За едой и вином разговор покатился живее. Даже отец сделал пару глотков белого полусладкого Твиши и съел несколько кусочков шашлыка из куриной грудки. Они оба с Викой заметно расслабились и теперь смотрели друг другу в глаза открыто, не ожидая подвоха и настроившись на честную беседу.
Отец показал фотографии Нели в телефоне. Вика поразилась, насколько сестра похожа внешне на неё саму. Похоже, отцовские гены были явно доминирующими и в первом, и втором браке – все трое его детей походили на него и друг на друга.
Отметив, как эти новоиспечённые родственнички воркуют друг с другом, Данила под шумок удалился с Ванечкой к детским каруселькам, чтобы не мешать важному разговору. А отец тем временем заговорил о том, чего Вика подсознательно ждала и боялась.
– Наверное, ты все эти годы очень плохо обо мне думала? – спросил он осторожно. Она кивнула, зная, что он не поверил бы другому ответу:
– Разумеется. Считала, что ты поступил как подлец, и что на тебе одном лежит полная ответственность за то, что мама попала в дурку.
Он помолчал немного.
– Ты и права, и неправа одновременно… Да, я действительно поступил подло по отношению к твоей маме. Но… наверное, понять меня могут только те люди, которые испытывали в жизни безумную любовь. Вот такую, знаешь… как вспышка молнии в ночи. Или как «солнечный удар» – у Бунина, помнишь?..
Вика вспыхнула. Едва ли он так в лоб намекал на её роман с Белецким, однако она сама моментально провела незримую ассоциативную нить. Как она может осуждать его, как? Ведь и с ней однажды случилось то же самое – безумие, наваждение, проклятье, солнечный удар… Кто она такая, чтобы судить родного отца за то, в чём виновна сама?
– Я просто… была маленькая и неопытная, – пробормотала она в крайнем смущении. – Тогда мне было не под силу объективно осмыслить факт твоего ухода. Ну и потом… Меня обижало, что ты меня так легко забыл. Отказался.
– Я не отказывался, Вика! – горячо запротестовал он. – Этого не было! Но Варвара Романовна сама запретила мне появляться на пороге вашего дома. Она считала, что ни к чему хорошему это всё равно не приведёт, только ещё больше расстроит твою маму. Она ведь вообще тогда неспособна была к адекватному диалогу.
– Это правда, – нехотя согласилась Вика. – Мама слишком увлеклась ролью страдалицы, позабыв о своих материнских обязанностях. Ты её оставил – и я стала ей не нужна. Она зациклилсь, закуклилась в своём горе, смаковала собственные страдания, буквально упивалась ими. Ну, и в итоге… – она не закончила, зная, что отец и так прекрасно понимает, что она имеет в виду.
– Я регулярно посылал алименты, хоть это и не оправдание… – виновато проговорил отец. – Когда же вы с бабушкой остались вдвоём, я снова предпринял попытки наладить контакт с тобой. Однако Варвара Романовна меня просто к тебе не пустила. Сказала, что время всё равно упущено и незачем понапрасну бередить душу ребёнку.
– Она мне ничего про это не говорила, – произнесла потрясённая Вика.
Отец смущённо пожал плечами:
– Ну, наверное, и правда не хотела тревожить. Или была так сильно обижена и оскорблена за свою дочь… в принципе, её можно понять.
– Всех можно понять, – с горечью произнесла Вика. – Только никто из вас не спросил моего мнения на этот счёт. Нужны ли ребёнку мама и папа? Все всё решили без меня…
– Можно бестактный вопрос? – сказал вдруг отец. Она растерялась.
– Ну… попробуй.
– У тебя с тем Белецким… прости, если это больная тема… у вас точно всё кончено?
– А почему ты спрашиваешь? – удивилась Вика. – Тебе-то до него что за печаль?
– Да не до него, а до тебя, – он хмыкнул. – Просто если не переболело, оно ещё обязательно даст о себе знать. Я по личному опыту сужу – сам пытался взять себя в руки и вернуться в семью. Да только всё напрасно. Нельзя бороться с собой, со своими чувствами.
– Ну, это не мой случай, – твёрдо заверила Вика. – У нас с Белецким точно ничего больше не будет. Наоборот, та ситуация, в конечном итоге, нас с Даней только сблизила… Я его очень сильно люблю.
У отца заметно отлегло от сердца, и он довольно разулыбался.
– Данила – отличный парень, – заявил он. – Мне он понравился.
– Могу теперь я спросить? – нерешительно произнесла Вика.
– Конечно. Баш на баш.
– Я… про то интервью, – осторожно высказалась она уже о своём наболевшем.
Лицо отца помрачнело.
– Журналисты очень вольно интерпретировали мои слова. Сократили, подредактировали и подали в нужном им контексте. Я был страшно зол, когда это прочитал… Прости, Вика, мне до сих пор стыдно. Интервью было мерзким и пристрастным.
Вика поняла, что верит ему. Изо всех сил хочет верить. Наверное, она и в самом деле устала ненавидеть и бесконечно пережёвывать старые обиды…
– Забудь, – улыбнулась она. – Я тоже постараюсь об этом больше не думать. Знаешь, редакторша того журнала – мерзкая бабёнка. Она мне никогда не нравилась.
Гораздо тяжелее далась Вике встреча с мамой. Она долго собиралась с духом, прежде чем отправиться в психиатрическую больницу на улице Нагорной, где уже много лет подряд находилась её мать.
