— Разумеется, это сказка с плохим концом, — вздохнул Галили. — Иначе и быть не может.
— Но почему?
— Позволь мне закончить, — произнес он, пристально глядя на нее. — А если ты знаешь хороший конец, прошу тебя, расскажи его мне.
И он вновь заговорил, повторив сцену, которую описал, прежде чем прерваться, — как видно, он желал удостовериться, что Рэйчел ничего не забыла.
— Джеруша лежала на мягкой траве между деревьями, неподалеку от реки. Она знала, что незнакомец непременно явится, и, чтобы подготовиться к его приходу, сбросила башмаки и чулки, а потом приподняла бедра, чтобы, снять белье. Обе юбки — и верхнюю, и нижнюю — она спустила до колен. У нее не было нужды прикасаться к собственному телу, чтобы усилить охватившее ее возбуждение. Стоило ей обнажиться, как теплый ветерок, подобно свежему дыханию, обвеял нежный розовый цветок между ее ног, стебли травы, игриво и ласково щекотали ее бедра. Джеруша сладостно застонала. Охватившее ее наслаждение было столь велико, что она не смогла бы молчать, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
А потом она услышала его шаги...
— Он был речным богом, — вставила Рэйчел.
— Ты что, уже слышала эту историю?
Рэйчел рассмеялась.
— Так я угадала?
— Почти. Хотя назвать его богом — это некоторое преувеличение. Но все же он не чужд божественности.
— Он старый?
— Не старый, а древний.
— Но не слишком мудрый.
— Почему ты так решила?
— С его стороны глупо было уходить от реки. Ведь это его дом, его обитель.
— Иногда трудно противиться желанию покинуть свой дом, — вздохнул Галили. — Ты знаешь это по собственному опыту.
Несколько секунд Рэйчел молчала, не сводя с него глаз.
— Тебе известно обо мне все, — наконец прошептала она.
— Ты моя Джеруша, — ответил он, и это имя прозвучало в его устах, как величайшая ласка. — Мое дитя, моя невеста.
Услышав это, Рэйчел откинула простыню, скрывавшую нижнюю часть ее тела.
— Раз так, ты должен меня увидеть, — сказала она.
Она лежала, чуть приподняв колени, пространство меж ними тонуло в тени. Но взгляд Галили устремился туда, словно глаза его способны были видеть в темноте, не только видеть, но и проникать в ее тело, в самые сокровенные, самые заветные его места.
Она ощутила его взгляд внутри себя, однако это ее не смутило, скорее наоборот. Ей хотелось, чтобы он никогда не отводил от нее глаз. Да, она ощущала себя его Джерушей, его юной невестой, она лежала на мягкой траве, охваченная неведомым ей прежде волнением. Тело ее сотрясала сладостная дрожь, предчувствие еще большего, почти невыносимого наслаждения томило ее, и это предчувствие дарил ей он — его лицо, его слова, его близость. Сознание того, что он смотрит на нее, было истинным блаженством. Никогда прежде она не испытывала ничего, даже отдаленно подобного этому блаженству. За свою жизнь она познала семерых мужчин, включая первый робкий опыт с Нейлом Уилкинсом. Нет, она не являлась искусной любовницей, но и новичком она не была. Она умела получать и доставлять удовольствие в постели. Однако никогда прежде она не ощущала столь сильного возбуждения, не чувствовала, что взгляд мужчины снимает с нее все покровы.
Господи, они еще не прикоснулись друг к другу, а она уже дрожит. Тело ее источает влагу, и простыня между ног мокра насквозь. Соски ее стали твердыми и напряженными.
— Продолжай свой рассказ... — сорвалось с ее губ.
— Джеруша...
— Лежала на траве и ожидала, когда придет речной бог... — подхватила Рэйчел.
— Она подняла голову и увидела его...
— Да...
— Здесь, между деревьями, он представлял собой печальное зрелище. Каждый шаг давался ему с мучительным, усилием, и голова его опускалась все ниже и ниже.
— Она не пожалела о том, что заставила его оставить реку? — прошептала Рэйчел.
— Нет, — усмехнулся Галили.— В ту минуту ей было не до сожалений, возбуждение заставило ее забыть обо всем. Она хотела лишь одного — чтобы он ее увидел. Никогда в жизни она не испытывала столь сильного желания.
Он подходил к ней все ближе и ближе. Иногда на его сверкающее тело падал солнечный луч, и тогда между деревьями вспыхивала радуга.
Джеруша хотела спросить, нравится ли ему то, что он видит. Но тут она услышала жужжание крыльев и увидела огромное насекомое — размером с птичку колибри, но черное и гнусное, — которое назойливо кружилось над ее головой. Тогда Джеруша вспомнила, как речной человек предостерегал ее...
— Он говорил о ядовитых тварях, — кивнула головой Рэйчел.— О тех, кто питается трупами.
— Да, и насекомое, кружившееся над Джерушей, было самой мерзкой из всех этих тварей. Оно питалось трупами людей, умерших от различных болезней. Не было гибельной заразы, которую оно не несло бы с собой.
Рэйчел застонала от отвращения.
— А ты не можешь заставить эту гадость улететь прочь? — взмолилась она.
