— Они мне не говорили ничего, кроме того, что считали его подозрительным из-за положений, коих он держался о недвижимости Солнца и движения Земли, а также потому, что он хотел толковать священное писание вопреки общему мнению святых отцов.
Но от кого слышал отец Хименес упомянутые выше высказывания относительно бога и ложных чудес?
Каччини вспоминает, что тот, кажется, называл Аттаванти. Хименес говорил, что слышал эти положения неоднократно от учеников Галилея. Это было после его, Каччини, проповеди, когда Хименес, споря с ними, защищал занятую им позицию.
. —. Находились ли вы во враждебных отношениях с Галилеем, с Аттаванти или с другими учениками Галилея?
— Я не только не питаю вражды к Галилею, но даже незнаком с ним, как и с Аттаванти. Я не имею к нему никакой ни вражды, ни ненависти, как и к другим ученикам Галилея, наоборот, молюсь за них.
— Преподает ли упомянутый Галилей публично во Флоренции и какое искусство и много ли у него учеников?
— Я не знаю, читает ли Галилей публично и много ли у него учеников, но хорошо знаю, что у него во Флоренции много последователей, которые зовутся галилеистами, а это те, кто превозносит и восхваляет его ученость и его мнения…
Каччини подписал показания, поклялся ничего не разглашать и был отпущен.
Узнав мнение Беллармино о возможной судьбе книги Коперника, Галилей возмутился. Официально хотят утвердить ложь, будто его теория лишь отвлеченная математическая гипотеза! Галилей тут же написал, Дини большое письмо. Коперник искал не теорию, которая бы позволяла лучше «спасать явления», он бился над тем, чтобы решить вопрос об истинном строении вселенной. Он выступал не только как математик, но и как философ и был убежден, что Земля движется на самом деле. Согласиться с утверждением, будто Коперник не считал движение Земли реальностью, может лишь тот, кто никогда не читал его книги.
«Коперника, на мой взгляд, нельзя смягчить, ибо движение Земли и недвижимость Солнца — существеннейший пункт и общий фундамент его учения. Поэтому его надо либо целиком осудить, либо оставить таким, как он есть!»
Однако, перед тем, как выносить решение, следует очень внимательно взвесить все написанное Коперником. Он, Галилей, продолжает работать над сочинением, которое, как он надеется, поможет уяснению проблемы. Оно было бы уже закончено, если бы не обострение болезни. Что же касается строки псалма о Солнце, выходящем «пробежать поприще», строки, сочтенной Беллармино за решающий аргумент против недвижимости Солнца, то не представляет особого труда истолковать ее так, что противоречия с Коперником не оказывается.
Хотя Галилей и уверял, что подчинится воле начальственных лиц, письмо его к Дини об этом не свидетельствовало, он продолжал настаивать на истинности Коперникова учения и по-своему толковал библейские тексты, которыми хотели опровергнуть мысль о движении Земли. Ближайшим друзьям Галилея письмо это очень понравилось, но они все-таки поостереглись показывать его Беллармино.
Чези все еще ломал голову, как найти клирика, который бы взялся с богословских позиций возражать Каччини и ему подобным, когда само небо ниспослало нужного человека. В Неаполе была издана книга кармелита[13] Паоло Антонио Фоскарини «Письмо относительно мнения пифагорейцев и Коперника о движении Земли и неподвижности Солнца». Фоскарини доказывал, что «пифагорейская система мира» вполне может быть согласована с Библией.
Книга была напечатана как нельзя кстати. Ведь по-новому толковал известные библейские тексты не мирянин, а видный богослов. Чези сразу же послал Галилею книжечку Фоскарини.
Вскоре сам Фоскарини приехал в Рим, чтобы прочесть там несколько проповедей. Недавно выпущенная им работа привлекла к нему симпатии всех галилеистов. Он бывал у Чези, беседовал с Чамполи, успешно выступал на диспутах. Фоскарини показывал себя горячим почитателем Галилея. Он нашел еще немало авторитетнейших свидетельств отцов церкви, подкрепляющих его точку зрения, и намеревался, расширив свою работу, издать ее в виде латинского трактата.
На этот новый трактат Чези возлагал большие надежды и призывал Галилея блюсти осторожность, пока ученый кармелит его не опубликует. До поры до времени следует поменьше распространяться о движении Земли, дабы не распалять могущественных перипатетиков. Говоря с посторонними, надо уверять, что Коперникова теория используется лишь в качестве удобной гипотезы, как, мол, понимал ее и сам Коперник.
Фоскарини обещал опровергнуть все сделанные ему возражения. Этого, полагал Чези, будет достаточно, чтобы привести дело к благополучному исходу. Начальственные лица, в чьей власти выносить решения, будут побеждены силой доводов или авторитетом приведенных свидетельств. Когда будут устранены все возражения и улягутся страсти, мысль о движении Земли перестанет вызывать подозрения, тогда ее можно будет держаться совершенно свободно, как мысли, относящейся к материям чисто физическим и математическим. Хорошо, что подобный труд издаст именно Фоскарини, человек весьма в своем ордене почитаемый. Чези советовал Галилею прислать Фоскарини все соображения, которые могут пригодиться тому при работе. Глава Линчеев пребывал в уверенности, что опасность миновала: ни Коперник, ни «Письмо» Фоскарини, ни сама мысль о движении Земли не подвергнутся запрету.
