«– Уже поздно. Прижимать меня нужно было 15 лет назад, вы опоздали. Теперь я уже есть, и Ростропович есть, и другого не будет. Гения нельзя создать, его можно только убить».
На самом деле, нужно понимать, насколько господам из ГБ подчас трудно иметь дело с такими личностями как Ростропович и Вишневская. С одной стороны – они оба гении, можно сказать, народное достояние. Тронешь, зарубежные СМИ поднимут хай до неба. Опять же, приносят такие деньги в казну, ни в сказке сказать, ни пером описать. Другое дело, если бы они еще и на норов свой вовремя намордник надевали, было бы и вовсе здорово. Возьмите, к примеру, Ростроповича: за границей гонорары за него получало советское правительство. А потом вдруг пошли частные заказы, и, соответственно, Мстислав Леопольдович получил прямой доступ к большим деньгам. «Непорядок», – решили в Кремле и велели виолончелисту сдать валюту, и что же он? Купил на весь огромный гонорар великолепную хрустальную вазу, принес к Фурцевой, а когда та уже руки протянула подарок забрать, взял и выпустил вазу, так что она грохнулась на пол и разбилась на тысячи осколков. Ростропович извлек из кучи хрустальных осколков кусочек, положил его в нагрудный карман. «Вот моя часть, остальное ваше». И вышел.
Ну как такого терпеть?
В 1965 году Вишневская снимается в фильме-опере «Катерина Измайлова» по опере Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Снимали 8 месяцев на Ленфильме. История, о которой идет речь, имеет остро сексуальный подтекст. Но в Советском Союзе, как известно, секса нет. Да что там секс, по сценарию героиня должна то и дело оказываться в постели со своим любовником Сережей. Разумеется, полностью одетые, и не дай бог кусочек тела будет виден. После фильма ей еще долго пеняли за бесстыдство и порочность: «Как же вы, такая знаменитая артистка, мать семейства, могли позволить себе подобное бесстыдство?». Исполнителю главной мужской роли Сергея Артему Иноземцеву[137] пришлось на этой съемке несладко, так как выяснилось, что у него заросшая черной густой шерстью грудь, какой же советский человек выдержит такое неприличное зрелище? Пришлось брить перед каждой съемкой.
Мстислав Ростропович на Красной площади. 1993 г. «Я не возьму российского гражданства, чтобы не быть предателем по отношению к тем людям, которые мне так помогли во время моего изгнания. Так и получилось, что я стал гражданином мира. Хотя не имею никакого гражданства вообще». (Мстислав Ростропович)
В начале сентября, когда все уже было закончено, и занятые в съемках актеры паковали чемоданы, вдруг выяснилось, что забыли снять финальный эпизод – Катерина и ее соперница Сонетка (Татьяна Гаврилова[138]) тонут в реке. Пристань снята в городе Николаеве под Одессой, но так как там не досняли именно этот эпизод, пришлось «топиться» в водах Финского залива под Ленинградом. Температура воды – восемь градусов по Цельсию, «самое время для купания», причем оперным примам. Вообще-то киношникам следовало отправить в воду пару дублерш и снимать их издалека. Но ведь тогда не будет крупных планов, и весь драматический накал пропадет. «Начинался кадр с гладкой поверхности воды, из которой вдруг появляются, казалось бы, уже утонувшие Сонетка и Катерина. Увидев уплывающую от нее соперницу, Катерина догоняет ее, наваливается на нее всем телом и снова увлекает ее с собою под воду».
Желая уберечь актрис от переохлаждения, их намазали жиром и велели надеть толстое шерстяное белье, можно подумать, что оно у них не промокает. Добавьте к этому арестантскую одежду, платки, шинель… «Холод продирал до костей, намокшая толстая шинель, как камень, тянула ко дну… Пришлось несколько раз репетировать: нужно было уйти под воду и сосчитать про себя – ей до пяти и вынырнуть на поверхность, мне же до десяти и тоже вынырнуть, затем догнать ее, и уже с нею вместе снова уйти под воду, и снова считать до десяти… Для оперной певицы эпизод не такой уж простой! Наконец, сняли первый дубль.
– Вылезайте скорее, нужно камеру перезаряжать.
– Если вылезу, то никакие силы обратно меня в воду не загонят – будем в воде ждать… Скорее!
Уцепившись руками за плот, мы старались не шевелиться, чтобы под одеждой не менялась вода. Наконец, сняли второй дубль. Мы пробыли в воде сорок минут, и съемки «Катерины Измайловой» закончились.
Тут же в автобусе, раздев догола, нас растерли спиртом. Для верности я выпила залпом полбутылки водки, и меня отвезли домой. Я проспала целые сутки и не то что не простудилась после ледяной ванны, но даже и не чихнула».
