Изменяется также характер зрелищ и развлечений. На смену схваткам людей и зверей в цирках приходит охота, другой вид таких схваток; затем появляются канатные плясуны, скоморохи со своими виолами, а потом и вожаки медведей и обезьян, которых они обучали забавно передразнивать привычные черты человеческого поведения.
В эту переходную эпоху мелькает также призрачная тень литературы, ободренная учреждением академии. Из смеси латыни, кельтского и германского языков формируется романский язык.[177] Арифметика, грамматика и церковное пение преподаются в открытых для этой цели школах; Карл Великий приказывает собирать франкские народные песни; сочинения Аристотеля, Пшпократа и Галена переводятся арабами, и, наконец, монахиня Хросвита сочиняет целый сборник латинских стихов.
В свой черед робко пробиваются ростки науки: на юге Франции арабы развивают химию; Людвиг Благочестивый изучает астрономию; наконец, медицинская школа, основанная в Салерно в 984 году, посылает во Францию нескольких своих выпускников.
Изменения претерпевает и денежная система. Ее единицами служат фунты, солиды и денарии; на одной стороне монеты изображается портрет короля, при котором она чеканится, на другой — простой или двойной крест между буквами а и о, символами Христа, который есть начало и конец всего сущего; и, наконец, надпись на ней представляет собой латинский девиз, принятый Карлом Великим и заключающий в себе целую политическую революцию, а именно упразднение выборного права и признание права божественного: «Karolus Magnus gratia Dei rex»[178]
При Рауле появляются мастерские по производству конопляного полотна, и, как только индустрия делает этот первый шаг, коммерция цепляется за почву, которую она никогда уже не оставит.
В политическом отношении облик королевства подвергается еще более значительным изменениям. Огромные социальные преобразования осуществляются в тот момент, когда уходят последние «длинноволосые» короли и появляются первые короли из династии Каролингов. Это переход от рабства к крепостной зависимости — первый шаг, сделанный по направлению к свободе, робкий шаг вслепую, как у ребенка; первый этап пути, который приведет человека в неведомые края, скрытые далеко за тем горизонтом, какой он пока лишь охватывает взглядом. Мы видели, как при первой династии эти преобразования начались с передачи в собственность ленов и церковных приходов, что привело к созданию феодальной системы, укрепление которой мы наблюдаем при второй династии и которой предстоит упорядочиться при третьей, приняв наименование вассалитета. С тех времен ведут начало не только могущественные семьи, которые составят позднее французскую знать, но и аристократические имена, которыми будут называть эти семьи. Получив земли от короля, вожди, чтобы извлечь из этих пожалований наибольший почет, заменяли названиями своей новой земельной собственности франкские имена, под которыми они были прежде известны, и прибавляли к этим названиям свои крестильные имена. Таким образом, вначале мы видим, как эти люди, обладая званием вождя, владеют землей, но не имеют имени; затем, в звании знатных вассалов, владеют землей и имеют имя; и в конце концов, в звании аристократов, еще похваляются именем, но уже не владеют землей.
Церковь, чью деятельность как представителя интересов народа мы обещали выше проследить, достигает при второй династии наивысшей степени могущества и заставляет захватчиков трона дорого заплатить за святой елей, который она изливает на их головы: папы применяют в отношении мирских дел право творить суд, которое они получили в отношении дел духовных; однако первые опыты этой папской власти делаются с демократической целью: случалось так, что сыновья тех, кто отдавал земли монастырским общинам — а не надо забывать, что монастырские общины это и есть народ, — порой желали вернуть эти земли целиком или частично, и тогда монахи жаловались аббату, аббат жаловался епископу, а епископ — папе. Папа же требовал у короля или у вождя, незаконно присвоившего землю, вернуть народу то, что принадлежит народу, как Иисус некогда дал совет отдавать кесарю кесарево, и, если грабитель отказывался выполнить это требование, церковное отлучение заменяло, благодаря своему духовному воздействию, светские меры принуждения, которых в те времена у папства еще не было. Вот каким образом излагались подобные отлучения (приводимый нами пример не оставляет никаких сомнений в отношении обстоятельств, в связи с которыми отлучение было наложено).
