очнуться, и он понял, что опять разговаривал сам с собой.
– Что ж, я могу это забрать с собой? – спросил Отаменди, помахав небольшой стопкой распечатанных на принтере листов.
– Думаю, да, но было бы лучше, если бы вы поговорили с начальником отдела; у меня нет полномочий принимать такие решения, – ответила исследовательница. Перед ней теперь была как будто невидимая стена: Эва держалась очень вежливо, но отстраненно.
– Хорошо. Я могу задать вам еще пару вопросов?
Отаменди говорил сухо и напористо. Айтор подумал, что, вероятно, того требовала его работа, но ему это не понравилось.
Эва кивнула.
– Я бы хотел спросить вас о биологическом факультете, – произнес эрцайна.
Исследовательница выжидающе молчала. Айтору показалось, что в какую-то секунду ее глаза вызывающе сверкнули, как ранее в разговоре с ним.
– Какая там атмосфера? – спросил Отаменди.
Айтор был немного удивлен, почему полицейский начал издалека. Не проще ли было напрямую спросить о погибшем? Впрочем, эрцайна ведь когда-то занимал должность инспектора, ему было виднее. Возможно, он хотел увидеть, как отреагирует Эва на упоминание факультета – занервничает, например, или что-то подобное.
– Атмосфера? – непонимающе переспросила аспирантка.
– Ну, я имею в виду, какие там отношения – хорошие, плохие… Может быть, кто-то кому-то завидует и все такое… – пояснил Отаменди.
– Нормальная атмосфера, как мне кажется, – без особого энтузиазма, ледяным тоном ответила Эва.
– Вы знаете Луиса Ольмоса? Он профессор-биолог и заведующий кафедрой в университете, – наконец спросил напрямую Отаменди.
– Да, я его знаю, – подтвердила Эва.
– Какие у вас с ним были отношения?
– Никаких. Ну, то есть самые поверхностные.
– Так никакие или поверхностные?
– Он был моим преподавателем по двум предметам.
– По каким? – не удержался Айтор.
У него вовсе не было желания на чем-то подловить Эву – ему на самом деле не терпелось узнать специализацию Луиса Ольмоса, поскольку это могло иметь значение для расследования.
– Молекулярная биология и биохимия.
– И что вы можете о нем сказать? – спросил Отаменди.
– О Луисе Ольмосе? – переспросила Эва, должно быть, чтобы дать себе время подумать.
– Да, о Луисе Ольмосе. Он считался требовательным преподавателем, заваливал студентов на экзамене, был неприятным типом?..
– Я бы сказала, наоборот. Он был очень харизматичным. Думаю, он был близок к студентам, и я бы назвала его стиль поведения позитивным.
– «Думаю»?
– Что, простите?
– Вы сказали: «Думаю, он был близок к студентам». Так вы думаете или знаете? Разве он не был вашим преподавателем?
– Я сказала «думаю», потому что вы попросили меня высказать свое мнение о человеке, которого я не слишком хорошо знаю, а мне не нравится быть категоричной в своих суждениях по плохо знакомым мне вопросам – у меня нет дружеских отношений с преподавателями. Да, как мне кажется, профессор Ольмос хорошо ладил со студентами, – решительно ответила Эва, глядя полицейскому прямо в глаза.
«Вот оно опять», – подумал Айтор. Что это? Обида, гнев, раздражение?
– Подождите-ка, – произнесла Эва, словно внезапно что-то осознав. – Вы хотите сказать, что эта косточка была обнаружена в теле Луиса Ольмоса? Он мертв?
– Может быть, вам известно о каком-нибудь его конфликте в университете или с кем-нибудь из коллег? – задал очередной вопрос Отаменди, уклонившись от ответа.
– Нет. Но, как я вам уже говорила, я не слишком вовлечена в университетскую жизнь. К тому же профессор ведь ушел… – Эва запнулась и дважды встряхнула головой, словно ища что-то внутри нее, пытаясь вспомнить.
Полицейский повернулся к Айтору, удивленный реакцией аспирантки.
– Профессор ушел с факультета, чтобы заняться одним проектом… – Эва направилась к компьютеру и принялась что-то искать, с невообразимой скоростью стуча по клавиатуре.
– Все в порядке? – Айтор был обеспокоен крайней бледностью, покрывшей лицо девушки.
– Он занялся одним проектом… – пробормотала себе под нос Эва. Взгляд у нее был отстраненный, и мысли явно блуждали где-то далеко.
– Послушайте, что происходит? – спросил полицейский.
– Думаю, вы неверно все истолковали. – Эва внезапно повернулась к Айтору, который, в свою очередь, перевел взгляд на Отаменди.
Исследовательница вновь уткнулась глазами в монитор. Лицо у нее было чрезвычайно взволнованное.
– Нет, это не случайное совпадение.
– Что такое?
– Вы ошиблись. Эти слова принадлежат другому человеку.
– Вы о чем?
– О той надписи на косточке. Произошло что-то плохое.
Глава IV
Суббота, 24 августа 2019 года
Мост Сурриола
01:35
– Я не желаю в этом участвовать, – произнесла Эва Сан-Педро с заднего сиденья «Гольфа». – Вообще не понимаю, с какой стати я должна ехать с вами.
– Вы уверены, что хотите проехать там?
