подождав, сказал он, — и четко их сформулируйте, чтобы, когда настанет время, вы могли быстро их назвать, без промедления и без объяснений. После этого вы получите быстрое избавление от мучений.
Он вынул из кармана ключи от наручников.
— Ганс, держи ее крепко за руку. — Нагнувшись, Дитер разомкнул наручники, которыми нога женщины была прикована к ножке стула. После этого он взял ее за руку. — Пойдем с нами, Стефания, — сказал он. — Мы направляемся в женский туалет.
Они вышли из комнаты. Стефания шла впереди, Дитер и Ганс держали заключенную, которая ковыляла с трудом, согнувшись в талии и закусив губу. Пройдя в конец коридора, они остановились перед дверью с надписью «Дамен». Увидев ее, мадемуазель Лема громко застонала.
— Открой дверь, — сказал Дитер Стефании.
Она сделала то, что он велел. Это было чистое, выложенное белой плиткой помещение, с умывальником, висящим на вешалке полотенцем и рядом кабинок.
— Ну вот, — сказал Дитер. — Страдания сейчас прекратятся.
— Пожалуйста, — прошептала она. — Пустите меня.
— Где вы встречаетесь с британскими агентами?
Мадемуазель Лема заплакала.
— Где вы встречаетесь с этими людьми? — мягко сказал Дитер.
— В кафедральном соборе, — прорыдала она. — В крипте. Пожалуйста, пустите меня!
Дитер издал долгий вздох удовлетворения. Она сломалась.
— Когда вы с ними встречаетесь?
— В три часа пополудни. Я хожу туда каждый день.
— А как вы узнаете друг друга?
— Я надеваю разные туфли, черную и коричневую, а теперь пустите!
— Еще один вопрос. Каков пароль?
— Помолитесь за меня.
Она попыталась рвануться вперед, но Дитер, как и Ганс, держал ее крепко.
— Помолитесь за меня, — повторил Дитер. — Это вы говорите или агент?
— Агент… о, я вас умоляю!
— А ваш ответ?
— «Я молюсь за мир» — вот мой ответ.
— Спасибо, — сказал Дитер и отпустил ее.
Женщина рванулась внутрь.
Дитер кивнул Стефании, которая последовала за ней и закрыла дверь.
Дитер не скрывал своего удовлетворения.
— Ну вот, Ганс, мы все-таки кое-чего добились.
Ганс тоже был доволен.
— В крипте кафедрального собора, каждый день в три часа пополудни, черные и коричневые туфли, «Помолитесь за меня» и отзыв «Я молюсь за мир». Прекрасно!
— Когда они выйдут, отправь заключенную в камеру и передай гестапо. Они сделают так, чтобы она затерялась где-нибудь в лагере.
Ганс кивнул.
— Мне кажется, это чересчур сурово, господин майор. Я имею в виду, что она ведь пожилая дама.
— Это так — но вспомни о немецких солдатах и французских гражданских лицах, убитых террористами, которых она укрывала. Тогда такое наказание покажется недостаточно суровым.
— Да, тогда это выглядит по-другому.
— Видишь, как одна зацепка ведет нас к другой, — задумчиво сказал Дитер. — Гастон дал нам этот дом, дом вывел на мадемуазель Лема, она вывела нас на крипту, а крипта… кто знает, куда она нас выведет? — Он принялся размышлять о том, как наилучшим образом использовать полученную информацию.
Можно было захватывать агентов, причем Лондон об этом ничего не будет знать. Если все сделать правильно, союзники будут посылать людей по этому маршруту, затрачивая массу ресурсов. Так уже делали в Голландии — более пятидесяти хорошо обученных диверсантов спустились на парашютах прямо в руки немцев.
В идеале следующий агент, которого пошлет Лондон, отправится в крипту кафедрального собора и встретит там мадемуазель Лема. Она отведет агента домой, и тот отправит в Лондон радиограмму, сообщив, что все в порядке. Потом, когда он уйдет из дома, Дитер сможет завладеть его шифроблокнотом. После этого Дитер сможет арестовать агента, но от его имени и дальше посылать в Лондон радиограммы — и читать ответы. Фактически он будет руководить абсолютно фиктивной ячейкой Сопротивления. Это захватывающая перспектива.
— Ну что, майор, заключенная заговорила? — спросил проходивший мимо Вилли Вебер.
— Заговорила.
— Не слишком скоро. Она сказала что-нибудь полезное?
— Можешь сказать своим начальникам, что она сообщила место встреч и используемый пароль. Мы сможем подбирать всех агентов по мере их прибытия.
Несмотря на всю свою враждебность, Вебер явно заинтересовался.
— И где это место?
Дитер заколебался. Он бы предпочел ничего не сообщать Веберу. Но ничего не сказать ему значило оскорбить, а он нуждался в помощи этого человека. Придется сообщить.
— Крипта кафедрального собора, в три часа дня.
— Я проинформирую Париж. — И Вебер пошел дальше.
Дитер снова стал продумывать свой следующий шаг.
Дом на рю дю Буа — это пункт связи. Никто из ячейки «Белянже» не встречался с мадемуазель Лема. Прибывающие из Лондона агенты не знают, как она выглядит, — вот зачем нужны опознавательные знаки и пароли. Если кто-то сможет сыграть ее роль… но кто?
В этот момент из женского туалета вместе с мадемуазель Лема вышла Стефания.
Она сможет это сделать.
