Со своей стороны, монархическая власть, которая рано или поздно должна стать единственным врагом свободы, чтобы, когда она в свой черед окажется свергнута свободой, та была уже не царицей, а богиней вселенной, в это самое время и по тем же причинам берет верх над светской властью сеньоров и духовной властью церковников. С этого момента феодальная система, ослабленная священным походом крестоносцев, станет впредь не помехой для королевской власти, а напротив, своего рода оборонительным средством, чем-то вроде щита, которым она будет защищать себя как от врага, так и от народа и от которого междоусобицы и внешние войны, отрубая от него кусок за куском, в конце концов не оставят в ее руках ничего.
Таким образом, начиная с конца одиннадцатого столетия укрепляется королевская власть и растет сила народа. Феодальная система, дочь варварства, порождает монархию и свободу, этих двух сестер-близнецов, из которых одна в конечном счете задушит другую.
Стало быть, революции, которые спустя восемь веков прокатились по Франции, слабыми и незаметными ручейками начинаются у подножия трона Филиппа I и, из века в век становясь все шире и шире, громадным потоком вторгаются в нашу эпоху.
Точно так же, играя в Альпах, ребенок может перепрыгнуть, словно это ручейки на лужайке, через истоки четырех великих рек, которые бороздят всю Европу и, делаясь все шире, в конечном счете впадают в четыре великих моря[219].
Вернемся теперь к мелким подробностям этого царствования, теряющимся в тени тех трех крупных событий, о каких мы только что рассказали.
Филипп, придерживаясь тех мер предосторожности, какие были приняты королями третьей династии, еще при своей жизни коронует своего сына Людовика.
Продолжает формироваться романский язык: под именем трубадуров появляются первые прованские поэты, а под именем труверов — первые поэты Нейстрии.
Испытываемая рыцарями-крестоносцами потребность дать воинам сопровождающих их отрядов какой-либо опознавательный знак, который позволил бы различать своих среди армии в несколько миллионов человек, говорящих на тридцати разных языках, по необходимости заставляет их избрать определенные символы, которые по возвращении они из гордости сохранят; подражая им, те, кто за ними не последовал, такие символы станут вводить из зависти. Отсюда происходят гербы.
В 1088 году святой Бруно основывает в горах Дофине орден картезианцев.
Наконец, новый архитектурный стиль проникает в строительство церквей: он получил имя готика и занял промежуточное положение между романским и ренессансным стилями.
Тем временем за пределами Франции совершаются важные события.
Сид, герой Испании, подчиняет себе Альфонсо VI, Толедо и всю Новую Кастилию.[220]
Император Генрих IV низлагает папу Григория VII, который, в свою очередь, отлучает его от Церкви и лишает трона.[221]
Иерусалим захвачен крестоносцами[222], и Готфрид Бульонский становится его королем
Король Вильгельм убит на охоте, и на английский трон всходит Генрих I.[223]
Все эти события произошли во Франции и за ее пределами к тому времени, когда в 1108 году, в возрасте пятидесяти семи лет, в Мелене умирает Филипп I. Ему наследует его сын Людовик VI.
Людовик VI, которого обычно именуют Людовиком Толстым, это один из тех людей, кто имеет счастье родиться вовремя, кто появляется в нужный час и одарен способностями, отвечающими потребностям своей эпохи. Он окинул взглядом Францию, оценил ее положение и, углубившись в самого себя и взвесив свои силы, понял, что в век, когда происходит становление общества, королевская власть должна быть верховенством, а не господством; и с этого времени все поступки, какие он совершил в своей жизни, были направлены на осуществление этого замысла, и его царствование стало в некотором роде наброском великой драмы, сыгранной Людовиком XI.
Нашелся человек, который весьма помог королю заложить основы его монархической системы. И это был уже не майордом, грозный благодаря своим войскам, и не граф Парижский, могущественный благодаря своим владениям, а простой аббат монастыря Сен-Дени, гениальный человек, соправитель наподобие Сюлли и Кольбера, короче, министр в современном значении этого слова.
Итак, благодаря отдельным сражениям, которые Людовик Толстый давал феодальной системе, благодаря умелому управлению владениями короны, к которым Сугерий присоединил земли, купленные у тех сеньоров, что отправились в Святую Землю, а также крепости, изъятые у разгромленных непокорных вассалов, с самого начала этого царствования наблюдается исправная работа центрального правительства. Королевская власть рвет помочи, на которых ее удерживает феодализм, пытается делать свои первые шаги, отстаивает свои права, вытекающие из самой ее сущности, и заявляет о себе как о верховной власти, которая для развития общественных свобод сделает немного[224], но много сделает для формирования государства.
