Она сомневается, что мальчик был мертв, однако не видела своими глазами ни его вздымающейся и опадающей груди, ни легкого подрагивания тела только что уснувшего человека.
Если это чары – Оливия надеется их развеять. Надеется коснуться его руки и разбудить.
И все же прошло столько времени. Целых два года. Ему должно быть четырнадцать, но фигура, свернувшаяся клубком на потрескавшемся дне фонтана, принадлежала ребенку. С другой стороны, за стеной, похоже, ничто не способно расти. Вероятно, так же и с людьми.
– Да как же это возможно? – удивляется Ханна.
Она пытается отвлечься возней с супом, который никто не намеревается есть.
Оливия уже поведала историю о своем путешествии за стену, по крайней мере – ту часть, что касалась мальчика, а Эдгар как мог постарался перевести жесты, все сильнее хмурясь с каждым словом.
– Невыносимо признавать, но это наверняка ловушка, – кашлянув, заявляет он.
Будто это и так не очевидно. Конечно, ловушка! Украденное дитя брошено на виду как приманка. Но у ловушек есть замки. Их можно взломать. Их можно открыть. Ловушка становится ловушкой, только если даешь себя поймать. Но теперь Оливия знает, что там ждет, и когда она туда вернется…
– Сегодня же иду, – заявляет Мэтью.
– Нет! – одновременно восклицают Ханна, Эдгар и Оливия, двое – вслух, а одна – резким взмахом руки.
– Он мой брат, – не отступает Мэтью. – Однажды я его бросил. И не поступлю с ним так снова.
Оливия вздыхает, а потом подходит к кузену и сильно его толкает. Мэтью отшатнувшись, ударяется о столешницу, но, похоже, ему не больно – скорее, он потрясен. Однако цель достигнута: видно, что кузен едва стоит на ногах. Румянец у него на щеках не здоровый, это признак болезни. От недосыпания кузен исхудал и осунулся, а Оливия побывала за стеной и сумела вернуться. Видела, что скрывается в тени, что живет во мраке.
Она переводит взгляд на Эдгара и Ханну.
Оливия не знает, как поведать им о гулях, о том, как те являются на ее зов. Она не рассказала, как под ее пальцами внезапно и бурно возрождается жизнь. И о том, что она дочь своего отца, тоже не упомянула: что какая-то ее часть принадлежит тому миру за стеной. Что если и есть кто-то, способный войти в царство мертвых и вернуться, – это она.
Мэтью сжимает кулаки и умоляюще твердит:
– Он мой брат.
Кивнув, Оливия берет кузена за перевязанную руку.
«Знаю, – одним лишь взглядом и легким пожатием пальцев отвечает она. – Я его верну».
До заката шесть часов.
Слишком много и все же недостаточно.
Ханна считает, что ей следует поесть, Эдгар думает, что она нуждается в отдыхе, а Мэтью – что вылазкой лучше заняться ему.
Оливия не в состоянии ни есть, ни отдыхать, не в силах она и передать свою ношу. Ей остается лишь готовиться, и чем больше она узна́ет о доме, тем лучше. За последние несколько дней Оливия выучила схему расположения коридоров, но теперь смотрит по сторонам, на стены и полы, и размышляет…
Мир, что ты видела за стеной, – тень нашего мира.
Она так и этак крутит в голове слова Мэтью, будто особняки на металлических кольцах. Дома – Галлант и не-Галлант; один – ветхий и разваливающийся, другой – требует ремонта, но в остальном они одинаковые.
Оливия возвращается в кабинет, кузен следует за ней по пятам. Подойдя к стене за столом, она пальцами обследует обои под полкой.
– Что ты делаешь? – спрашивает Мэтью, пока Оливия водит рукой по стене, стараясь отыскать шов.
Ведь он был здесь в том, другом доме, и потому…
Пальцы нащупывают прорезь в оклеенной обоями стене. Оливия нажимает ладонью, и тайная дверь поддается, совсем чуть-чуть, а затем распахивается в узкий коридор. Если пойти по нему, окажешься на кухне.
Мэтью таращится на нее так, будто она показала ему фокус.
– Откуда ты… – начинает он, но у Оливии нет времени объяснять, рисовать гуля, его руку на своих губах, поэтому она возвращается к модели миниатюрных домов в окружении металлических колец. Указывает сначала на один из них, потом на другой, проводя меж «Галлантами» незримую линию.
Мэтью прищуривается, и вдруг его взгляд светлеет.
– Как у нас, так и там… – размышляет он.
Оливия кивает, показывает рисунок, который сделала в саду, – рисунок Галланта – и постукивает по нему карандашом, как бы говоря: «А есть еще?»
Мэтью озаряет догадка, лицо его проясняется.
– Иди за мной!
У каждого дома – свои секреты. В Мерилансе не было скрытых ходов или фальшивых стен, но в одном коридоре имелась расшатанная половица, наверху северной лестницы – закуток, где можно затаиться, с десяток уединенных и темных уголков. Секреты Галланта куда грандиознее.
Оливия изучает их, впечатывая в память, словно прячет полевой цветок между страницами своего блокнота.
Один проход она уже нашла – неосвещенный туннель между кабинетом и кухней. Мэтью показывает второй. Он ведет Оливию в бальную залу, к высоким, до пояса, панелям, которыми обшиты стены, ощупывает дерево и находит зазор.