— Я тебе уже говорил — если хочешь, можешь завершить рассказ сама.
— Нет, — возразила Рэйчел. — Я хочу дослушать твою историю.
— Насекомое совершило еще один круг... и внезапно опустилось на тело Джеруши.
— Куда именно?
— Может, мне лучше показать? — спросил Галили и, не дожидаясь ответа, подошел к изножью кровати и раздвинул рукой ноги Рэйчел. С замиранием сердца она ожидала, что он коснется ее клитора, но он всего лишь слегка ущипнул внутреннюю сторону ее бедра.
— Насекомое укусило девушку, — сообщил он. — Укусило весьма чувствительно.
Рэйчел вскрикнула.
— Джеруша вскрикнула, скорее от неожиданности, чем от боли, и одним ударом убила гадкое насекомое, размазав его по своей белоснежной коже, — продолжал Галили.
Рэйчел ощущала, как отвратительное месиво стекает по ее бедрам, она протянула руку, словно хотела стереть остатки насекомого, но пальцы ее встретились с пальцами Галили.
— Не продолжай, не надо, — попросила она.
— Но я еще не закончил, — возразил он и мягко высвободил свою руку.
Рэйчел инстинктивно натянула простыню, словно пытаясь защититься. То, что ей предстояло услышать, пугало ее. Если Галили и заметил ее испуг, то не подал виду и продолжал свой рассказ:
— Убив насекомое, Джеруша мгновенно разрушила блаженную истому, в которой пребывала. Она взглянула на свое обнаженное тело с ужасом и растерянностью, словно не понимая, что она здесь делает. Слезы, обожгли ей глаза, и она попыталась подняться.
— Куда ты? — донесся до нее чей-то голос, и, оглянувшись, она увидела, что речной человек стоит от нее всего в нескольких ярдах.
Выглядел он ужасно. Тело, совсем недавно сверкающее и полное силы, истончилось и стало тусклым. Зубы его выбивали дробь. Глаза глубоко провалились в потемневшие глазницы. И как только ей могло показаться, что он красив, недоумевала Джеруша.
Она резко отвернулась от него, вышла на лесную тропу и отправилась домой.
— А он последовал за ней?
— Нет. Он был совершенно сбит с толку. Он не видел, как Джеруша убила насекомое, и решил, что она передумала и не захотела связываться со столь диковинным созданием. Женщины отвергали его далеко не в первый раз. Он спустился к реке, погрузился в воду и исчез из виду.
— А Джеруша? Что случилось с ней?
— Нечто весьма прискорбное.
Едва добравшись до отцовского дома, она заболела. Насекомое успело отравить ее своим ядом, и к закату девушка впала в беспамятство. Разумеется, ее отец послал за докторами, их прибыло множество, но ни один не осмелился заглянуть между ее ног, тем более, отец, девушки стоял рядом и твердил, что его дочь — воплощение чистоты, и невинности. Доктора применили все средства против лихорадки — холодные примочки, пиявки и прочее, — но ничто не приносило облегчения. С каждой минутой жар усиливался, а к исходу ночи на лице, шее и груди девушки появились язвы — так проявлял себя проникший в ее тело яд.
Наконец, отец Джеруши убедился, что от докторов нет никакого толку, и прогнал их прочь. Оставшись наедине с дочерью, распростертой на постели, он опустился перед ней на колени и заговорил, почти касаясь губами ее уха.
— Ты слышишь меня, дитя мое? — прошептал он. — Прошу тебя, моя единственная радость, если ты меня слышишь, скажи, в чем причина твоего недуга, дабы я мог тебя излечить.
Сначала девушка хранила молчание. Отец не знал, слышала ли она его. Но отчаяние придавало ему настойчивости. Он повторял и повторял свою просьбу. И наконец, уже на рассвете, губы Джеруши шевельнулись, и она прошептала одно-единственное слово...
— Река, — подсказала Рэйчел.
— Да. То было слово «река».
Отец Джеруши тотчас позвал дворецкого и велел ему без промедления послать всех слуг — горничных, поваров и лакеев — на берег реки, где они должны выяснить, что случилось с его ненаглядной дочерью.
Дворецкий поднял на ноги весь дом, и слуги, вплоть до мальчугана, чистившего камины, отправились к реке. А Джеруша и ее отец остались одни в огромном доме, куда уже проникали лучи восходящего солнца.
Ожидание тянулось бесконечно, слезы текли по лицу отцу Джеруши. Он то сжимал руку дочери, то укачивал ее в объятиях и говорил о безграничности своей любви, то, позабыв о том, что всю жизнь уповал лишь на разум, опускался на колени и молил Господа совершить чудо. Слова молитвы впервые сорвались с его языка с тех самых пор, как он, маленьким мальчиком, молился над гробом матери и думал про себя: «Господи, если ты не воскресишь ее, я не буду больше в тебя верить». Разумеется, мать его не восстала из гроба, и мальчик утратил веру.
Но теперь разум уже не казался ему столь всесильным, и он просил Бога совершить чудо, вкладывая в слова молитвы больше страсти, чем сам Папа Римский.
А на берегу реки слуги тоже плакали и молились о выздоровлении Джеруши.