Глава 11Надвигается гроза
Как и следовало ожидать, поклонники Галилея встретили публикацию “Диалога” с огромным энтузиазмом, и, пожалуй, никто не радовался больше Бенедетто Кастелли, который не только был хорошим математиком и убежденным коперниканцем, но и всю жизнь поддерживал своего бывшего учителя. Однако прошло не более четырех месяцев после выхода книги, как стали приходить тревожные вести.
Все началось с письма отца Риккарди к инквизитору Флоренции Клементе Эгиди с просьбой немедленно остановить распространение книги, пока не будут присланы правки из Рима. Этот зловещий жест сам стал следствием цепочки событий, приведших к зарождению у папы подозрений и враждебности в отношении Галилея.
В первом инциденте участвовал друг Галилея Джованни Чамполи. Предпочтя поддержать кардиналов, тяготевших к Испании, Чамполи поставил себя в оппозицию, в целом, франкофильской стратегии понтифика, вследствие чего утратил симпатию и доверие Урбана VIII. Кроме того, Чамполи написал письмо с критикой стиля папы – и в недовольстве последнего появился личный элемент. Во-вторых, до папы стали доходить слухи, прежде всего от иезуитов, противников Галилея, что содержание “Диалога” отличается от того, что ожидал Урбан VIII. В частности, до него донесли тот факт, что его собственный основной аргумент о непостижимости Вселенной и неспособности людей когда-либо доказать реальность любой теоретической системы мира в “Диалоге” был трактован без всякого уважения. Мало того что он был представлен весьма поверхностно и кратко, так еще и вложен в уста Симплиция, являвшегося посмешищем на протяжении всей книги. Наконец, Урбан VIII даже неправильно интерпретировал печать книгоиздателя на первой странице книги, состоящую из трех дельфинов, каждый из которых держит в пасти хвост другого (см. нижнюю часть илл. 10.1), как намек на свой фаворитизм в отношении племянников. Итогом всех этих внушающих тревогу событий стало то, что к августу 1632 г. в разговорах римских церковников уже высказывались мнения, простирающиеся от отсрочки распространения книги до полного ее запрета. В частности, сообщалось, что отцы-иезуиты активно пытаются запретить книгу и “самым суровым образом наказать его [Галилея]”. Между тем отец Риккарди всеми силами пытался раздобыть информацию о том, сколько экземпляров “Диалога” было напечатано и кому они были отосланы, чтобы все их отозвать.
Что сделал Галилей в ответ на эти негативные явления? То немногое, что мог сделать: попросил флорентийского посла в Риме Никколини и самого великого герцога Фердинандо II опротестовать ограничения, наложенные на книгу, прежде получившую все необходимые разрешения и одобрения. Никколини действительно неоднократно встречался с племянником папы кардиналом Франческо Барберини и, услышав, что для оценки книги назначена комиссия, состоящая исключительно из недружественных к Галилею людей, потребовал включить в нее “нескольких нейтрально настроенных человек”. Никаких обещаний посол не получил.
В начале сентября Филиппо Магалотти, родственник семейства Барберини и друг Галилея и Марио Гвидуччи, наконец узнал от отца Риккарди, в чем состоят основные претензии к “Диалогу”[181]. Помимо принижения значения взглядов папы, заявлялось, что предисловие не уравновешивало должным образом коперниканскую позицию, выражаемую в основном тексте, тем более что оно выглядело позднейшим добавлением – каковым и являлось. На этом этапе Магалотти еще выражал осторожный оптимизм, что, “если убрать или добавить кое-какие мелочи для пущей предосторожности… книга останется доступной”. Он посоветовал не пытаться форсировать события, а ждать, когда улягутся страсти. Однако из-за несчастливого оборота событий случилось ровно противоположное.
Послу Никколини пришлось встретиться с папой, чтобы обсудить другой вопрос, и эта встреча убедила его в том, что ситуация близка к катастрофической. Вот как писал об этом сам Никколини: “Когда мы обсуждали деликатные предметы, связанные со Священной канцелярией, Его Святейшество ужасно разгневался и внезапно сказал мне, что даже наш Галилей осмелился вторгнуться, куда не следовало, в самый серьезный и опасный предмет, который только мог быть затронут в нынешнее время”[182]. Задетый этой вспышкой, – и не зная, что к этому времени Чамполи уже вышел у папы из фавора, – Никколини совершил еще одну ошибку, напомнив, что “Диалог” был издан с одобрения Риккарди и Чамполи. Это задело Урбана VIII за живое, и тот в ярости вскричал, что “это было обманом подстроено Галилеем и Чамполи” и что, “в частности, Чамполи осмелился сказать ему, что синьор Галилей готов сделать все, что приказал Его Святейшество, и что все благополучно”. Все попытки Никколини убедить понтифика дать Галилею возможность объяснить свои поступки пропали втуне. Папа в бешенстве кричал, что “так не принято” и что “он [Галилей] отлично знает, в чем корень проблем, когда ему угодно это знать, поскольку мы обсуждали это с ним, и он слышал это от нас самих”.
