«Черт бы тебя побрал, ЭдШиран», – подумала она.
Когда она выбежала из туннеля, сильный запах морской сырости и невыносимая духота вновь заставили ее покрыться потом. В конце бульвара волны уже яростно бились о мол[2] пляжа Ондаррета. Она сомневалась, удастся ли ей вернуться до того, как начнется дождь. Гребень Ветра был не самым лучшим местом, где стоило бы встретить грозу.
Ей вспомнился тот случай, когда он впервые ее оскорбил: это произошло на выходе из кинотеатра. Они обсуждали сюжет фильма, и онвдруг сказал, что она ничего не поняла. «Ты просто дура», – бросил он ей. И сделал это с улыбкой, словно эти слова слетели с его губ самым естественным образом. Она помнила, что тоже в тот момент улыбалась, как будто ничего обидного не услышала и все было в порядке.
Она часто так поступала в других ситуациях. Если на работе возникал какой-то конфликт, старалась сменить тему и вести себя как ни в чем не бывало. Если кто-то из ее подруг намеревался затеять спор, просто улыбалась и делала вид, будто не понимает, о чем идет речь. Потрясающе – она унаследовала раздражительность своей матери и малодушие отца. Злость захлестнула ее и пошла по пищеводу в виде желчи. Она проглотила слюну, не желая сплевывать.
Ее путь пролегал уже у подножия горы Игельдо, неподалеку от теннисного клуба. Ей оставалась одна минута. Пена волны перелетела через парапет и упала почти у ее ног. Одним прыжком она вскочила на площадку перед Гребнем Ветра.
«Коснуться финиша – и назад», – подумала она.
Да, она это сделает, цель будет достигнута. Это была ее победа, ее способ держаться, девушка словно заявляла: «Вот она я, и тыменя не сломаешь». Она сосредоточенно смотрела под ноги, поскольку вымощенная камнем поверхность затрудняла бег. Внезапно на ее пути возникла какая-то тень. Она вздрогнула и отскочила в сторону. Это был мужчина, значительно выше ее ростом. Он появился как будто из ниоткуда. Она не разглядела его лица, на нем был зеленый дождевик, застегнутый до самого носа. Он, даже не взглянув на нее, зашагал дальше. Грубиян…
Она это сделала – добежала до Гребня Ветра, но тревога никуда не исчезла, просто затаилась внутри. Это было мучительное беспокойство, какой-то необъяснимый страх. Она ненавидела это ощущение – предчувствие чего-то плохого, неумолимо надвигающегося на нее: от этого начинали отвратительно дрожать ноги.
На секунду у нее дрогнули колени, и ей пришлось сильнее напрячь свои квадрицепсы. В конце мола, слева и справа, были видны две железные скульптуры из композиции, созданной Чильидой, а третья находилась чуть дальше, почти в самом море, установленная вертикально на скале. Эти скульптуры казались ей руками со скрюченными пальцами, которые сжимались, словно пытаясь поймать ветер. Захотелось оказаться дома со своей мамой: и пусть бы она осыпала ее упреками сколько угодно, лишь бы после всего этого положила руку на лоб и утешила. Коснувшись парапета, она решила вернуться домой. Десять секунд у нее даже осталось в запасе. Она сделала глубокий вдох и…
В этот момент на нее обрушилась какая-то смесь воздуха, пены и морской воды, окатив с головы до ног. Бегунья резко остановилась, закашлявшись. Что это было? Волна? Нет-нет, вода поднялась откуда-то снизу. Она посмотрела себе под ноги и все поняла. Гребень Ветра состоял не только из трех железных скульптур, но также имел систему труб под молом, куда проникала вода из моря. Во время шторма она выплескивалась фонтаном через отверстия, сделанные на поверхности. Это зрелище приводило в восторг гуляющих, особенно детей.
Однако ее на этот раз подобное чудо совсем не порадовало. Девушка была насквозь мокрая. Отряхивая руки, она осмотрела свою одежду. Что-то было не так. Дневной свет угасал все сильнее, но ей удалось разглядеть, что руки и форму покрывало что-то непонятное, странного цвета. Когда она осознала, что именно это было, ее охватила паника. Она чувствовала не тревогу или отчаяние: это был настоящий страх, ощущение реальной и удушающей опасности.
Она была вся в крови.
Глава II
Пятница, 23 августа 2019 года
Площадь Бильбао, Сан-Себастьян
22:20
Айтор Инчауррага, ординатор Института судебной медицины, где он проходил стажировку пока лишь около полугода, вошел в свою квартиру, не включив свет. Ему потребовалось сделать всего один шаг, чтобы обрушить на диван все свои метр восемьдесят пять роста и семьдесят пять килограммов веса. За эти несколько секунд он успел скинуть рюкзак, снять кроссовки нога об ногу и бросить ключи в тарелочку на полке, при этом промахнувшись. Айтор лежал, уткнувшись лицом в сиденье дивана, с трудом дыша и чувствуя себя пилотом «Формулы-1», чей болид, охваченный огнем и дымом, летел, разваливаясь на куски, и было уже не важно, вписывался ли он в повороты или выезжал за пределы трассы. Лишь мысль о том, что это был вечер пятницы, немного ободряла его.
