Для режиссера, впрочем, как и для автора и для большинства участников спектакля, годы войны пришлись на их далекое детство. Они читали книги, документы той поры, встречались с женщинами, пережившими тяготы военного тыла.
– Можно ли понять спектакль, не зная языка, – подумала Галина о зарубежных гостях, пришедших в театр в тот жаркий июньский вечер.
Понять, оказывается, можно многое. Как выяснилось позже, без переводчика читались эмоциональные пласты. Понятными оказались и массовые, кульминационные для спектакля сцены, где театральная условность приобрела жизненную достоверность.
…Когда спектакль кончился, американцы остались на своих местах и долго сидели молча. Потом попросили разрешения осмотреть сцену, устройство «фурки», конструкции, изображающей в «Эшелоне» теплушку, побывать за кулисами, в подсобных цехах.
Полная женщина «вне возраста», решительно отвела Волчек в сторону.
– Я восхищена вашим спектаклем и хотела бы видеть точно такой же у нас в Хьюстоне, на сцене «Алей Тиэтр», – сказала она с сияющей улыбкой и нетерпеливо посмотрела на переводчика.
– Спасибо! – поблагодарила Галина – Я рада, что вам понравилась наша работа.
– Но я действительно хочу, чтобы вы поставили у нас «Эшелон», – повторила американка и снова ликующе улыбнулась. – Мне было бы интересно узнать, устраивает ли вас мое предложение?
– Можно попробовать, – продолжила Волчек обмен улыбками, все еще не веря в серьезность разговора.
– В таком случае, когда? – спросила американка.
– В декабре, – ответила Волчек, – в декабре я буду свободна.
То, что произошло дальше, не оставляло никаких оснований для «серьеза» и напоминало сцену из какого-то полузабытого американского комедийного фильма.
– Я восхищен и хотел бы, чтобы вы поставили «Эшелон» у нас в Минеаполисе! – украдкой сказал второй гость, едва начался осмотр сцены.
– Можно попробовать, – улыбнулась Волчек.
– Когда?
– В декабре!
Третье предложение последовало минутой позже.
– Точно такой же «Эшелон» у нас в Нью-Йорке!
– В декабре! – ответила Галина, почти смеясь.
Но все эти переговоры велись, как выяснилось, всерьез. На следующий день она получила от руководителя Хьюстонского «Алей-Тиэтр» миссис Найны Венс официальное предложение (коллеги уступили миссис эту возможность, то ли из-за того, что она опередила всех, то ли потому, что была единственной женщиной в американской делегации) – поставить в начале 1978 года спектакль по пьесе Михаила Рощина «Эшелон».
Начались сборы в дорогу. Вероятно, у Волчек был самый необычный багаж, отправляемый когда-либо в Америку; ватники, меховые телогрейки, платки, алюминиевые кружки и миски, полуведерный чайник, – все изрядно поношенное, видавшее виды.
И десятки свертков, пакетиков, коробочек – актеры «Современника», узнав о предстоящей постановке, решили послать американским коллегам подарки. Бурно обсуждалось, что именно стоит послать – самое важное, самое нужное, самое существенное, без чего там, в Хьюстоне, нельзя будет обойтись. Так появились эти необычные сувениры с надписями: «Лавре от Лавры», «Галине Дмитриевне от Галины Дмитриевны», «Тамаре от Тамары» и т. д. Гребенки, брошки-заколки для волос, косынки в горошек, пионерский галстук и металлический зажим, красноармейская пилотка, шапка-ушанка – предметы быта, которые должны соответствовать времени и месту действия пьесы; ведь при всей условности, «Эшелон» Галины Волчек остается конкретно-достоверным в деталях.
Но если у нас буханка черного хлеба или солдатский котелок заставляет что-то вспомнить, то чем станут они для американцев? Если даже сама Отечественная война советского народа против фашизма для граждан США – «Неизвестная война на Востоке» (так был назван самими американцами многосерийный телефильм о событиях тех лет)! Как встретят американские зрители пьесу и ее героев? Как встретят режиссера с этого далекого от них Востока? Тем более, что на театральной сцене США это будет первая постановка, которую осуществит представитель советского театра?
В необычном багаже режиссера находился альбом фотографий военных лет и небольшой, на 20 минут, фильм – учебная работа вгиковца Юрия Притулы – цветной неозвученный репортаж, снятый на 16-миллиметровую пленку прямо во время спектакля в «Современнике». Лента запечатлела несколько ключевых сцен «Эшелона» – быть может, она поможет в предстоящей работе, но насколько?
К этим волнениям примешивались и другие: как быть с языковым барьером, который мог помешать прямой связи «режиссер – актер», работали ли американцы прежде с женщиной-режиссером и не вызовет ли такая встреча афронта?
Эти нараставшие, как снежный ком, тревоги и волнения могут объяснить состояние нервного напряжения, в котором находилась Волчек, пересекая – в декабре! – океан.
Незадолго до отъезда ее вызвали в Министерство культуры. Как выяснилось, его волновали совсем иные заботы.
– Вы – главный режиссер, – сказали ей, осмотрев ее, – в таком задрипанном пальто появляться в Америке – значит, дискредитировать нашу страну.
