлером, избежав ссор, но Риду повезло больше прочих. В конце концов Уистлер описал его как «хитрого, изворотливого, скрытного торговца», что в устах Уистлера почти равносильно уникальному комплименту в адрес представителя этого ремесла. Кроме того, в 1890-е гг. Рид выставлял на продажу работы Родена, сбив предложенную скульптором цену со словами: «En Écosse nous sommes moins riches mais beaucoup plus connoisseurs que les Londiniens!»[24] У себя на родине Рид всячески продвигал шотландских колористов и школу Глазго и установил полезные контакты с Америкой. Однако наиболее важным стало открытие филиала в Лондоне. 26 апреля 1926 г. была основана новая компания «Алекс. Рид и [Эрнест] Лефевр», разместившаяся в доме 1а по Кинг-стрит, Сент-Джеймс. Фондами она владела совместно с эдинбургским торговцем Эйткеном Доттом и парижским маршаном Этьеном Бинью. Впоследствии, в середине века, галерея «Лефевр» стала главным поставщиком современного французского искусства на лондонском рынке.
Незадолго до смерти Винсент изменил свое мнение о Риде. В июне 1889 г. он писал брату Тео: «Как часто я вспоминаю Рида, читая Шекспира, и как часто вспоминал о нем, страдая горше, чем сейчас. Полагаю, я был слишком несправедлив к нему и не внушал ему уверенности, утверждая, будто лучше заботиться о художниках, чем о картинах». Судя по такому признанию из уст человека, который сам был живописцем, в душе каждого торговца живет убеждение, что картины – это товар и его можно продать с выгодой, а вот люди, пишущие их, доставляют одни хлопоты.
Хью Лейн был ирландцем, но сделал состояние в Лондоне, торгуя картинами. Его место в спектре торговцев определить довольно трудно. На первый взгляд, он скорее окажется на его «ученом» конце; он владел личной коллекцией высочайшего уровня и щедро делился собственными картинами с публичными музеями своей родной Ирландии. Его лучше всего помнят по выдающемуся собранию французских импрессионистов, которое он составил, обнаружив исключительный дар предвидения и смелость. Свою первую импрессионистскую картину, работу Моне, он купил на лондонской выставке Дюран-Рюэля в 1905 г. Постепенно он добавил к ней произведения Мане, Писсарро, Ренуара и Дега. Эта коллекция был собрана не с коммерческими целями, а для просвещения ирландского народа. Тридцать девять картин французских авторов из его коллекции должны были составить ядро Дублинского музея современного искусства, основанию которого он надеялся способствовать. Однако в результате целой серии недоразумений, неудач и проявлений английского двуличия они оказались в Лондонской национальной галерее, которая чрезвычайно неохотно приняла их во временное хранение, а потом отказалась возвращать Ирландии, когда Лейн трагически погиб на лайнере «Лузитания», потопленном немецкой подводной лодкой в 1915 г. Любопытно, что в 1909 г. Лейн был посвящен в рыцари за «служение искусству», и эта формулировка дипломатично включает в себя обе его роли: коммерсанта и торговца, с одной стороны, и филантропа и благотворителя – с другой.
По мнению его первых работодателей, руководителей фирмы «Кольнаги», ему не хватало жесткости и практической сметки, без которых хороший торговец картинами не может состояться. На его карьере якобы отрицательно сказывались его изысканные манеры и пристрастие к высшему обществу. Однако о нем вспоминают как о «чрезвычайно обаятельной личности», пусть даже ему и была свойственна некая излишняя куртуазность. Современники говорили, что он обладал «исключительным зрением и безупречным вкусом в том, что касается изящества формы и гармонии цвета». Его разборчивость и чрезмерная утонченность простирались вплоть до почтовой бумаги, каковую он выбирал «особого, лазурно-голубого оттенка, подобранную с таким расчетом, чтобы на ее фоне особенно выделялась розовая марка по пенни за штуку». Он ни за что бы не ослабил интенсивность ее тона двумя зелеными марками по полпенни за штуку. «Лейн никогда не был женат, – сообщает далее его биограф, – женское общество, по-видимому, не привлекало его».
Хью Лейн, эстет и коммерсант
Что ж, пока перед нами высокообразованный, утонченный эстет. Однако Хью Лейну были присущи и другие черты, которые скорее перемещают его в конец спектра, оккупированный ловкими дельцами. На самом деле он был способным торговцем, умелым бизнесменом, хорошо знакомым со всеми особенностями художественного рынка, и в конце концов ушел из фирмы «Кольнаги», чтобы основать собственное дело. Ходили слухи, что он может купить на Бонд-стрит картину и в тот же день продать в соседней галерее какому-нибудь другому торговцу с немалой прибылью, а это свидетельствует о его исключительной коммерческой ловкости и безупречном зрении. В 1913 г. он продал портрет Филиппа II кисти Тициана миссис Дж. Томас Эмери из Цинциннати за впечатляющую сумму – шестьдесят тысяч фунтов. Продав «Портрет мужчины в красном берете» того же Тициана, он совершил совсем уж ошеломляющую сделку. Сначала он приобрел эту картину за две тысячи сто семьдесят фунтов в 1906 г. и продал ее Артуру Гренфеллу. Когда Гренфелл выставил ее на аукцион в 1914 г., Лейн выкупил ее за тринадцать тысяч гиней. На следующий год он сумел перепродать ее Фрику с огромной прибылью, за пятьдесят тысяч фунтов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, заключая столь успешные сделки, Лейн разбогател. Отсутствие интереса к женщинам тоже стало для Лейна своего рода преимуществом, поскольку позволяло не упускать из рук большую часть прибыли. Ему не приходилось тратить деньги на школьные счета.