В том же 1969 году Галина, наконец, познакомилась с писателем Солженицыным, которого читала и о котором много слышала. К слову, Ростропович свел знакомство с Александром Исаевичем за год до нее, во время своих гастролей в Рязани. Солженицын занимал крохотную квартирку, в которой вместе с ним проживали жена[139] и две престарелые родственницы жены. Был у него и садовый участок – стандартные 6 соток с летней постройкой. Туда Солженицын переезжал с ранней весны и жил до глубокой осени, так как врачи советовали дышать деревенским воздухом, да и писателю во все времена полезно уединение и покой. «Впоследствии она выросла, с помощью вранья КГБ, до прекрасной подмосковной дачи, о чем мы узнали из немецкого журнала «Штерн», а затем из московской «Литературной газеты»», – уточняет в своей книге Вишневская. В результате такого лечения легких обострился радикулит. Получалось, что Солженицына нужно срочно вывозить из холодной времянки в город, но там он не мог писать. В результате Ростропович предложил новому знакомому поселиться у них на даче. К тому времени семья Ростроповича и Вишневской владела большим и гостевым домами, так отчего же не предоставить гостевой дом Солженицыну? Свежий деревенский воздух, ни за что не нужно платить, и главное, по соседству всегда будут люди, которые, если нужно, и врача вызовут, и купят все что понадобится.
Солженицын согласился. В то время ему очень была нужна поддержка, прошли времена, когда он был любимчиком Хрущева, когда власти носились с его «Одним днем Ивана Денисовича». Кстати, вдохновленный откликами читателей, особенно бывших заключенных, он тогда же начал писать «Архипелаг ГУЛАГ». Потом подготовил к печати в «Новом мире» первые 4 главы романа «В круге первом». Там же в 1963 у него вышел рассказ «Для пользы дела». После чего редакция «Нового мира» сочла возможным выдвинуть «Один день Ивана Денисовича» на соискание Ленинской премии, но премию повесть не получила.
Тогда, должно быть, обидевшись, Солженицын впервые обратился к самиздату, выпустив в 1964 году цикл стихов в прозе «Крохотки». В том же году «Новый мир» принимает к публикации пятую по счету редакцию романа «В круге первом», и Твардовский снова пишет Хрущеву, прося его ознакомиться с новым гениальным романом Солженицына «Раковый корпус», а театр имени Ленинского комсомола принимает к постановке его пьесы «Свеча на ветру».
Во Франкфурте в журнале «Грани» (№ 56) «Крохотки» выходят под новым названием «Этюды и крохотные рассказы», напечатаны в октябре 1964 года. Самиздат на то и самиздат, что автор издает свое произведение не только на свои кровные, но и на собственный страх и риск. То есть это произведение не прошло цензуру, а значит, публикация его на западе может расцениваться в СССР как довольно-таки нехороший поступок. Пастернак уже проходил по этому пути. Неудивительно, что вскоре КГБ начинает разработку Солженицына и для начала проводит обыск на квартире его друга В. Л. Теуша, у которого Солженицын хранил часть своего архива, и изымает рукописи стихов, «В круге первом», «Крохоток», пьес «Республика труда» и «Пир победителей». Взбешенный Солженицын пожаловался в ЦК, если формально они обыскивали Теуша, для чего понадобилось изымать архив Солженицына?
И точно в поддержку писателя, в США вышел сборник «Избранное», в который вошли «Один день…», «Кочетовка» и «Матренин двор»; в ФРГ в издательстве «Посев» – сборник рассказов на немецком языке.
Неудивительно, что Хрущев перестал поддерживать писателя. Когда же к власти пришел Брежнев, Солженицына вообще перестали печатать, а в 1965 КГБ конфисковало его архив. Отсутствие возможности издаваться Солженицын компенсировал всевозможными выступлениями, встречами, давал интервью для иностранных журналистов, в общем, реализовывался как мог и снова прибегнул к самиздату, выпустив «В круге первом» и «Раковый корпус». Весной 1967 года написал и разослал «Письмо съезду» Союза писателей СССР, которое тут же растиражировали на западе. В результате к моменту знакомства с Ростроповичем было понятно, что Солженицына того гляди исключат из Союза писателей. Есть мнение, кочующее по сайтам интернета, что в этом деле очень необычно повел себя писатель Д. Гранин[140], который, по некоторым данным, во время обсуждения вопроса об исключении А. Солженицына выступил против, и его решение было широко разрекламировано на западе. Этим он добавил себе известности, а буквально на следующий день позвонил в секретариат Союза писателей, сказав, что всю ночь думал и решил, что все же Солженицын виноват, и его нужно исключить, благодаря чему не вылетел из Союза писателей.
Из стенограммы выступления писателя Даниила Гранина, посвященного А. Солженицыну (печатается по Золотоносов М. Н. «Гадюшник. Ленинградская писательская организация»: Избранные стенограммы с комментариями (Из истории советского литературного быта 1940—1960-х годов). – М.: Новое литературное обозрение, 2013).
«Как вы, очевидно, знаете, 4 ноября состоялось общее собрание писательской организации Рязани, на котором было решено исключить Солженицына из членов Союза. 5 ноября собрался секретариат Союза писателей РСФСР, на котором этот вопрос обсуждался. Солженицын был приглашен на это заседание, но он сказал, что явиться не может и просил дать ему возможность присутствовать на этом заседании после праздников. Мы обсуждали этот процедурный вопрос. Три из членов секретариата – Таурин