Дальнейшие старания Никколини хотя бы смягчить удар уперлись в стену. Папа объявил, что назначил комиссию для изучения книги “слово за словом, поскольку мы имеем дело с самым несговорчивым субъектом, какого только можно себе представить”. Наконец, повторив свою жалобу, что Галилей его обманул, Урбан VIII добавил, что он в действительности оказал Галилею милость, назначив особую комиссию, а не направив дело напрямую в инквизицию.
Потерпев фиаско, Никколини решил, также по совету Риккарди, воздержаться от любых дальнейших попыток умилостивить папу и положиться лишь на попытки Риккарди внести в книгу определенные правки, чтобы сделать ее более приемлемой. Риккарди меньше беспокоился из-за состава комиссии (членом которой являлся), предполагая, что по крайней мере еще двое отнесутся к Галилею по справедливости. В этом предположении он ошибся, поскольку иезуит Мельхиор Инхофер (скорее всего, член комиссии) был убежденным противником коперниканства.
Таким образом, положение дел в начале сентября 1632 г. ухудшилось, но, хотя ситуация выглядела безрадостной, еще имелись некоторые основания для умеренного оптимизма. Однако именно тогда появился новый фрагмент информации, оказавший эффект разорвавшейся бомбы.
Призрак прошлого
Как вы, возможно, помните, 16 годами раньше Галилей был вызван во дворец Роберто Беллармино, где, после предупреждения последнего, генеральный комиссар Священной канцелярии Микеланджело запретил публично поддерживать систему Коперника или преподавать ее в какой бы то ни было форме. Документ, зафиксировавший это предписание – и подчинение Галилея его требованиям, – каким-то образом всплыл в архивах Священной канцелярии примерно в середине сентября и был представлен вниманию папской комиссии. С появлением этой новой улики все надежды уладить дело внесением нескольких правок в “Диалог” стали стремительно таять. Действительно, на собрании Конгрегации Священной канцелярии 23 сентября сообщалось, что Галилей “умышленно умолчал о повелении, отданном ему Священной канцелярией в году 1616-м, которое состояло в следующем: полностью отречься от вышеуказанного мнения, что Солнце есть центр мира и неподвижно и что Земля движется, и отныне не исповедовать, не распространять и не отстаивать его ни в каком виде, ни устно, ни на письме, в противном случае против него будет возбуждено следствие Священной канцелярией, предписание которой означенный Галилео принял и коему обещал подчиняться”[183]. Рука Сегицци тянулась к шее Галилея даже из могилы – он умер в 1625 г.
В свете этой новой улики папа отреагировал быстро. Он отправил инквизитору Флоренции послание с указанием повелеть Галилею ехать в Рим на весь октябрь и предстать перед генеральным комиссаром Священной канцелярии для допроса. Потрясенный категоричностью приказа, Галилей понял, что должен хотя бы внешне выказать покорность. В то же время он преисполнился решимости сделать все, что было в его (и его друзей) власти, чтобы избежать необходимости ехать в Рим, точно зная, что ничего хорошего из этой поездки не выйдет. Частью этих усилий и тактики затягивания – впрочем, объяснявшимся и его здоровьем, действительно, плохим, – стало письмо Галилея от 13 октября к кардиналу Франческо Барберини, в котором он жаловался, что плоды его штудий и трудов “обернулись серьезными угрозами моей репутации”, и это, писал он, обрекло его на бесчисленные бессонные ночи. Галилей обратился к Барберини с эмоциональной просьбой, чтобы Церковь позволила ему прислать подробные разъяснения всего им написанного или предстать перед инквизитором и его помощниками во Флоренции, а не в Риме.
Посол Никколини, который должен был передать письмо Галилея кардиналу, сначала колебался, опасаясь, что письмо скорее навредит, чем поможет, но, переговорив с бывшим учеником Галилея Кастелли, все-таки передал его. В то же время Никколини и Кастелли встречались с различными церковниками – Никколини даже с самим папой Урбаном VIII – в отчаянной попытке спасти 68-летнего ученого от необходимости ехать в Рим. Все старания в пользу Галилея, однако, оказались безуспешными. Папа утверждал, что и Чамполи, и Риккарди “скверно поступили” и обманули его в связи с “Диалогом”. Вследствие этого Чамполи 23 ноября был фактически выслан из Рима губернатором в маленький город. В Рим он так и не вернулся.
Что касается Галилея, понтифик проинструктировал флорентийского инквизитора обязать ученого без всяких оговорок явиться в Рим, ему лишь была предоставлена месячная отсрочка. В последней отчаянной попытке Галилей отослал 17 декабря медицинское заключение, составленное тремя врачами, где утверждалось, что поездка ухудшит его и без того тяжелое состояние. К этому времени нетерпеливый Урбан VIII уже был не способен на дальнейшие компромиссы. С явным намерением устрашить Галилея, он предложил прислать собственных врачей, чтобы освидетельствовать астронома (за его же счет!), и если его признают способным перенести путешествие, то он будет отправлен “как заключенный и в цепях”. Шокированные этой угрозой, даже великий герцог и его государственный секретарь уведомили Галилея, что, “поскольку, в конце концов, до́лжно покоряться высшим органам правосудия, Его Высочеству [герцогу] огорчительно, что он не может устроить так, чтобы вы не ездили”. Самое большее, что великий герцог мог предложить на этом этапе, была помощь с организацией поездки и размещением в Риме в доме посла.