«В итоге, из-за разбойничьих вылазок этого сеньора, — рассказывает Сугерий, — на дороге, связывающей два этих города, происходили такие бесчинства и такой грабеж, что, если только горожане не отправлялись в путь большими группами, они не могли попасть из одного города в другой иначе, как по воле этого вероломного негодяя».[225]
И потому, когда Филипп, благодаря браку одного из своих сыновей[226] с дочерью Ги де Трюселя, стал хозяином этой башни, он, взяв Людовика за руку и другой рукой указав ему на почти неприступный замок, промолвил: «Людовик, сын мой, заботься о том, чтобы удержать эту башню, откуда исходили те обиды, из-за каких поседели мои волосы, равно как и те коварные уловки и подлые обманы, какие никогда не давали мне ни минуты мира и покоя».
Став королем, Людовик помнил наставления своего отца. Он захватил один за другим замки Гурне, Сент- Север, Ла-Ферте-Бодуэн, Ла-Рош-Пойон; воспользовавшись бунтом своего брата Филиппа, Людовик овладел цитаделью Манта и крепостью Монлери, которую он по неосторожности выпустил из своих рук, хотя отец так настойчиво советовал ему не спускать с нее глаз. Захватив все эти крепости, он со своей армией направился к замку Ле-Пюизе и взял его в осаду. Чтобы заставить эту жалкую крепостишку капитулировать, ему пришлось воевать три года — ровно столько же, сколько понадобилось крестоносцам, чтобы завоевать всю Палестину.
Оттуда, продолжая упорную работу по искоренению сеньоров из земель королевства, подобно тому как садовник вырывает сорную траву в своем саду, он двинулся к замку Ножан и заставил его сдаться, затем дошел до Буржа, захватил Жерминьи, отправил Эмона, владельца этого замка, во Францию и оставил в нем, как это уже было сделано им во всех других крепостях, верных и преданных людей.
Вскоре, в свой черед, его призвала война с внешним противником. Генрих I, король Англии, высадился в Нормандии; он желал расширить свой удел во Франции и, сохраняя верность наследственной ненависти, возобновить нескончаемую дуэль с того места, где ее приостановил король Вильгельм Рыжий.
Первые нанесенные удары не причиняли особого ущерба ни той, ни другой стороне, пока французская армия не потерпела поражение в битве при Бренвиле 20 августа 1119 года.
Тем не менее Людовику удалось одержать победу в нескольких отдельных сражениях, но в это время ему пришлось столкнуться с более сильным противником.
Смута в Германии улеглась после низложения Генриха IV. Его преемник Генрих V оказался во главе спокойной и могущественной империи; он с сожалением вспоминал времена верховенства Германии над Франкским королевством, верховенства, которое его предкам не удавалось восстановить после торжества национальной партии во Франции, и, под предлогом того, что в Реймсе папа Каликст отлучил его от Церкви, стал готовиться к вторжению в Шампань.
И тогда Людовик как повелитель обратился с призывом к своим знатным вассалам, которые полагали себя равными Гуго Капету[227], и знатные вассалы повиновались.
С этого времени верховенство королевской власти над феодальной знатью больше не было отвлеченным понятием и стало фактом.
Общий сбор был назначен на равнине у Реймса. Людовик, желая снискать благосклонность святого Дионисия, особого заступника и личного покровителя Французского королевства, отправился взять с алтаря своего аббатства знамя графства Вексен[228], будучи в отношении этого графства, хотя он и был королем, вассалом церкви Сен-Дени; приняв с благоговейной преданностью это знамя, он первым направился на место сбора, имея под своим началом лишь горстку людей.[229]
Однако, как мы уже сказали, его призыв был услышан во всей Франции.
«Когда же, придя со всех концов Франции, — говорит Сугерий, — наша мощная армия соединилась в одном месте, то там собралось такое количество рыцарей и пеших воинов, что казалось, будто тучи саранчи покрыли землю, причем не только на берегах рек, но еще и в горах и на равнинах»
В этой армии насчитывалось около трехсот тысяч человек.
Однако, если бы речь шла не об отечественной войне, войне против Германии, то, вполне вероятно, ответ на призыв короля не был бы столь скор и столь решителен. Ненависть, испытываемая всеми к прежним покровителям династии Каролингов, была такова, что у нее достало сил сплотить вокруг короля даже его врагов и заставить прийти к нему на помощь даже самого пфальцграфа Тибо,