Второе письмо Галилея еще более ясно выражало его взгляды на коперниканство. Оно последовало сразу за публикацией Иоганна Кеплера. Великий немецкий астроном сегодня более всего известен тремя законами движения планет, носящими его имя, которые послужили стимулом разработки теории всемирного тяготения Ньютона. Кеплер был выдающимся математиком, философом-метафизиком и плодовитым писателем. В детстве его поразило зрелище кометы 1577 г. После изучения математики и теологии в Тюбингенском университете он познакомился с теорией Коперника благодаря математику Михаэлю Мёстлину. По-видимому, Кеплер сразу же уверовал в коперниканскую систему, возможно, потому, что идея центрального Солнца, окруженного неподвижными звездами, которые отделены от него пространственным разрывом, отвечала его глубокой религиозности. Он считал, что Вселенная есть отражение своего Творца, а Солнце, звезды и промежуточное пространство составляют единство, символизирующее Святую Троицу.
В 1596 г. Кеплер издал книгу, известную под названием “Тайна мироздания” (Mysterium Cosmographicum), в которой выдвинул предположение, что строение Солнечной системы основывается на пяти телах геометрически правильной формы, так называемых Платоновых телах (тетраэдр, куб, октаэдр, додекаэдр и икосаэдр)[69], заключенных одно в другое. Поскольку пять тел и сфера неподвижных звезд составляют ровно шесть пространств, Кеплер считал, что эта модель объясняет, почему планет именно шесть (число известных планет на то время). Несмотря на диковатость этой модели, Кеплер в своей книге исходил из взгляда Коперника, что все планеты вращаются вокруг Солнца. Его ошибка состояла не в деталях модели, а, скорее, в предположении, что количество планет и их орбиты представляют собой некие фундаментальные количественные характеристики, которые должны объясняться исходя из первопринципов. Сегодня мы знаем, что орбиты планет всего лишь случайные результаты условий, преобладающих в протозвездных облаках.
Два экземпляра книги Кеплера, предназначенные астрономам Италии, каким-то образом попали на рабочий стол Галилея. Четвертого августа 1597 г., прочтя только предисловие[70], Галилей отправил Кеплеру письмо с утверждением, что считает коперниканскую модель правильной. Он пошел еще дальше, сказав, что является коперниканцем “несколько лет”, и добавил, что считает модель Коперника способом объяснить ряд природных явлений, необъяснимых в геоцентрическом сценарии. Однако, признал Галилей, он “не дерзнул опубликовать” ни одну из этих теорий, устрашившись того, что его, как Коперника, “высмеют и освищут”.
В ответе от 13 октября 1597 г. Кеплер настоятельно советовал Галилею поспешить и опубликовать объяснения в поддержку модели Коперника если не в Италии, то в Германии. Однако публикации не случилось. Галилей не отличался скромностью или нерешительностью, но, не выполнив пока никаких наблюдений с помощью телескопа, не имел ничего, кроме догадок, подсказанных его открытиями в математике. Вероятно, он уже размышлял над причиной морских приливов, которые позднее превратит в один из главных аргументов в пользу движения Земли. Как и в случае с Маццони, эти догадки могли питаться интуитивным ощущением опровергаемости возражений против движения Земли. Однако не исключено, что пассивность Галилея диктовалась политическими причинами: Европа погрузилась в эпоху Контрреформации, и на этом этапе своей карьеры он не склонен был выступать в католической Италии как союзник Кеплера, известного лютеранина.
Случай осенью 1604 г. дал Галилею возможность представить публично если не коперниканский взгляд на мир в полной мере, то хотя бы четкую антиаристотелевскую позицию. Девятого октября астрономы нескольких итальянских городов были поражены, обнаружив новоявленную звезду, быстро ставшую более яркой, чем все звезды на небе. Метеоролог Ян Бруновский наблюдал ее 10 октября и сообщил об этом Кеплеру, который приступил к плодотворным наблюдениям на протяжении почти целого года (поэтому сегодня этот объект называется сверхновой Кеплера). Бальдессар Капра, у которого несколько лет спустя случится спор с Галилеем из-за компаса/калькулятора, заметил новую звезду вместе со своим учителем Симоном Майром и другом Камилло Сассо 10 октября. Итальянский монах-астроном Иларио Альтобелли проинформировал Галилея, и тот впервые наблюдал новую звезду в конце октября, а с ноября по январь прочел три лекции о ней перед огромной аудиторией. Главная мысль Галилея была проста: поскольку не наблюдалось никакого смещения или сдвига в положении новой звезды на фоне дальних звезд – явление, называемое параллаксом, – звезда должна находиться дальше Луны. Однако эта область, согласно Аристотелю, считалась незыблемой и не подверженной изменениям. Следовательно, новая звезда (которая, кстати, как мы теперь знаем, представляла собой гибель старой звезды в мощном взрыве, так называемую сверхновую) сокрушала представления Аристотеля о неизменной звездной сфере.