Пальто Галине казалось вполне приличным, но, чтобы не спорить, пришлось подчиниться. Под расписку ей выдали норковую шубу, на оплату которой Волчек не хватило бы ни ее зарплаты, ни гонораров.
Выйдя из самолета в Нью-Йорке и ступив на верхнюю площадку залитого жарким солнцем трапа, Галина почувствовала неуместность своего полученного под расписку облачения. И – дернул же черт – сбросила с плеч бесценную шубу и, к восторгу встречавших советского режиссера корреспондентов, пустила ее вниз по перилам трапа. Знай наших! Снимок этот обошел многие американские газеты.
А в Хьюстоне уже все было готово к началу репетиций. Руководитель театра миссис Найна Венс сама распределила все роли среди участников будущего спектакля, не оставив Галине и надежды на изменения: не занятых в «Эшелоне» актеров просто не пригласили.
Это не были ни козни, ни происки: такова, увы, практика американского театра. И Хьюстонский «Алей Тиэтр» среди своих собратьев – типичный. Известно, что в США нет (или почти нет) театра в нашем понимании – сложившегося коллектива актеров-единомышленников (в идеале) с репертуаром, который позволяет сегодня играть один спектакль, завтра, послезавтра – другой.
Общее, что в равной степени свойственно всем американским труппам, – длительность репетиционного периода. В отличие от наших коллективов, которым на репетиции отводится обычно два-три месяца, американские готовят спектакль быстрее: две-три недели считается нормальным сроком. Причины здесь не творческие, а коммерческие; дороговизна технических средств, высокие гонорары звезд, стоимость аренды помещений.
«Я в Америке сумела с их артистками, которые и про войну-то не слышали, или слышали опосредованно, поставить “Эшелон” так, что они стали похожи на русских баб». (Галина Волчек)
Что бы ни случилось, официальная премьера «Эшелона» должна была состояться 26 января – об этом Галина узнала, едва прибыла в Хьюстон и собралась на первую репетицию.
И вот театр. Белое в три этажа здание с двумя наружными прогулочными ярусами балконов, башни с бойницами. Никакой лепнины, никаких украшений, подчеркнуто гладкие плоскости стен, – издали все это сооружение можно принять за старинную крепость, Бог весть, как оказавшуюся в центре современного города. Широкая лестница в полусотню ступенек ведет к стеклянному прямоугольнику входа, сквозь который просматривается просторное фойе. Еще столько же ступенек по изогнутой острыми углами внутренней лестнице, и мы в зрительном зале с обитыми темно-красным бархатом креслами, расположенными амфитеатром.
Труппа вся в сборе – режиссера встретили приветливыми улыбками, доброжелательными возгласами, и проводили на сцену, где в окружении мягких стульев стоял столик с двумя флажками – советским и американским, а над ним написанный полурусским – полулатинским шрифтом плакат: «Dобро пожалоbаtь!».
Актеры поочередно подходили к режиссеру, каждый представлялся и – для удобства общения – вешал на грудь табличку, где значилось и его имя, и имя персонажа, которого предстояло играть.
Эти таблички вызвали у Волчек почти состояние, близкое к шоку. Вот та высокая, суховатая актриса должна стать Машей?!
А та холеная дама – нищенкой-беженкой?! А эта типичная американка с великолепной улыбкой, будто сошедшая с рекламного проспекта, «партийной совестью» вагона – Галиной Дмитриевной?!
Большее несовпадение внешних данных хьюстонских актеров с теми, какими в представлении Волчек обладали герои «Эшелона», трудно было вообразить! И, что значительно серьезнее: несоответствие казалось не только внешним. Манера американцев говорить, смотреть, держаться, улыбаться, – все было «не то».
В своем театре выбор актера для Волчек всегда важнейший этап в новой постановке – надо ли говорить, как много зависит от него. Приходится учитывать психофизические качества исполнителя, его жизненный опыт, способность понять и почувствовать обстоятельства пьесы и роли.
А тут? Приняв живописные позы, актеры расположились на сцене, все – уверенные в себе, независимые, всем видом говорящие, что все в их жизни «файн» (прекрасно) – чужие люди, чужие друг другу и режиссеру. Все, что там, дома, вызывало опасения и представлялось смутно-тревожным, стало конкретной действительностью, от которой никуда не уйти.
В нарушение правил Волчек сообщила Найне, что на первой встрече с актерами она хотела бы прочесть им пьесу – всю целиком, по-русски.
– Зачем? – удивилась миссис. – Ведь они знают уже и пьесу, и свои роли. У нас все это входит в дорепетиционный период. Вам нужно начинать сразу с постановки!
Но Волчек настояла на своем. Не для того, чтобы разыграть пьесу сразу за всех актеров, а для того, чтобы помочь им почувствовать режиссерскую интонацию, отношение к героям, концепцию будущего спектакля, – все то, что не могло не проявиться уже в чтении. Волчек хотела – должна была – заинтересовать американцев судьбами персонажей, вызвать у актеров профессиональный и человеческий интерес героям «Эшелона», только при этом условии они могут двинуться в путь.