«Что же касается захватчиков церковных владений, коих святые каноны, продиктованные Духом Божьим и освященные всеобщим признанием, равно как указы блюстителей Апостольского престола объявляют пребывающими под тяжестью анафемы до тех пор, пока они не искупят должным образом свою вину, и похитителей, о коих апостол, говоря от имени Христа, изрек, что они не наследуют Царства Божьего, то мы запрещаем всем истинным христианам вкушать пищу вместе с такими людьми, пока они упорствуют в своем преступлении; повелеваем властью Христовой и сим приговором, что если до наступления нынешних ноябрьских календ они не возвратят церквам незаконно отнятые у них владения и не возместят причиненные убытки, то будут вплоть до возвращения церковных владений и надлежащего возмещения убытков отлучены от причастия Тела и Крови Христовых и вследствие этого, по слову истинного проповедника, силою Господа нашего Иисуса Христа преданы Сатане во измождение плоти, дабы их дух был спасен в день Господа нашего Иисуса Христа»[179].
Подобные опыты, которые утверждают Церковь в ее могуществе, ведут папство к тирании, а прелатов к гордыне: римские папы возводят королей на трон и свергают их оттуда; епископы добиваются преимущества перед сеньорами, первыми упоминаются в грамотах и ставят свою подпись сразу же после королевской; они обладают правом вершить суд, как князья; чеканят монету, как монархи; взимают подати и набирают войска, как завоеватели, и присоединяют захваченные владения к дарованным владениям, а завоевания к пожалованиям. В конце концов Рим при Стефане III делается соперником Рима при Августе, и город на семи холмах все еще заслуживает имени Вечного Города. Мы увидим, как при третьей династии он утратит это влияние, когда, превратившись из демократа в аристократа, предпочтет интересы королевской власти интересам народа.
Со своей стороны, как мы уже говорили, сеньоры, используя раздоры, разъединяющие наследников Карла Великого, избавляются от засилья королевской власти: вот кто извлечет пользу из слабости Людвига Благочестивого, глупости Карла Простоватого и плена Людвига Заморского, освободившись от ленной зависимости. Сыновья тех, кто получил эти владения по королевской милости, полагают, что король пожаловал их с корыстной целью, а не в порыве великодушия; они говорят себе, что раз их отцам было угодно брать эти владения, да еще больших размеров и не выставляя никаких требований, то королевская власть, занятая междоусобными и внешними войнами, окажется слишком слабой для того, чтобы покончить с подобными расхищениями. С того времени исчезает всякое чувство признательности сеньоров по отношению к королевской власти, которая дала им эти земли, точно так же, как оно исчезает у королевской власти по отношению к сеньорам, которые дали ей трон: Карл Великий стал королем милостью Божьей, и вот не прошло еще и века после его смерти и не угасла еще его династия, как вельможи уже не желают более зависеть от своих суверенов и в свою очередь делаются графами и маркизами милостью Божьей.
Что же касается так называемого раздробления империи — чему все историки приписывают быстрый упадок династии, сердце которой с такой силой билось в груди Карла Великого, упадок, чьи истинные причины, как нам представляется, мы обозначили, — так вот, повторяем, что касается так называемого раздробления империи, то ошибка этих историков проистекает, по нашему мнению, из того, что, вместо того, чтобы останавливаться на причинах естественных, связанных с земельной собственностью, они ищут причины случайные, политические.[180]
Сравнение чисто материального характера, которое в виде картинки предстанет сейчас перед мысленным взором читателя, сделает, как нам хочется надеяться, совершенно ясной для каждого ту мысль, какую мы высказываем по поводу раздробления огромной единой империи на девять новых отдельных королевств.
Возможно, кто-то из наших читателей бывал в Швейцарии и поднимался на вершину Риги. Так вот, с самой высокой точки этой горы можно увидеть, бросив взгляд вокруг, девять озер, которые заполняют котловины, созданные для них рукою Господа; обращает на себя внимание, что каждое из этих озер, отделенное от соседних высокими складками земли, образующими их берега, отличается от всех других, благодаря этой обособленности, как очертаниями береговой линии, так и цветом воды. Так вот, предположите на мгновение, что со снежной вершины горы Пилата в самое крупное из этих девяти озер, озеро Четырех Кантонов например, вдруг скатится одна из ледяных глыб, которая в этой стране горных вершин покажется всего лишь осколком, тогда как для нас она будет целой горой. Падая в озеро, она вытеснит определенный объем воды; эта вода перехлестнет через берега и начнет затоплять долину за долиной, и вскоре вместо девяти озер образуется одно, поскольку разделяющие их полосы земли уйдут под воду.
То будет огромное озеро, и уже на следующий день всем станет казаться, что оно находилось тут с начала веков, хотя оно возникло лишь накануне; то будет нечто вроде моря, и все станут думать, что оно повсюду имеет одинаковую глубину, хотя в отдельных местах оно едва покроет поверхность земли; то будет необозримое водное пространство одного и того же цвета на всей поверхности, которое сохранит у себя в глубинах свои изначальные оттенки.