Воображаемая сфера начала трескаться уже в 1572 г., когда голландский астроном Тихо Браге открыл еще одну “новую” звезду – также взорвавшуюся умирающую звезду, так называемую сверхновую Тихо. Как на грех, Галилей добавил к своему “объяснению” новой еще один элемент, совершенно ошибочный. Он предположил, что новоявленная звезда представляла собой отражение солнечного света “большим количеством пара”, выброшенного Землей и достигшего орбиты Луны. Если бы это было правдой, то нанесло бы еще более сокрушительный удар по проведенному Аристотелем различию между распадающейся земной материей и внутренне нетленным звездным веществом, но эта фантастическая идея была совершенно не нужна, и сам Галилей сомневался в ней.
Не все согласились с тем, что появление новой звезды полностью разрушило космос Аристотеля. Часто требуется больше одного-двух наблюдений, чтобы убедить людей отказаться от пестуемых столетиями верований. Некоторые не поверили даже, что новая звезда находится в постулируемом Аристотелем изначальном небесном эфире, не доверяя измерениям параллакса. Другие, например авторитетный иезуитский математик и астроном Христофор Клавий, подтвердили нулевое значение параллакса, т. е. отсутствие наблюдаемого смещения, но отказали в убедительности следствиям из этого факта. Третьи, скажем флорентийский философ Лодовико делле Коломбе, с которым Галилей в дальнейшем схлестнется в непримиримых спорах, предложили альтернативное объяснение появлению новой звезды. Желая сохранить нетленность небес, делле Коломбе предположил, что новая в действительности была не новоявленной звездой или реальным изменением яркости звезды, а всего лишь звездой, которая впервые стала наблюдаемой. А именно: звезда становится видимой благодаря вспуханию небесной материи, действующей как линза. Галилей снизошел до ответа лишь немногим критикам[71], сочтя остальных не заслуживающими его реакции. В одном случае его ответ был дан в форме саркастического диалога, который он написал вместе с друзьями и опубликовал под псевдонимом[72].
В целом исключительные результаты в области механики, обдумывание новых горизонтов в астрономической теории, а также дух артистической и вольнодумной Венеции сделали жизнь в Падуе очень привлекательной для Галилея. Однако материальные проблемы, заставившие его взвалить на себя бремя преподавания, безусловно, очень его тяготили. Трудности и стресс в конце концов заставили его искать лучше место у частных покровителей, а не в университетах. Позднее он честно объяснит мотивы своего отъезда из Падуи в двух письмах, от 1609 и 1610 гг.
В условиях, когда я вынужден обеспечивать свое семейство… большей свободы, чем здесь, мне не найти. Получить какое бы то ни было жалованье от Республики, при всем ее богатстве и щедрости, без исполнения общественной службы, невозможно, поскольку, чтобы пользоваться благами, предоставляемыми обществом, необходимо удовлетворять запросы общества. В общем, я не могу надеяться получить подобные блага ни от кого, кроме самовластного правителя. Вследствие этого я надеюсь, что основным намерением Его высочества будет предоставить мне досуг и свободу, чтобы я мог довести свои работы до завершения, не занимаясь преподаванием[73].
Галилео действительно переехал во Флоренцию в сентябре 1610 г. по приглашению великого герцога Козимо II Медичи, великого герцога Тосканского, но лишь после того, как изготовил инструмент, с помощью которого вскоре сделал свои революционные открытия. Его доверенные лица в Венеции сочли, что он совершил непоправимую ошибку, променяв интеллектуальную свободу (которой без ограничений пользовался в Падуе) на финансовую стабильность и освобождение от бремени преподавания. История свидетельствует, что даже длинные руки инквизиции редко добирались до Венецианской республики в сколько-нибудь значимом отношении, тогда как переезд во Флоренцию поставил Галилея в зависимость от контроля Церкви. Зная то, что знаем сегодня о судьбе Галилея, мы вынуждены заключить, что его друзья-венецианцы были совершенно правы. Интеллектуальная свобода поистине бесценна. Это особенно важно сегодня, когда над истиной и фактами нависла угроза.
Глава 4Коперниканец
Если до 1609 г. эксперименты Галилея сосредоточивались на объектах, падающих вниз в направлении центра Земли, то в указанном году он перенес внимание ввысь. Вот как начиналось это небесное путешествие. В конце 1608 г. венецианский друг Галилея Паоло Сарпи услышал о подзорной трубе, – оптическом приспособлении, изобретенном в Нидерландах, – благодаря которой дальние предметы кажутся ближе и крупнее. Поняв, что подобный инструмент может иметь интересные применения, Сарпи в 1609 г. уведомил о нем Галилея. Примерно в это же время он написал и другу в Париж с просьбой проверить достоверность известия.