рил, может, суеверный ужас в нем оказался все же сильнее преданности. Он остался один, и с этим фактом нельзя было не считаться.
Он уже упаковывал одеяла, действуя автоматически и полностью сосредоточившись на вновь охватившей его ярости, когда пальцы его случайно наткнулись на кусочек дерева. Он чуть было не отбросил его в сторону, но в последний момент обратил внимание на причудливую форму оказавшегося в его руках изделия. Тогда он вспомнил свой странный сон. Но было ли это сном? Деревяшка, несомненно, являлась тем самым тотемом. Он внимательно рассмотрел свою находку. Да, никаких вопросов быть не может — это именно тотем из его сна. Значит, сон на самом деле не был сном. Тушали бросил его, но, следуя святому для краснокожих кодексу чести, оставил ему свою палочку-выручалочку. Гримвуд печально усмехнулся, но засунул тотем за пояс.
— Кто знает, кто знает… — пробормотал он вполголоса.
Он трезво проанализировал ситуацию, в которой оказался. Он остался один в самом сердце первозданного леса. Надежный, как казалось, и опытный проводник бросил его. Положение более чем серьезное. Что ему теперь делать? Какой-нибудь слабак непременно отправился бы назад по собственным следам, если бы не потерял голову от страха перед этой непролазной и бескрайней чащобой. Но Гримвуд сделан из другого теста. Он может быть встревоженным, обеспокоенным, но не сдастся никогда и ни за что. Возможно, у него есть недостатки, он легко приходит в ярость, не всегда может обуздать свой дикий нрав, но целеустремленности и настойчивости ему не занимать. Он пойдет дальше сам. И уже через десять минут после окончания завтрака, тщательно упаковав всю оставшуюся провизию, он отправился в путь — вниз по склону, в эту таинственную долину, в Долину зверей.
В лучах утреннего солнца долина была непередаваемо великолепной. Деревья сомкнулись позади него, но он не заметил этого. Долина впустила его в себя…
Он шел по следу гигантского лося, которого хотел убить, и теплое ласковре солнце помогало ему в погоне. Воздух был подобен пьянящему вину; едва заметные капли крови, разбросанные по траве и листьям, подстегивали его азарт. С каждым шагом долина все больше и больше восхищала его. Постепенно он начал обращать внимание на ее пленительную красоту, на дикую пышность могучих елей и кедров, на неприступность гранитных утесов, расслабленно купавшихся в нежных лучах солнца… Долина оказалась глубже и шире, чем думалось ему сначала. Здесь он чувствовал себя в безопасности, вокруг было тихо и мирно…
В этой долине он сможет укрыться от остального мира и навсегда обрести покой… Впервые в жизни смысл одиночества раскрылся перед ним с новой, неожиданной стороны. Как ни странно, окружение, в котором он оказался, было ему приятно, и он искренне удивился, почувствовав себя здесь своим.
Для человека его типа это было весьма необычно. Однако нахлынувшие новые ощущения были столь ненавязчивы, они заполняли его рассудок с такой осторожностью, что он принял их, не отдавая себе в этом отчета. Прежние желания постепенно стали растворяться в новом восприятии реальности, отступать на задний план, и в конечном итоге охотничий азарт уступил место живому и неподдельному интересу к самой долине. Выслеживать зверя в неутолимом желании найти и убить его, увидеть вожделенную добычу в пределах досягаемости, прицелиться, выстрелить и наблюдать, как падает сраженная пулей жертва, — все это постепенно становилось менее важным и значимым, а влияние на него долины усиливалось с той же настойчивой необратимостью. Долина излучала радость от встречи с ним, и это было выше его понимания.
Перемены в нем были едва ощутимыми, потому он и не замечал их; они были для него противоестественными, но он не обращал на это внимания. Чтобы его рассудок смог зафиксировать какое-то изменение, оно должно было быть явным и существенным, это изменение должно было сопровождать нечто подобное шоку — только в этом случае он смог бы осознать его. А сейчас шока не было. След гигантского лося становился все яснее и отчетливее, кровь стала встречаться чаще. Он заметил место, где животное останавливалось на отдых, — его огромное тело оставило глубокий отпечаток на мягкой почве. Сломанные и обглоданные побеги свидетельствовали, что здесь лось подкреплял растраченные силы. Он не сомневался, что его добыча уже совсем близко, что теперь в любую минуту он может увидеть громадную тушу на расстоянии выстрела. И вместе с тем его стремление добыть голову лося удивительным образом ослабло.
Впервые он заметил в себе эту странную перемену в тот момент, когда вдруг осознал, что животное стало куда менее осторожным, чем прежде. Оно теперь без труда могло уловить его запах. Лось, независимо от того, каких размеров он достигает, обычно спасается от опасности, полагаясь на обоняние. А ветер в долине дул от человека по направлению к животному. Вот это открытие и было для Гримвуда сродни шоку — лось, невзирая на приближение охотника, вел себя крайне беззаботно. Он не чувствовал страха.
Эта неожиданная перемена в поведении животного заставила, наконец, охотника заметить перемену в самом себе. Он преследовал лося вот уже около двух часов, успев за это время спуститься в долину на тысячу футов. Деревья здесь стали тоньше и располагались на большем расстоянии друг от друга. Все чаще встречались открытые поляны, на которых во всем своем ослепительном убранстве торжественно высились серебристые березы, сумахи и клены, а среди них пенился хрустальной чистоты водный поток, терявшийся где-то в самом сердце этой необъятной долины.