– Здесь! – Мэтью берет Оливию за руку и проводит ее пальцами по стене.
На ощупь кажется, будто откололась щепка, но если нажать, деревянная панель отходит в сторону, а за ней – тайник, слишком маленький, поместится только ребенок или худенькая девушка. Присев на корточки и прищурившись, Оливия заглядывает в темноту, Мэтью подносит лампу, и в ее свете становятся видны приземистые каменные ступеньки.
– Лестница ведет в погреб, – объясняет кузен.
Погреб. Она видела его всего раз, наутро после приезда, когда Ханна выбралась оттуда с корзиной. Оливия предпочла бы спуститься в сотню других мест, только не в каменный склеп под домом, и все же, закрывая дверцу, заставляет себя отмерить взглядом расстояние до угла, запомнить отколотую щепку, чтобы в темноте наверняка отыскать ход.
В погоне за тайнами Галланта участвуют не только юные Прио́ры. Пока Мэтью ведет Оливию по дому, она замечает, как за ними наблюдают. Вот призрак в углу. Еще один на лестнице. Полустертые лица, знакомые по картинам из галереи. Члены семьи, о которой Оливия даже не догадывалась. Все это Прио́ры – как и те гули за стеной, что так и не вернулись домой.
Дальше они идут в музыкальный салон. Пальцы Оливии зудят – вот бы просто сесть и поиграть, выучить еще одну мелодию… Но у рояля Мэтью не задерживается. Он проходит мимо, в правый угол, и нащупывает на стене стык, где сходятся две полосы обоев.
– Здесь, – говорит кузен, прижимая к стене ладонь. На миг кажется, что сейчас Мэтью скомандует потайной двери открыться, как повелевал садовыми вратами. Но на руке его не видно крови, приказов он не отдает, просто нажимает на панель, и та отворяется. Кузен приглашает Оливию следовать за ним: – Идем.
Лестница крутая и узкая, почти как стремянка. Они поднимаются наверх и выходят в комнате Мэтью. Кузен присаживается на кровать перевести дух.
– Мой брат любил эту игру. «Отыщи все секреты».
Мэтью хорошо скрывает болезнь, но усталость, омрачившая его лицо, и слабая дрожь рук все же заметны.
Он кивает на стену напротив, где висит гобелен с изображением сада. Оливия откидывает ткань, а под ней – дверь. Не потайная, скрытая в обшивке, а самая обычная – похоже, гобелен повесили, чтобы спрятать ее от глаз.
В скважине торчит маленький золотой ключ. Оливия бросает взгляд на Мэтью – можно? Тот кивает, и она отпирает дверь. Щелчок замка, и створка распахивается, но не в ванную комнату или коридор, а в другую спальню, чуть меньшую по размеру, чем комната Мэтью.
Ставни открыты, портьеры задернуты, предвечерний свет озаряет стол, сундук и кровать. На подушке восседает потрепанный мишка, у тумбочки пристроилась пара ботинок. Это спальня Томаса.
Оливия так и видит: вот Ханна приходит сюда каждое утро. Эдгар на ночь закрывает ставни. Они совершают все ритуалы, но комната выглядит заброшенной. Половицы слишком жесткие, а пыль, хоть ее и смахнули с поверхностей, висит в воздухе.
Оливия возвращается к Мэтью и запирает дверь, повернув в замке золотой ключик. Кузен вздыхает и поднимается с постели.
Оливия идет за ним к выходу, спускается по парадной лестнице и размышляет обо всех коридорах, комнатах и потайных дверях Галланта. Возможно, все это не пригодится. Возможно, мальчик по-прежнему там, в пустой чаше фонтана, и Оливии никогда больше не придется ступить в другой дом. Возможно, все будет вот так просто, да только… вряд ли.
До заката – три часа.
Мэтью отдыхает, но Оливия напряжена, будто натянутая струна. Она выходит в сад немного развеяться. День теплый, Оливия гуляет по дорожкам между клумб, скользя взглядом по зелени, золотистым и розовым цветам. И вдруг на окраине сада кое-что замечает.
Ночью погибла одна из роз, будто на куст внезапно налетел холод. Стебель выглядит ломким, листья скрутились, головка поникла. Осколок зимы среди лета. Приблизившись, Оливия замечает серый сорняк, который душит розу, будто сжимает ей горло.
Оливия вспоминает другой сад, оживший на ладони цветок, и пальцы у нее подрагивают. Здоровой рукой она касается розы, бережно, будто та стеклянная и об нее можно пораниться. Медленно берет увядший, на ощупь сухой как бумага бутон в ладонь и ждет, когда кожу начнет покалывать холод и цветок оживет.
Однако ничего не происходит.
Нахмурясь, Оливия сжимает розу сильнее, стараясь вдохнуть в нее силы. Но цветок лишь рассыпается у нее в руке, роняя лепестки на траву. Оливия смотрит на свои пальцы: кожу, как тенью, покрыло пылью мертвой розы.
Какой бы силой она ни обладала за стеной, здесь у нее власти нет.
Два часа до заката.
Ее чемодан исчез из холла и вернулся к изножью кровати. Оливия снимает цветной наряд матери и натягивает собственную серую одежку, которая за стеной сольется с окружающим миром. Затаив дыхание, Оливия застегивает пуговицы, будто накладывает чары и платье в силах снова превратить ее в девочку из Мериланса.
Но это невозможно. Оливия никогда ею не была.