Что же касается народа, то это народ молодой, новый и единый, который растет под сенью креста, не является ни гражданином Цезаря, ни рабом Хлодвига, осознает себя и несет в себе все начала своей грядущей жизни. Племя это вначале малочисленное и слабое, обязанное своим появлением на свет нужде и своим сбережением — монастырским стенам, но с каждым днем увеличивается число его сыновей, с каждым годом прирастают его земельные владения, причем настолько, что в середине седьмого столетия Хлодвиг II на ассамблее на Мартовском поле замечает, что на ней не представлена значительная часть территории королевства, и обращается к духовенству, чтобы оно направило своих депутатов на первое собрание.
Эти первые депутаты, имена которых неизвестны, прибыв на ассамблею франков, незаметно, но неоспоримо представляли нацию, родившуюся в тисках завоевателей. То был побежденный народ, уже сопротивляющийся народу-победителю; то были сыны тех, кто получил законы, опустив голову в грязь, и кто, поднявшись на одно колено, потребовал обсудить эти законы, в ожидании того времени, когда их дети, встав на ноги и держа в руке меч, в свой черед спросят, по какому праву им эти законы навязали.
Именно в эту эпоху папство начинает заявлять о своей демократической миссии и берет на себя защиту интересов, представителем которых оно вскоре само и становится: будучи народной властью, избранной перед лицом и в противовес избирательной аристократической власти, оно использует полученные им от народа полномочия для того, чтобы защищать его от засилья короля и вождей. С этого времени нация, представленная Церковью, имеет своего трибуна, подобно тому как завоеватели, представленные аристократию, имеют своего короля; один держит в руке пастушеский посох, другой — скипетр; у одного на голове тиара, у другого — корона, и в грандиозных поединках, которым предавались две эти соперничающие власти, народный кесарь всегда, пока он был поборником народовластия, в конечном счете повергал наземь кесаря аристократии.
Такова была политическая деятельность Церкви в поздние века монархии. Ниже мы бросим взгляд на Францию тех лет, когда угасла династия Карла Великого, и возобновим прерванный нами теперь разговор об этой политической деятельности церковников: мы начнем с того, какой она была в ту эпоху, и проследим за тем, насколько она отвечала народным интересам, вплоть до того времени, когда Святой престол будут занимать Стефан III и Иоанн XII.
Что же касается литературной деятельности Церкви, то она необъятна; отшельническая жизнь, отрывая человека от мирских интересов, заставляла его расходовать все свои силы на работу ума. Политическая независимость монаха обеспечивала ему независимость литературную; мудреный и непонятный завовоевателям язык, на котором писал монах, позволял ему излить свою ненависть и свое презрение к ним, тем самым донося до нас истинные чувства, какие питали наши предки к своим победителям, и указать нам, постоянно именуя их варварами, под каким углом зрения мы на самом деле должны их рассматривать. Монастыри были тогда укрепленными книгохранилищами, где сохранились для нас сокровища языческой литературы. Античные труды оказались бы утраченными во время набегов варварских народов, если бы монастыри не собрали бы их и не сберегли в неприкосновенности; именно там снова и снова создавались их копии, работа над которыми велась либо исключительно ради научного познания, либо в качестве покаянного умерщвления плоти: соединяя цепь прошлого с цепью будущего, они связывали тем самым эпоху античности с нынешней эпохой. Гомер, Гесиод, Аполлоний, Мусей, Коллуф, Эсхил, Софокл, Еврипид, Геродот, Фукидид, Ксенофонт, Вергилий, Тит Ливий, Полибий, Дионисий Галикарнасский, Саллюстий, Цезарь, Лукиан, Тацит, Иосиф Флавий, Светоний, Иордан, Сальвиан, Евсевий, святой Августин, святой Иероним, Григорий Турский, святой Ремигий, Фредегар, Алкуин, Ангиль- берт, Эйнхард, Теган, Луп Феррьерский, Эрик Осерский, Гинкмар, Одон Клюнийский, Герберт, Аббон, Фульберт, Ригорд, Вилларду эн, Жуанвиль, Вильгельм Тирский, Жан де Мён, Фруассар, Монстреле, Жювеналь дез Юрсен, Коммин, Брантом, Сюлли и де Ту образуют неразрывную нить, посредством которой мы восходим от нынешних достоверных времен к легендарным временам античности. Каждый из этих авторов, словно факел, установленный на дороге столетий, освещает свою эпоху и дает возможность любому человеку исследовать путь, который пролегает через средневековую Франции, вторжение народов Севера и Востока, нашествия Цезаря, завоевания Александра Македонского и Пелопонесскую войну и охватывает период в две тысячи восемьсот тридцать три года.