Айтор показал на видневшийся впереди мост Сурриола. Волны легко накрывали его целиком.
– Я же уже все объяснял. – Отаменди нажал на педаль газа и повел машину в сторону моста. – Нам сейчас некому тебя передать, так что придется поехать с нами.
– Вы намекаете, что меня в чем-то подозревают?
– Я ни на что не намекаю. Если хочешь, можешь считать, что ты сейчас с нами сотрудничаешь.
Порыв ветра сотряс машину, и она, проскользив по асфальту, покрытому слоем воды, выехала на встречную полосу.
Айтор схватился за дверь правой рукой, а левой принялся изо всех сил держать проклятое сломанное окно. Впрочем, при падении в реку им было бы мало толку от того, что оно осталось закрытым. Айтор стал глубоко дышать. Теплый оранжевый свет кубического здания Курсааля становился все ближе.
«Проедем», – подумал – пожелал – он.
Они направлялись в район Грос, на другой стороне реки, потому что, по словам аспирантки, именно там жил автор обнаруженного на косточке изречения.
– Ты уверена, что эта фраза принадлежит падре Мантероле? – спросил Отаменди.
– Абсолютно.
– Вы знаете этого священника? – спросил Айтор, обращаясь к полицейскому.
– Меня удивляет то, что ты его не знаешь, – ответил эрцайна, резко дернув руль. – Он один из самых медийных духовных персон в Стране Басков.
– Честно говоря, у меня нет времени, чтобы смотреть телевизор.
– Он часто выступает во всяких передачах на телевидении и радио. По-моему, у него даже есть канал на Ютубе. Старик – очень продвинутый тип среди его братии. Он высказывался за любые браки и защищал аборты…
– В ваших словах чувствуется некоторый скептицизм, – заметил Айтор.
– Достаточный, чтобы не удивляться тому, что падре украл цитату из фильма и присвоил изречение себе.
– Я ничего не понимаю.
– А теперь мне нужно, чтобы ты помолчал пять минут.
Отаменди напряженно смотрел прямо перед собой, на дорогу. Бушевавшее море вот-вот готово было поглотить террасу Курсааля.
Айтор обернулся. Эва Сан-Педро сидела с непроницаемым лицом. Однако ему показалось, что под маской невозмутимости все же таилось некоторое беспокойство. Или это ожидание? Какая связь могла быть между иезуитом и погибшим профессором-биологом? Почему аспирантка, сидевшая сейчас на заднем сиденье его машины, узнала в цитате из фильма изречение священника? Все это казалось каким-то абсурдным. Айтор начал уже сомневаться во всех шагах, предпринятых на данный момент. Ведь одно дело – обнаружить улики, и совсем другое – правильно их истолковать. Казалось бы, сотрудник полиции, сидевший сейчас за рулем его машины, должен был знать, что делать в такой ситуации, но, несмотря на это, все их действия пока лишь увеличивали хаос. Эта неизвестность и непонимание происходящего вызывали у него ощущение полного бессилия. Айтор вдруг почувствовал себя ребенком, неспособным контролировать то, что происходит вокруг. Хуже всего было то, что он сам ввязался в эту историю. Однако он должен был докопаться до правды – для этого нужно было что-то узнать и понять…
Они пересекли мост, оставили позади кубические здания Монео и, повернув направо, поехали в обратном направлении по бульвару Колон. «Гольф» резко остановился, заехав на тротуар у площади Каталонии. Там не было ни души. Прямо перед ними возвышалась церковь. Из расположенных на крыше водосточных желобов водопадом струилась вода. В прилегавшем к церкви школьном дворе раздавался скрип качелей, раскачивавшихся от сильного ветра, с перекрутившимися между собой цепями. Как заключил Айтор, перед ними была задняя часть здания, потому что башня в неоготическом стиле находилась с другой стороны. Это была жилая пристройка, состоявшая из трех этажей и присоединенная к главной части – церкви. Все это строение имело мрачный, пустынный и отчужденный вид: окна были отгорожены от внешнего мира наглухо закрытыми ставнями. Все, кроме одного. Айтор машинально поправил рюкзак, висевший у него за спиной.
Они подошли к двери. Отаменди попытался ее открыть, но безуспешно. Затем он позвонил в домофон – никто не ответил. Айтор отступил на два шага назад и посмотрел наверх.
– Одно окно открыто, и горит свет.
Полицейский проворчал что-то себе под нос и недовольно посмотрел на аспирантку, словно это она была виновата в том, что ему предстояло сделать. Он достал внушительную связку ключей и принялся перебирать их, пока не выбрал один. Прежде чем вставить ключ в замок, Отаменди повернулся к Айтору и Эве.
– Когда вас спросят, скажете, что тут было не заперто, дверь открылась сама. Поняли?
Айтор и Эва кивнули.
– Повторите это. Вслух.
– Тут – дверь – было – открылась – не заперто – сама, – одновременно и вразнобой произнесли Айтор и Эва.
Полицейский удовлетворенно хмыкнул и вставил отмычку в замочную скважину. Осторожно поколдовав над замком, он потянул ручку, и массивная деревянная дверь отворилась, впустив их в выложенный каменной плиткой холл, освещенный лишь светом уличных фонарей. Прямо перед ними шла наверх узкая деревянная лестница.