Вика корила себя за то, что так долго цеплялась за очень удобную позицию: «Мама? Не вижусь с ней, а что толку? Я всё равно ничем не могу помочь. Да, я регулярно перевожу в больницу деньги, за ней там ухаживают надлежащим образом, дают необходимые лекарства, что ещё надо? Сама я не нужна ей, за двадцать лет она даже ни разу не вспомнила о моём существовании, я для неё – чужая!»
Она была ещё совсем малюткой, когда матери поставили безжалостный диагноз – «хроническая шизофрения». Длительная терапия и лечение не принесли результатов, улучшения так и не произошло. Это значило, что отныне маме заказан путь в обычный мир, жизнь среди нормальных людей. Разумеется, получать необходимые медицинские препараты женщина могла бы и дома, под присмотром, но Варваре Романовне не под силу было одновременно поднимать на ноги малолетнюю внучку и опекать тяжелобольную дочь, которая могла сбежать из дома, устроить истерику, начать швырять вещи, разговаривать с вымышленными собеседниками, безудержно хохотать и плакать без видимой причины или в очередной раз попытаться свести счёты с жизнью…
Вика ужасно боялась этой встречи. Она купила яблоки и апельсины, не зная, любит их мама или нет. Но прийти вовсе с пустыми руками было неловко. Данила, как и обещал, отправился в больницу вместе с женой. Ванечку на этот раз оставили дома, на попечение Клавдии Михайловны, справедливо рассудив, что он ещё слишком мал для подобных впечатлений.
Свидание состоялось под присмотром врача.
– Так будет лучше, – объяснил он, – Светлана с подозрением относится к незнакомцам, может испугаться, расстроиться и замкнуться в себе. Моё присутствие её успокоит.
Вскоре медсестра привела полную женщину в домашнем халате. Вика даже не сразу поняла, что это и есть её мать, а поняв, внутренне ахнула. Наполовину седые неухоженные волосы, синяки под глазами, помятое затравленное лицо… Нет, ничего общего не было у этой особы с красивой, стройной и счастливой девушкой на свадебной фотографии. Она выглядела лет на шестьдесят, не меньше – а ведь ей не исполнилось ещё и пятидесяти.
– Видишь, Светочка, – мягко сказал врач, – к тебе пришли гости. Они хотят узнать, как твоё здоровье.
Вика сделала нерешительный шаг ей навстречу.
– Здравствуй, мама… – произнесла она тихо. Мать пятилась назад, словно Вика была опасным врагом, и в конце концов оказалась у самой стены. Чем ближе дочь подходила к ней, тем испуганнее мать забивалась в угол, втянув голову в плечи.
Вика медленно протянула ей ладонь, но мама упорно отказывалась подавать руку в ответ, и в глазах её явственно плескалась паника.
– Это я, Вика… Помнишь меня?
– Вы бы лучше отошли в сторонку, – негромко порекомендовал врач, – иначе она не сможет расслабиться. Сейчас у неё ощущение, что вы загоняете ее в ловушку.
Вика послушно отступила и, находясь на безопасном расстоянии, достала из пакета большой яркий апельсин.
– Вот… это тебе.
Мать осторожно протянула руку и нерешительно взяла апельсин. Понюхав фрукт, она по-детски прижала к щеке его круглый оранжевый бочок и закрыла глаза.
– Света, это твоя дочь, – представил врач. – Её зовут Виктория. Ты ведь помнишь?
Мать открыла глаза и искоса взглянула на девушку.
– Большая какая… – произнесла она равнодушно, а затем перевела взгляд на Данилу, который стоял чуть поодаль.
– А это кто?
– Это мой муж, – объяснила Вика, волнуясь. – Данила. Получается, ты его тёща…
– Здравствуйте, Светлана Геннадьевна, – поприветствовал он новоприобретённую родственницу.
– Значит, это ты трахаешь мою дочку? – спокойно проговорила женщина, глядя на него с любопытством и перекатывая апельсин в ладонях. Вика открыла рот.
– Ну, и как она в постели? Хороша? – поинтересовалась между тем мать.
– Не обращайте внимания, – быстро выговорил врач одними губами. – Переведите разговор на другую тему.
– У тебя ещё и внук есть, – запнувшись, выговорила Вика растерянно.
– Какой ещё внук? – капризно протянула мама. – Я слишком молода для того, чтобы иметь внуков. А-а-а, – глаза её недобро блеснули, – вы нарочно хотите превратить меня в старуху, чтобы он преспокойно жил со своей кралей?!
– О чём ты? – растерялась Вика. Мать расхохоталась ей в лицо:
– Так вот, не выйдет! Я не такая уж дура, как вы думаете! Он, конечно, всё рассчитал… Но только это бесполезно!
Вика практически ничего не понимала из её бессвязной речи, хлынувшей вдруг бурным потоком – словно открылся невидимый кран. За матерью невозможно было угнаться. Она внезапно соскакивала с одной темы на другую, отчаянно жестикулировала, чтобы помочь себе выразить мысль, но Вике всё равно не удавалось уловить смысл сказанного. При этом на её реплики мать не реагировала вовсе, словно не слыша их.
– Что с ней? – Вика беспомощно обернулась к врачу. Данила ободряюще приобнял жену за плечи.