Таким образом, одной из причин геноцида русского населения Галиции является его реально существовавшая нелояльность в отношении австро-венгерской власти, особенно остро проявившаяся в первые месяцы войны и крайне обеспокоившая военное командование. Мы также не можем забывать, что в прифронтовой полосе действовали военные законы, резко ограничивавшие гражданские свободы. Австро-венгерская армия, фактически осуществлявшая реальную власть в Галиции, в 1914–1917 годах имела богатый опыт управления территориями в условиях военного положения. Так десятилетиями управлялась Италия, до тех пор, пока империя ее не утратила, а накануне Первой мировой войны аналогичный опыт был применен в Боснии, вначале оккупированной, а затем и аннексированной Австро-Венгрией по итогам русско-турецкой войны 1877-78 годов. В обоих случаях имперская военная администрация действовала путем террора, судебных и внесудебных расправ, а также пытаясь опереться на создаваемые с австрийской помощью лояльные имперской власти политические структуры. Нет ничего удивительного в том, что этот опыт был применен и в Галиции.
Однако в Галиции опыт австрийского военно-террористического управления наложился на две войны. Одну, видимую всем – мировую – и вторую, практически незаметную – гражданскую, между русинами-русофилами и русинами, начинавшими считать себя украинцами. Этот внутренний глубинный конфликт придал действиям властей, и так не отличавшимся особым гуманизмом, а еще и дополнительно подстрекаемым украинофилами, особо зверский характер.
Только через концлагерь Талергоф прошло более 30 тысяч узников, из которых только за полгода в 1915 году было казнено 3 тысячи 800 человек. Но Талергоф и Терезин – концлагеря, ставшие символом более масштабного геноцида, который, по оценкам, унес от 140 до 160 тысяч человеческих жизней. Конечно, после двух мировых боен с миллионными потерями эта цифра не кажется совсем уж запредельной, но надо помнить, что это количество убитого гражданского населения только одной – не самой густонаселенной провинции. И погибли эти люди не от вражеского вторжения, а от рук собственного государства и даже собственных соплеменников, умышленно, с политической целью, провоцировавших австро-венгерскую администрацию на принятие экстраординарных мер.
Вновь свидетельствует Василий Ваврик:
«…Какъ въ то время, въ моментъ угрозы австро-русской войны изъ-за балканскихь событiй, вели себя прикарпатскiе т. н. «украинцы». На это они сами дали ответъ. И такъ, депутатъ австрiйскаго рейхстага Смаль-Стоцкiй на засѣданiи делегацiй отъ 15 октября 1912 года, въ своей рѣчи заявилъ оть имени «украиинскаго» парламентскаго клуба и „всего украинскаго народа», что послѣ того, какь «всѣ надежды „украинскаго народа» соединены съ блескомъ Габсбургской династiи, этой единственно законной наследницы короны Романовичей, – серьезной угрозой и препятствiемъ на пути къ этому блеску, кромѣ Pocсiи является тоже «москвофильство» среди карпато-русскаго народа. Это движение, – сказалъ онъ – является армiей Pocciи на границахъ Австро-Венгрiи, apмieй уже мобилизованной».
Въ томъ же смыслѣ высказались, отъ имени „всего украинскаго народа» съ парламентской трибуны и депутаты Василько, Олесницкiй, Окуневскiй, Кость Левицкiй и цѣлый рядъ другихъ. Не трудно заключить, насколько подобные доносы оказывали прямое влiянiе на звѣрское отношенiе австро-мадьярской власти къ мирному населенiю Прикарпатья. Ибо достаточно сказать, что, въ отвѣтъ на рѣчь Смаль-Стоцкаго въ делегацiяхъ, министръ Ауфенбергъ отвѣтилъ, что „тѣ, кто обязанъ, силою прекратятъ русское движенiе въ Галичинѣ».
Подобныя заявленiя приходилось тоже очень часто читать и на столбцахъ галицкой «украинской» печати. Такъ, напр., въ iюлѣ 1912 г. газета „Дiло» заявляла, что «когда восточная Галичина станетъ «украинской», сознательной и сильной, то опасность на восточной границѣ совершенно исчезнетъ для Aвстрiи». Поэтому ясно, что Австрiи слѣдуетъ поддержать «украинство» въ Галичинѣ, такъ какъ, дескать, все то, что въ карпато-русскомъ народѣ не носитъ знамени «украинскаго», являтся для нея (Австрiи) весьма опаснымъ. «Kъ уразумѣнiю этого, – читаемъ дальше въ той же статьѣ „Дiла», – приходять уже высшiе политическiе круги Австрiи»… A тамъ, послѣ такого удачнаго дебюта, дальше все дѣло пошло еще лучше и чище. Какъ бы въ глубомысленное развитiе и разъясненie декларацiи доносчиковъ на засѣданiи делегацiй отъ 15 октября, это же „Дiло» въ номерѣ отъ 19 ноября 1912 года писало буквально слѣдующее:
„Москвофилы ведутъ измѣнническую работу, подстрекая темное населенiе къ измѣнѣ Австрiи въ рѣшительный моментъ и къ принятiю русскаго врага съ хлъбомъ и солью въ рукахъ. Вcexъ, кто только учитъ народъ поступать такъ, слѣдуетъ немедленно арестовывать на мѣстѣ и предавать въ руки жандармовъ…».