Конечно, она гораздо моложе мадемуазель Лема и выглядит совсем иначе, но агенты не могут этого знать. Она однозначно француженка. Все, что ей нужно сделать, — это позаботиться об агенте где-то в течение одного дня.
Он взял Стефанию за руку.
— Теперь заключенной займется Ганс. Пойдем, я угощу тебя бокалом шампанского.
Он вывел ее из шато. На площади солдаты продолжали свою работу, в лучах вечернего солнца три столба отбрасывали на землю длинные тени. Возле дверей церкви стояла группа местных жителей, молча наблюдая за происходящим.
Дитер и Стефания зашли в кафе. Дитер заказал бутылку шампанского.
— Спасибо за помощь, — сказал он. — Я это ценю.
— Я тебя люблю, — сказала она. — И ты меня любишь, я знаю, хотя никогда об этом не говоришь.
— Но как ты относишься к тому, что мы сегодня сделали? Ты француженка, твоя бабушка относится к расе, о которой мы не должны говорить, к тому же, насколько я знаю, ты не фашистка.
Стефания энергично замотала головой.
— Я больше не верю в национальность, расу или политику! — страстно заявила она. — Когда меня арестовало гестапо, никто из французов мне не помог. Никто из евреев мне не помог. Никто из социалистов, либералов или коммунистов не помог. А в тюрьме мне было так холодно! — Ее лицо изменилось. С губ исчезла та сексуальная полуулыбка, которая играла на них почти все время, глаза утратили оттенок дразнящего приглашения. Сейчас она видела другую сцену из другого времени. Сложив руки на груди, Стефания вздрогнула, хотя был теплый летний вечер. — Холодно было не только снаружи. Я ощущала его не только кожей, холод пронизывал мне сердце, внутренности и сосуды. Мне казалось, что я больше никогда не согреюсь, что я так холодной и сойду в могилу. — Она надолго замолчала, лицо ее вытянулось и побледнело, и Дитер на мгновение почувствовал, что война — это все же ужасная вещь. — Я никогда не забуду тот камин в твоей квартире, — вновь заговорила она. — Угольный камин. К тому времени я уже забыла, что бывает такое обжигающее тепло. Оно снова сделало меня человеком. — Она вышла из транса. — Ты меня спас. Ты дал мне пищу и вино. Ты купил мне одежду. — Она улыбнулась своей прежней улыбкой, говорившей «Ты сможешь, если посмеешь». — И ты любил меня перед этим угольным камином.
Он взял ее за руку.
— Это было нетрудно.
— Ты бережешь меня в мире, где почти никто не чувствует себя в безопасности. Поэтому я верю только в тебя.
— Если ты говоришь серьезно…
— Разумеется.
— Тогда ты можешь кое-что еще для меня сделать.
— Что угодно.
— Я хочу, чтобы ты сыграла роль мадемуазель Лема.
Она приподняла тщательно выщипанную бровь.
— Выдай себя за нее. Каждый день к трем часам приходи в крипту кафедрального собора в одном черном ботинке и одном коричневом. Когда кто-то подойдет к тебе и скажет «Помолитесь за меня», отвечай «Я молюсь за мир». Отведи этого человека на рю дю Буа. А потом вызови меня.
— На первый взгляд это несложно.
Принесли шампанское, и Дитер наполнил два бокала.
— Это и должно быть несложно, — сказал он, решив, что нужно быть с ней откровенным. — Но небольшой риск все-таки есть. Если агент раньше встречался с мадемуазель Лема, он поймет, что ты его обманываешь. Тогда тебе будет грозить опасность. Ты готова на это пойти?
— Для тебя это важно?
— Это важно для исхода войны.
— Исход войны меня не беспокоит.
— Это важно и для меня тоже.
— Тогда я это сделаю.
Дитер поднял бокал.
— Спасибо, — сказал он.
Они чокнулись и выпили.
Снаружи, на площади, раздался ружейный залп. Дитер выглянул в окно. Он увидел обмякшие после смерти три тела, привязанные к деревянным столбам, строй солдат, опускающих ружья, и толпу горожан, молчаливую и неподвижную.
Глава шестнадцатая
Экономия военного времени мало отразилась на Сохо — квартале красных фонарей, расположенном в самом сердце лондонского Уэст-Энда. По улицам, потягивая пиво, шатались те же самые группы молодых людей — правда, большинство из них были в военной форме. Все те же крашеные девицы в обтягивающих платьях прогуливались по тротуарам, выискивая взглядом потенциальных клиентов. Из-за затемнения светящиеся вывески на клубах и барах были выключены, но все заведения были открыты.
Марк и Флик прибыли в клуб «Крест-накрест» в десять часов вечера. Управляющий, молодой человек в смокинге с красным галстуком-бабочкой, встретил Марка как старого друга. Настроение у Флик было приподнятым. Марк знает женщину — телефонного мастера, и Флик сейчас с ней встретится, так что она испытывала прилив оптимизма. Марк сказал о ней немного, только то, что ее зовут Грета — как кинозвезду. Когда Флик попыталась его расспросить, он только сказал: «Ты сама должна ее увидеть».
После того как Марк уплатил входную плату и обменялся любезностями с управляющим, Флик заметила, что он изменился. Он стал более раскованным, жесты — театральными, а голос зазвучал мелодичнее. Похоже, у брата есть вторая личина, которую он надевает на себя после заката, подумала Флик.