После скандала Вишневская полетела в Берлин, где они с Караяном осуществили запись.
Казалось бы, мелкий эпизод, сколько таких бывало и прежде, тем не менее, отношение власти к нашей героине уже начало меняться.
«Я убеждена, что женщине, чтобы блестяще выглядеть всю жизнь, нужен хороший, надежный муж, которым она могла бы гордиться и ходить с высоко поднятой головой». (Галина Вишневская)
Эпилог
Шло время, Ольга и Елена Ростроповичи поступили в музыкальную школу при Московской консерватории. Их воспитанием по большей части занималась Римма, родители работали в театрах, гастролировали по всему свету, иногда их гастроли совпадали, и они оставляли дочерей почти одновременно, иногда сменяли друг друга или вдруг не без удивления обнаруживали, что они оба дома, как в старые добрые времена.
Мстислав Леопольдович много раз пытался заниматься с девочками музыкой, но все уроки заканчивались слезами, руганью и просьбами срочно принести валидол. «Я не хотела заниматься музыкой, валялась с книжкой на кровати, зная, что папа ушел, – рассказывает Ольга Ростропович. – А он вдруг вернулся – забыл что-то дома. Увидев, что я прохлаждаюсь, а не сижу с инструментом, взлетел на второй этаж, схватил несчастную виолончель за гриф и с криками: «Остановись! Остановись немедленно! «– понесся за мной. Я вылетела через калитку из дома на дорогу – в чем была. Представьте картину: я несусь по дороге мимо дач к лесу, за мной мчится разъяренный папа, потрясая виолончелью, а невдалеке гуляет Дмитрий Дмитриевич (имеется в виду Шостакович. – Прим. Ю.А.). Увидев несущегося Ростроповича, он настолько растерялся, что смог повторить только: «Славочка! Славочка! Побойтесь Бога!». Папа вынужден был остановиться и раскланяться с Шостаковичем, а я умчалась в лес пережидать, когда буря утихнет».
Не нравилось ему и то, что дочери выросли и начали носить джинсы, которые привезла им из Америки добрая мама.
«– Почему девчонки в джинсах, а не в платьях? Как у них с учебой?.. Где ты была? С кем была?.. Почему у Лены такие длинные волосы?.. чтоб мальчишкам нравиться? Римма, где моя дирижерская палочка? Римма, куда вы дели мой галстук, он только что на мне был?..»
Они купили уже третью машину, но все равно работали как заведенные. Скоро им придется бросить все нажитое непосильным трудом, уже скоро…
А пока Ростропович привез откуда-то из-за границы жутко колючий кустарник и приказал высадить его вокруг забора. Зачем? Чтобы кавалеры, которые ходят вокруг их дома-крепости и заглядываются на девочек, клочки своих штанов на шипах оставляли.
«Он совершенно не мог видеть джинсы на своих дочерях – не нравилось, что зады им обтягивает, соблазняет мальчишек, – и мне выговаривал, зачем привезла им их из-за границы.
Приехав как-то после дневного спектакля на дачу, я застала там полный мрак и траур… по земле стелился густой, черный дым… на открытой веранде нашего деревянного (!) дома уже догорал костер… На полу лежала кучка пепла, а над нею стояли трое – торжественный Ростропович и зареванные Ольга и Лена.
– Что случилось?!
– Больше эти проклятые джинсы не будут отравлять мне жизнь… я облил их бензином и сжег! Все!»
Любопытно, что когда в 1974 году Вишневская увезет дочерей из атеистического СССР, первым делом она устроит девочек в монастырь-пансион в Швейцарии, «…где учились только девицы, воспитательницами были католические сестры-монахини и не разрешалось выходить за пределы монастыря. Мы, привыкшие к обществу блестящих друзей наших родителей, оказались среди монахинь, с которыми не могли ни о чем поговорить уже хотя бы потому, что совершенно не знали французского языка. За полгода его освоили, но поначалу было очень тяжело, – рассказывает Ольга Ростропович в своих воспоминаниях о родителях. – После этого мы с Леной учились в Джульярдской академии в Нью-Йорке. Родители снимали нам там квартиру, а сами жили в Париже. У папы и мамы было много друзей, которым они поручили шефство над нами».
Записав «Бориса Годунова» с Караяном, на полученный за работу гонорар Вишневская смогла купить себе только сапоги и белую песцовую шапку. Вернувшись, она сразу же отправилась в Жуковку, где ее ждало известие. Солженицын получил Нобелевскую премию, и, разумеется, тут же началась организованная травля. Возмущенный, что кто-то смеет выливать помои на его друга, Ростропович написал письмо в защиту Солженицына, которое собирался разослать в газеты.
Это был очень серьезный шаг, последствия которого ударили бы не только по автору письма, но и по близким ему людям. Что могли сделать? Например, выгнать супругу нового правдоруба из театра, а его сестру-скрипачку – из оркестра. Или оставить в театре, но при этом лишить всех заграничных поездок. Но Ростропович был готов идти до конца, и даже предложил Галине оформить фиктивный развод. При этом, однако, он упорно отказывался покинуть дом и жить где-нибудь на съемной квартире. Не подействовало даже романтическое предложение тайно лазить к своей экс-супруге через колючие заросли.