Это важное свидетельство и убедительное доказательство, что задолго до того, как с началом Первой мировой войны нелояльность русофильского населения Галиции стала фактором, серьезно беспокоящим австрийское правительство, политическое украинство Галиции настойчиво провоцировало австрийские власти, настаивая на принятии к русофилам репрессивных и даже террористических методов воздействия. Причем необходимо подчеркнуть, что речь в данном случае шла именно об украинстве, как политической теории и практике, но не как об этносе. Этнос в Галиции тогда еще был единый – русинский. Так что незначительные на первый взгляд тактические противоречия в своем развитии вызвали братоубийственную рознь, последствия которых мы не можем преодолеть до сих пор.
Интересно, что ставка австрийских властей на политическое украинство как на антирусскую силу оказалась провальной. Ситуацию в Галиции не только не удалось стабилизировать, но, наоборот, она была дестабилизирована еще больше. Что же касается послевоенных проблем, то, независимо от последовавшего по причинам военной катастрофы распада двуединой монархии, новорожденное украинство сделало выбор в пользу наиболее тоталитарных идеологических концептов, став фактором дестабилизации во всех поставстрийских государствах. Так, например, Галичину, наряду с нарастающей русофобией, захлестнули полонофобия и антисемитизм. В Закарпатье, входившем до войны в состав королевства Венгрия и потому пострадавшем в меньшей степени, позиции русинов-русофилов остались довольно прочными, зато там, местное украинское движение оказалось деструктивным в отношении Чехословакии, а затем Словакии и Венгрии.
В общем, геноцид, как и следовало ожидать, изменил этно-политический состав населения Галиции, уничтожив русофильское движение и активизировав украинофильское. Однако раскол русинов на украинофильскую и русофильскую фракции и уничтожение последней не привели к стабилизации края. Став единолично господствующей в нем силой, русины-украинофилы, которых с этого момента будет корректнее называть украинцами[120], оказались куда более ориентированными на политическую борьбу за независимость от всех и вся, чем их культурологические русофильские предшественники за единение с Россией.
Глава 7Исполнение и исполнители
Поражает, что, несмотря на известную немецкую пунктуальность, свойственную австрийцам не меньше, чем прусакам, геноцид разворачивался без ярко выраженного плана, как бы сам собой.
Местным властям, полиции и жандармерии было понятно, что центральная власть опасается нелояльности русинов, во многом спровоцированной предыдущими репрессиями, и готова преодолевать эту, во многом преувеличенную, нелояльность любыми методами. Армейское командование, пораженное шпиономанией, не доверяя населению прифронтовой полосы и не понимая его, пыталось жесткостью и жестокостью репрессий запугать это население и подавить в нем волю к гипотетическому сопротивлению. Отдельные случаи реального сотрудничества русинов с русской армией намеренно раздувались русинами-украинофилами, которым было на руку подавление конкурирующего с ними русофильства австрийцами. Простые австрийские и венгерские солдаты, чуждые местному населению по языку и религии, подстрекаемые доносами украинофилов и банально пытавшиеся выжить в ходе начинавшейся мировой бойни, не видели ничего зазорного в том, чтобы убить врага.
В связи с этим наибольшее количество потерь погибшими[121] падает на те регионы, где бушевал бессистемный террор, осуществлявшийся армейскими подразделениями и полевой жандармерией, часто по собственному почину и без какой-либо судебной процедуры.
Таким образом, центральное австро-венгерское правительство, лично императора Франца Иосифа I можно обвинить не столько в организации геноцида, сколько в попустительстве ему, в практическом отказе от какого-либо контроля над политической ситуацией в провинции, в отказе от контроля за действиями местных (в том числе полицейских) властей, в передаче функций гражданского судопроизводства неподготовленному в этом отношении военному командованию и в молчаливом санкционировании внесудебных расправ. Центральные власти не могли не знать о том, что происходит в Галиции, хотя бы потому, что лично к императору обращались и общественные деятели, и священники с просьбой остановить террор, и обращения эти не получали никакого ответа.
Австрийское правительство заняло позицию непротивления злу насилием, полностью развязав руки военным и полицейским властям, а также местным «инициативникам» из числа украинофилов. Государство отказалось от реализации своих функций, прежде всего от функции отправления правосудия, закрыв глаза на террор. В таких условиях, в условиях полной безнаказанности, и у пьянеющих от вседозволенности солдат, и у активистов-погромщиков, всегда проявляются наиболее низменные инстинкты и эксцесс исполнителя становится неизбежным.
Исполнителей же геноцида можно разделить на три группы.
Во-первых, это австро-венгерская армия, военные власти и полевая жандармерия, действовавшие в прифронтовой полосе и при