В животе заурчало, и Айтор решил подняться, прежде чем его одолеет сон. Он чувствовал, что от него пахло потом. Все, что ему сейчас было нужно, – это душ, сэндвич и пиво. Знаменитый в Сан-Себастьяне сэндвич – с тунцом, перцем гиндилья и анчоусами. Единственное, что он мог позволить себе сегодня, – поболтать с официантом из ближайшего бара, и с этим оставалось только смириться. На следующий день, утром, ему опять предстояло отправиться в свою лабораторию судебно-медицинской экспертизы, чтобы продолжать работать над классификацией материала и оформлением бумаг.
Институт судебной медицины в Сан-Себастьяне представлял собой учреждение с чрезвычайно жесткой иерархией. Все самые интересные случаи, которые могли: a) способствовать продвижению в области судебно-медицинской экспертизы; b) дать материал для статьи в специализированном журнале или c) принести определенный авторитет и известность, – забирали себе опытные судмедэксперты. Подобное положение дел означало, что Айтору, как новичку, оставалось заниматься рутинной работой – составлять отчеты и проводить вскрытия в тех случаях, когда была почти полная уверенность в том, что смерть произошла по естественным причинам.
Многие, даже большинство, из поступавших к нему умерших были людьми весьма преклонного возраста. В прежние времена про таких говорили, что они умерли от старости, но теперь в каждом случае указывалась конкретная причина – заболевания сердца, инсульт, обструктивная болезнь легких… На самом деле с определенного возраста в организме начинали появляться поломки, и в конце концов сердце переставало издавать свое привычное «тук-тук-тук». Своего рода «запланированное устаревание» применительно к человеку.
За последние полгода Айтор провел семьдесят шесть подобных вскрытий. Его угнетало осознание того, что, как бы хорошо он ни выполнял свою работу, как бы ни горел желанием внести свой вклад в настоящее дело, ему оставалось ждать еще лет десять, прежде чем у него появится возможность заниматься чем-то значительным.
Нет, надо отогнать от себя эти мысли. Черт побери, ведь он же не был таким! С каких пор ему стало важно написание статей в журналы, когда его начали волновать вопросы престижа? Айтор знал ответ: с того момента, как ему все это оказалось недоступно. Тем более что причиной этого были закоснелые порядки института и абсурдная иерархическая система.
Заслуженные сотрудники обладали еще одной привилегией – возможностью выбирать период своего отпуска. Так что в эти августовские дни Айтор остался в институте практически в одиночестве. Он и еще пара ассистентов должны были обеспечивать минимальное функционирование учреждения.
«В эти недели обычно не бывает большой загруженности, так что можешь заниматься пока отложенными делами и наслаждаться спокойствием».
«Наслаждаться…» – именно так ему было сказано.
Откинувшись на диване, Айтор в полумраке принялся рассматривать стоявшие на полочках фотографии. Он прищурил глаза, чтобы видеть лучше. Их было немного, но снимки выбирали самым тщательным образом. Как и все, что делала его тетя Мария Хесус. С ближайшей к телевизору фотографии, находившейся на уровне глаз сидящего человека, улыбались его родители и он сам, десятилетний. На другой, стоявшей выше, над телевизором, Айтор был запечатлен вместе со своей тетей: они торжественно позировали в день его выпуска из университета. А на последней – спрятанной на верхней полке шкафа – его тетя и ее лучшая-подруга-Бегонья приветственно махали рукой в камеру перед индуистским храмом.
Лучшая-подруга-Бегонья… Айтор засмеялся при этой мысли. Он был, наверное, последним человеком, кому стало известно, что Бегонья на протяжении последних пятнадцати лет тесно дружила с его тетей. Можно сказать, они вырастили его вместе. Теперь женщины жили вдвоем, и Айтор отдавал тете символическую арендную плату за ее квартиру.
В конце концов он поднялся и посмотрел в окно – из этой квартиры, расположенной на последнем этаже, открывался обширный вид. Айтор пригляделся: далеко за площадью, над мостом Мария-Кристина, с огромной скоростью летел пластиковый пакет, подхваченный бурей. Разыгралась галерна, и ветер с дождем всё усиливались. На площади не оказалось ни души, и терраса бара была разобрана. Он успел вовремя вернуться домой, когда в воздухе уже чувствовался одновременно и жар и холод, асфальт «источал озон» (так его тетя называла этот характерный запах, предшествующий буре) и начали падать первые тяжелые капли дождя, точно предвестники надвигавшегося ненастья. Квартира, где он жил, находилась на площади Бильбао, над книжным магазином «Доности»[3].
«Какой-то оксюморон», – подумал Айтор.
Из задумчивости его вывело жужжание, донесшееся из рюкзака. Когда он достал свой телефон из наружного кармана, на экране высветились девять цифр – чей-то незнакомый номер.
– Да?
– Это доктор Айтор Инчауррага?
Высокий мужской голос на другом конце линии звучал, прерываемый свистом ветр