В результате решили не разводиться курам на смех. Все равно после того, как порог их дома перешагнул Солженицын, напротив калитки все время дежурили представители КГБ, они бы быстро рассказали, что развод фиктивен. Да и в доме позже будет обнаружено прослушивающее оборудование.
Решили идти до конца. Слава разослал письма по отечественным изданиям, Галина отвезла и передала несколько за границей. Так что вскоре письмо Ростроповича транслировали все иностранные радиостанции.
Ответ советского правительства был быстрым и болезненным: «Первое, что я узнала, вернувшись в Москву, что фильм о моем творчестве, законченный незадолго до того на студии Московского телевидения, к показу запрещен. Так он на экраны никогда и не вышел».
Но вернемся к Солженицыну: он сошелся с новой дамой, которая в 1970 подарила ему сына Ермолая[145]. Оказалось, что писатель уже давно подавал на развод, но жена ему его не давала. Крестным Ермолая стал Ростропович. После Наталья Дмитриевна[146] подарит ему еще двоих сыновей[147], буквально одного за другим. И все они будут рождены вне брака.
Когда родился Ермолай, будущую жену диссидента выгнали с работы, той же участи была подвержена мама Натальи Дмитриевны, будущая теща Солженицына, только, в отличие от дочери, ее еще и исключили из партии.
После того, как Солженицын закончил «Август Четырнадцатого», Ростропович посоветовал ему не отсылать рукопись сразу на Запад, а сначала предложить во все советские издательства. Но тот боялся, что таким образом рукопись просто зачитают, и поэтому отослал только письма, в которых и известил, что есть такое-то произведение, к письму прилагался подробный синопсис. Думали собрать официальные отказы, и уж тогда. Не ответил никто. Тогда Ростропович взял копию книги и решил тряхнуть своими связями наверху. Взяв записную книжку, Мстислав Леопольдович начал обзвон. Ростроповича узнавали, зазывали в гости, спрашивали о его делах и планах, но едва произносилось имя Солженицына, разговоры заканчивались. В результате Солженицын снова отправил рукопись на запад.
Для Солженицына ситуация в общем-то предсказуемая, зато из-за своей бурной деятельности пострадал Ростропович. Первым делом он был уволен из Большого театра, где вдруг резко сделался никому не нужным. Потом начали отменяться одна за другой заграничные поездки. «Наконец подошло время, когда столичным оркестрам запретили приглашать Ростроповича… А вскоре ему не давали зала в Москве и Ленинграде уже и для сольных концертов».
Началось унылое ожидание, когда же куда-нибудь позовут. Позвали в университет на Ленинских горах, нужно сыграть концерт! А в день концерта утром звонок:
«– Ах, Мстислав Леопольдович, сегодня у нас вы должны играть, но тут случилось непредвиденное собрание, и зал вечером занят. Вы нас извините и, может, согласитесь сыграть в другой день? Мы вам позвоним.
А поздно вечером звонят студенты университета:
– Мстислав Леопольдович, как вы себя чувствуете?
– Прекрасно, спасибо.
– А у нас повесили объявление, что вы заболели и потому концерт отменяется.
– А мне сказали, что у вас зал сегодня вечером занят каким-то срочным собранием.
– Да ничего там нет.
– Ну, значит, мне и вам наврали».
Группа Би-Би-Си начала съемку фильма о Шостаковиче, разрешение на съемку было получено на самом верху, целый день Вишневская просидела в гриме и вечернем платье, а Ростропович во фраке, в ожидании, когда за ними заедут, и лишь ночью пришел Максим Шостакович, сообщив, что в ЦК запретили участие в фильме их двоих. В свою очередь, англичанам сообщили, что Ростропович и Вишневская уехали из Москвы по каким-то срочным делам и отказались сниматься в фильме.
В результате фильм вышел с вмонтированными в него фрагментами пения Вишневской и какого-то концерта Ростроповича.
Концерт, который по давней договоренности у Ростроповича должен был проходить в Лондоне, был так же сорван. Английской стороне объявили, что виолончелист серьезно болен.
Работы не было, а музыкант, да и вообще творческий человек не может без работы. В случае с Ростроповичем – предсказуемо сопьется. Поэтому Мстислав Леопольдович начал концертную деятельность в провинции. Плохие залы, трудные бытовые условия, во многих городах России продукты по талонам, музыканты, которые явно не дотягивали до уровня Ростроповича, пустые залы… Почему люди не ходят на концерты? Потому что не привыкли, и еще потому, что в маленьких городах обычно не так много любителей классической музыки, это не Ленинград и не Москва. К слову, в Большом театре основная публика – приезжие. Но все равно в Москве приезжих априори больше, чем в том же Ярославле.
Взял как-то с собой дочерей, так их кормить там нечем было. В магазинах продукты по талонам, а в ресторан, где могут оказаться пьяные компании, не хочется. Получились не гастроли со знаменитым отцом, а сплошное расстройство.