Кардинал Барберини, встретив Дини, сказал, не дожидаясь вопроса: «Я не слышу, чтобы о деле синьора Галилея продолжали говорить, и если в дальнейшем он будет выступать как математик, то, надеюсь, неприятностей у него не будет».
Ему советуют отступить, да еще радоваться, что не стряслось худшего!
Питая к кардиналу Дини доверие, Фоскарини ознакомил его с весьма любопытным документом и разрешил изготовить список для Галилея. Это было письмо Беллармино к Фоскарини.
Недавно один клирик, возмущенный книжечкой кармелита, прислал ему свои возражения. Фоскарини ответил на них, но, желая выяснить мнение Беллармино по существу спора, послал тому как возражения, критика, так и свой ответ.
Беллармино высказал свое мнение, хотя и кратко, но решительно: «Во-первых, мне кажется, что вы, ваше священство, и господин Галилео поступаете благоразумно, довольствуясь тем, что говорите предположительно, а не абсолютно; я всегда полагал, что так говорил и Коперник. Ибо если сказать, что предположение о движении Земли и неподвижности Солнца позволяет спасти все явления лучше, чем принятие эксцентриков и эпициклов, то это будет сказано прекрасно и не влечет за собой никакой опасности. Для математика этого вполне достаточно».
Но очень опасно утверждать, продолжал Беллармино, что Солнце в действительности не перемещается с востока на запад, а движется Земля. Это значит не только дразнить всех философов и богословов, но и наносить вред святой вере, представляя слова писания ложными. Во-вторых, собор запретил толковать библейские тексты вразрез с общепринятым мнением. На это нельзя возразить, что-де движение Земли не вопрос веры. Если это не вопрос веры «в смысле объекта», то это вопрос веры «в смысле говорящего», ибо слова, подтверждающие покой Земли, изрекает устами пророков и апостолов сам дух святой. В-третьих, если бы даже существовало истинное доказательство недвижимости Солнца и движения Земли, «то и тогда необходимо было бы с большой осторожностью подходить к истолкованию тех мест писания, которые представляются этому противоречащими, и лучше сказать, что мы не понимаем писания, чем сказать, что излагаемое в нем ложно. Но я никогда не поверю в возможность такого доказательства, пока мне его действительно не представят». Можно показать, что гипотеза о центральном положении Солнца спасает явления, но он, Беллармино, очень сомневается, чтобы удалось доказать истинность такой системы. В случае же сомнения нельзя отказываться от толкования писания, данного святыми отцами. Да ведь и слова: «Восходит Солнце и заходит, и к месту своему возвращается…» написал не кто иной, как Соломон, говоривший по божьему вдохновению! Поэтому совершенно невероятно, чтобы он утверждал нечто противное доказанной истине или истине, могущей быть доказанной.
Друзья из наилучших побуждений тоже советовали Галилею не преступать границ. Начальственные лица, сообщали из Рима, заявляют, что Коперник рассматривал свою теорию лишь как отвлеченное допущение. Все они чистой воды перипатетики, и не надо их дразнить, оспаривая такую оценку Коперника, дабы не утратить добытого — возможности писать о движении Земли как математической гипотезе.
Эти советы выводили Галилея из себя. Его призывают согласиться с фальсификацией и спокойно смотреть, как выхолащивают великое Коперниково учение! Настроение его было мрачным. Почти всю зиму он опять провел в постели. Весна не принесла облегчения. Он по-прежнему находился «в окружении медиков и лекарств». Опасным проискам не видно конца. Враги твердят, что в книге Коперника есть положения, противные вере. Когда же он хочет вскрыть ошибочность этих утверждений, ему затыкают рот. А заявлять, что в книге Коперника содержится ересь, позволяют даже с церковных кафедр!
Галилей проклинает болезнь, которая не дает ему подняться. Не действовать через третьих лиц и писать письма — самому надо ехать в Рим, убеждать и доказывать! Велика опасность, что будет принято пагубное решение. А это именно и произойдет, если объявят, что Коперник, мол, никогда не считал истинным движение Земли и поэтому его теорией, ложной но существу, дозволено пользоваться лишь как гипотезой, удобной для расчетов. Как только он поправится, он поедет в Рим!
«Успокаивающие вести» вовсе не успокаивали. Копернику теперь, похоже, писал Дини, запрет не угрожает. Что же касается его, Галилея, мнения, то есть мнения о действительном движении Земли, то сейчас не время рассеивать заблуждения тех, кто полномочен вынести решение. Надо молчать и собирать доказательства, чтобы выступить с ними в будущем.
Несколько месяцев назад Галилей начал новое сочинение — «Послание к великой герцогине Христине». Однако болезнь не позволила его завершить. Теперь, если он был в состоянии диктовать, то продолжал работу. Речь шла о весьма серьезных вещах. Когда его попрекали, что он, мирянин, осмеливается разъяснять священное писание, да еще вразрез с толкованием, принятым католической церковью, то за этим скрывалась вполне реальная угроза быть обвиненным в ереси. Тридентский собор запрещал произвольное толкование Библии и требовал буквального понимания ее текстов. Правда, в постано