ГАЛЛИЯДИНАСТИЯ ЗАВОЕВАТЕЛЕЙФРАНКСКАЯ МОНАРХИЯПИПИН КОРОТКИЙ
Только что мы показали торжество австразийской политики над политикой нейстрийской и сделали читателя свидетелем победы аристократии над королевской властью, однако он неправильно поймет нас, если после нашего рассказа будет воспринимать восшествие Пипина на престол Меровингов как узурпацию: это было ниспровержение династии, которая мало-помалу, путем передачи власти по наследству, уклонялась от выборов, вот и все; сеньоры, избиравшие короля из числа лиц, не принадлежащих к правящему роду, лишь возвращались к неузаконенному, но не отмененному праву: напротив, все условия выборов исполнялись, поскольку к решению, принятому вассалами, добавилось и одобрение со стороны папы[101], и таким образом выбор народа-завоевателя оказался утвержден завоеванным народом, представителем которого был папа Захария, а это может служить доказательством того, что восшествие на престол основателя новой династии сулило коренным жителям улучшение их участи; и в самом деле, при его преемниках будет осуществлен переход от рабства к крепостной зависимости. Кстати, это был первый случай, когда папа своим церковным одобрением узаконил действие светской власти, которая возвела короля на трон.
Пипин дважды выразил свою признательность папе за этот поступок: во-первых, он дал согласие, чтобы его короновал в Суассоне, причем по иудейскому обряду, Бонифаций, архиепископ Майнцский, помазав его на царство, как это было принято при древних царях Израиля; эта церемония, принятая его преемниками, сделалась основой, на которой все французские короли вплоть до падения Карла X строили догмат божественного права; во-вторых, он бросил вызов лангобардскому королю Айстульфу, осадившему Рим, отдал церкви святого Петра часть владений побежденного противника и, признав прежде своим согласием на коронование духовную власть папы Захарии, заложил теперь, благодаря этой территориальной уступке, сделанной Стефану III, его преемнику, основы светской власти Рима.
Эти два отмеченных нами события настолько важны, что в их тени остается незамеченным еще более важное событие: посещение Нейстрии папой Стефаном III, который, приехав просить помощи у Пипина, заранее короновал как будущих наследников трона Карла и Кар- ломана.
Таким образом, в случае с Липином коронование следовало за выборами и подтверждало их, и он никоим образом не покушался на обычаи, в соответствии с которыми меровигские франки возводили на трон своих королей.
Однако в случае с Карлом и Карломаном коронация, напротив, не только предшествовала выборам, но и заменила их, так что все права народа-завоевателя, всего лишь нарушенные при первой династии, были упразднены при второй. И, поскольку авторитет папства отражал волю народа, можно было предвидеть, что этот авторитет будет возрастать по мере укрепления воли народа, следовать за ней по пути ее развития и оставаться преданным ей при всех своих переменах и что в тот день, когда начнется борьба между интересами народа и интересами королевской власти, папство встанет на сторону местных жителей, противопоставив себя чужеземцам, и вместе с коренным населением начнет сражаться за общее дело, выступая против завоевателей.
Вот почему Пипин, едва став королем, первым подает пример, которому неблагодарность и политика не раз последуют в будущем, и первым же актом его царствования становится разрыв с принципом, благодаря которому оно стало возможным.
Вот в этом, если мы не ошибаемся, и состояла подлинная узурпация, но не королевского престола, а прав тех, кто возводил на него королей; и потому франкские сеньоры изо всех сил возроптали, ибо над их древней прерогативой восторжествовали два могущественных и прежде неизвестных принципа: принцип божественного права и принцип престолонаследия.
Вернемся, однако, к Пипину.
Папа Стефан III умирает, и его брат Павел сменяет его на папском престоле; Риму вновь угрожают саксы, славонцы и лангобарды. Павел призывает на помощь Пипина, и враги терпят поражение: король славонцев и лангобардский государь становятся вассалами Франции и платят ей дань, а Павел в знак благодарности посылает ему римских церковных певчих, чтобы они обучали певчих его дворцовой церкви, и дарит ему несколько манускриптов по географии, орфографии и грамматике, среди которых оказывается диалектика Аристотеля и сочинения святого Дионисия Ареопагита, а в дополнение ко всем этим богатствам — часы, показывающие время ночью, первые, какими владела Франция.[102]
Когда эти дары прибыли, Пипин готовился к походу на Вайфара, герцога Аквитанского, род которого происходил от Боггиса, сына Хариберта, и, следовательно, сохранил в своих жилах чистую кровь первой династии; в этом и была причина бесконечных войн между герцогством и короной, происходивших и в прошлом и представлявших собой не что иное, как вооруженные смуты, которые поднимали потомки Хлодвига, отказываясь признать себя вассалами престола, прежде принадлежавшего их отцам[103]; Вайфар потерпел поражение и во время бегства был убит собственными воинами