У тихой запруды, образованной перекрывавшими реку скалами, лось, очевидно, останавливался напиться и даже отдохнуть. Гримвуд, присев на корточки, внимательно осмотрел оставленные им в мягкой илистой почве свежие и четкие отпечатки копыт, а когда поднял голову и посмотрел в том направлении, куда ушел зверь с водопоя, то наткнулся на неподвижный и пристальный взгляд своей жертвы. Лось стоял от него не далее чем в двадцати ярдах, а охотник находился на этом месте уже минут десять, с восхищением разглядывая окружавшие его красоты дикой природы. Лось, выходит, все это время провел в противоестественной близости от человека. Спокойно пил, отдыхал и не обращал никакого внимания на грозящую ему опасность.
Человек вздрогнул от неожиданности, не осмеливаясь верить, что затянувшаяся охота подходит к своему закономерному финалу. Несколько секунд — нет, несколько минут! — он стоял как вкопанный, с трудом сдерживая дыхание, рвущееся из возбужденно вздымавшейся груди. Он был буквально сражен открывшимся ему зрелищем. Лось стоял, чуть опустив громадную голову и повернув ее немного набок; один глаз его, таким образом, был направлен прямо на преследователя. Чутко подрагивали влажные ноздри огромного носа. Гримвуд ясно видел широко расставленные передние ноги, изящный изгиб спины, плавно снижавшейся от необъятных плеч к крутому крупу. Перед ним был самец невиданной красоты. Его рога и голова превосходили самые смелые ожидания, они были невероятны, неописуемы, и, глядя на него, человек вдруг смутно вспомнил выражение «самый большой лось в мире», которое, как ему показалось, он уже когда-то слышал.
Как это ни странно, но он не выстрелил. Он даже не почувствовал желания стрелять. Едва ли не врожденный инстинкт, никогда прежде не дававший осечки, на этот раз даже не напомнил о себе. Бесследно исчезло само стремление убивать. Поднять ружье, прицелиться, выстрелить — все это в один момент стало для него абсолютно неприемлемым.
Охотник не шелохнулся. Зверь и человек смотрели друг другу в глаза, и время, казалось, остановилось. Вдруг тихий шорох раздался рядом с охотником — опустив голову, он увидел, что это ружье, выскользнув из разжавшейся руки, упало на землю у его ног. Этот слабый звук будто бы вернул лося к жизни. Медленными спокойными шагами, легко неся на стройных ногах огромное тело, зверь приблизился к человеку, грациозно качая при ходьбе плечами, что делало его похожим на дрейфующий по морским волнам корабль. Он подошел вплотную к Гримвуду, почти коснулся его низко склоненной великолепной головой, горделиво выставив на обозрение роскошные рога. Человек мог дотронуться до них, погладить, прикоснуться рукой к массивному лбу. Острое чувство сострадания пронзило его, когда он увидел рану на левом плече животного, обагрившую кровью густую шерсть.
Лось еще ниже наклонил голову и понюхал ружье. Затем снова взметнул голову, расправил плечи и втянул в себя воздух, издав при этом характерный звук, услышав который, Гримвуд наконец поверил, что это не видение и не сон. Приблизив морду к человеку, лось спокойно посмотрел на него сияющим коричневым глазом, затем резко развернулся и, стремительно преодолев поляну, через считанные секунды уже скрылся из вида в густых зарослях кустарника. И тогда англичанин почувствовал, что у него больше не осталось сил, ноги его, отказавшись поддерживать вес тела, беспомощно подогнулись, и он тяжело и грузно опустился на землю…
Ему показалось, что он заснул и спал долго и беспокойно. Он сел, потянулся, зевнул и потер глаза. Вечерело. Он почувствовал, что голоден. В его бездонных карманах было еще достаточно сушеного мяса, сахара, спичек и заварки. Можно развести огонь, приготовить чай и поесть.
Но он сидел по-прежнему неподвижно. Сидел и думал, думал… О чем он думал? Он не смог бы точно ответить на этот вопрос — скорее, он рассматривал какие-то ускользающие картины, безмолвно проплывавшие перед его мысленным взором. Кто он такой и где находится? Это Долина зверей, в этом он был уверен, а вот по поводу всего остального не мог сказать ничего определенного. Сколько времени он здесь сидит, как он сюда попал и почему? Возникавшие в мозгу вопросы не требовали ответов, как будто он задавал их себе автоматически, не проявляя особого интереса. Он чувствовал себя спокойным, счастливым, умиротворенным.
Он огляделся вокруг и едва не задохнулся от охватившего его очарования девственного леса. Окутавшая его тишина нарушалась только мерным бормотанием струящейся воды да тихим шепотом легкого ветра в ветвях. Высоко над головой, над верхушками исполинских деревьев медленно бледнело безоблачное вечернее небо, приобретая прозрачную оранжевую окраску. Лениво и медлительно парили в нем канюки. Стремительно прошмыгнул в кусты малиновый вьюрок. Скоро заухают совы, и ночная тьма опустится на лес, подобно невесомому черному одеялу, и скроет все детали, и только бесчисленные звезды с каждой минутой будут сиять все ярче и ярче…