Затем, ощутив, что час настал, король попросил, чтобы на полу расстелили ковер и, сыпля на этот ковер пепел, изобразили крест. Когда это было сделано, короля перенесли туда и положили. Спустя два часа он скончался.
Это произошло 1 августа 1137 года; он достиг шестидесятилетнего возраста и правил более тридцати лет.
На трон взошел Людовик Молодой.
В последние дни жизни Людовика Толстого к его предсмертному ложу прибыли посланцы, объявившие, что Гильом X, герцог Аквитанский, умирая во время паломничества к могиле святого Иакова, завещал ему как своему королю и сюзерену опеку над своей дочерью Алиенорой, еще незамужней, равно как и принадлежащие ему герцогства Аквитания и Гасконь. Король принял наследство и в знак признательности велел своему сыну жениться на богатой сироте. И потому, когда отец скончался, Людовик Молодой был уже на пути в Бордо. Известие об этом, полученное им в Пуатье, не отсрочило свадьбу: ее отпраздновали в присутствии всех знатных вельмож Гаскони, Сентонжа и Пуату. Так что дело присоединения к французской короне феодальных владений оставалось одной из последних мыслей Людовика Толстого и продолжалось после его смерти.
Людовик Молодой поспешно вернулся из Бордо в Орлеан, где ему сообщили о том, что горожане хотят учредить коммуну. Верный отцовским обычаям, «он, — пишет автор его жизнеописания[246], — смело подавил этот заговор, причем не без ущерба для некоторых людей».
Спустя несколько лет, узнав, что сарацины отобрали у крестоносцев город Эдессу[247], Людовик Молодой собрал в Везле представительную ассамблею, где было принято решение о новом крестовом походе. Он, равно как и королева Алиенора, получил крест из рук святого Бернарда и «в окружении королевской свиты торжественно отбыл на Троицкой неделе в 1147 году от Воплощения Господа».[248]
Покинув Францию, король доверил управление Суге- рию, который с превеликой печалью взирал на этот крестовый поход и непрестанно призывал Людовика в Париж, полагая, что его присутствие там более необходимо, чем в Иерусалиме. Когда же Роберт де Дрё, брат короля, оставив Людовика в Палестине и вернувшись во Францию, попытался с помощью нескольких церковников и достаточно многочисленной народной партии[249]отнять у брата престол, эти призывы Сугерия сделались еще более настоятельными, хотя он, проявив свойственные ему предусмотрительность и твердость, пресек эту попытку незаконного захвата власти.
Вот письмо, которое в связи с этим случаем он написал королю.
«Возмутители общественного спокойствия вернулись, тогда как Вы, обязанный защищать своих подданных, пребываете, словно пленник, в чужой земле. О чем Вы думаете, сеньор, оставляя вверенных Вам агнцев во власти волков? Как можете Вы не видеть опасностей, которые исходят от похитителей, вернувшихся раньше Вас, и грозят Вашему государству? Нет, Вам не позволительно долее оставаться вдали от нас. Все требует Вашего присутствия здесь. Мы умоляем Ваше Высочество, мы взываем к Вашему состраданию, мы обращаемся к Вашему добросердечию, и, наконец, мы заклинаем Вас во имя веры, которая взаимно связывает государя и его подданных, не оставаться в Сирии позднее пасхальных праздников, ибо опасаемся, как бы столь долгое отсутствие не сделало Вас в глазах Господа виновным в пренебрежении клятвой, которую Вы дали, получая корону. Полагаю, что у Вас будут все основания быть довольным нашим образом действий; нами были переданы в руки рыцарей-тамплиеров[250] деньги, которые мы решили направить Вам; кроме того, мы возместили графу Вер- мандуа три тысячи ливров, которые он ссудил нам для Ваших нужд. Ваша земля и Ваши люди пребывают ныне в покое и благополучии. К Вашему возвращению мы сберегаем доходы от уделов, находящихся в ленной зависимости от Вас, равно как и подати и провизию, собранные нами в Ваших владениях. Вы найдете свои дома и дворцы в исправном состоянии, благодаря нашим заботам об их починке. Годы мои клонятся ныне к закату, и осмелюсь сказать, что обязанности, которые я взял на себя из любви к Господу и из преданности Вашей особе, весьма приближают мою старость. В отношении же королевы, Вашей супруги, я придерживаюсь того мнения, что Вам не стоит выказывать свое недовольство ею до тех пор, пока Вы не вернетесь в свое государство и не сможете спокойно разобраться в этом деле, равно как и в других вопросах».[251]
Мы воспроизвели это письмо подробнейшим образом, так как именно подобные подробности образуют историю. К тому же последняя фраза приводит нас к событию, которое оказало чересчур большое влияние на судьбы королевства, чтобы мы обошли это молчанием: речь пойдет о разводе Людовика Молодого и Алиеноры Аквитанской.
Причиной недовольства, которое Сугерий советовал Людовику Молодому не выказывать, было поведение королевы. Она, как уже было сказано, вместе с мужем отправилась в крестовый поход, и ее любовная связь с молодым сарацином стала причиной возмущения всех тех, кто принимал участие в этой священной войне. Крестоносцы полагали, что прелюбодейная связь королевы с врагом Церкви стала дурным приготовлением к победе их оружия, о даровании которой они молили Бога. И потому почти сразу же по возвращении во Францию, едва только королева родила дочь, в отношении отцовства которой у Людовика были сомнения, он сослался на достаточно близкое кровное родство с супругой, чтобы оно стало причиной расторжения их брака, каковое и состоялось 18 марта 1152 года. Вернулся же король из крестового похода 20 октября 1149 года.[252]
Разведясь с Алиенорой, Людовик Молодой вернул ей Гиень и Пуату, хотя Сугерий возражал против такого возврата, явившегося, и в самом деле, поступком честного человека, но дурного политика. Как только Алиенора стала хозяйкой двух этих герцогств, она вышла замуж за Генриха, графа Анжуйского и герцога Нормандского, и принесла ему эти земли в приданое; так что этот граф, под именем Генриха II вступив на престол, оказался королем Англии, герцогом Нормандии, Бретани и Аквитании, графом Анжу, Пуату, Турени и Мена. Таким образом, противник проник уже не только на морское побережье, но и в самое сердце королевства; таким образом, в будущем король Англии мог вместе с французами вести войну против Франции.
Людовик, со своей стороны, женился на Констанции, дочери короля Испании. Однако она вскоре умерла, родив ему дочь.[253] Наконец король, опасаясь, что Франция не будет более управляться государем одной с ним крови, вступил в третий брак, женившись на Адели, дочери Тибо, графа Блуа, которая исполнила все его желания, родив ему 22 августа 1163 года сына.
Сын этот — Филипп II, прозванный Августом.[254]
Подробности, сообщаемые нам неизвестным историком Людовика VII, останавливаются на этом времени, хотя Людовик умер гораздо позднее, в 1181 году, «оставив потомству, — пишет Жан де Серр, — семена величайших несчастий».
Помимо того, что мы сейчас рассказали о царствовании Людовика Молодого, оно видело еще много чего другого, и среди прочего осуждение Суассонским собором учения Абеляра; возвращение Италии к Кодексу Юстиниана и приход его как источника писаного права во Францию; возникновение папской и императорской партий, известных как «гвельфы» и «гибеллины»; запрет судебных поединков, если долг ответчика составлял менее пяти су; образование Парижского университета; основание Медицинской школы в Монпелье и, наконец, распрю по поводу церковных привилегий между Генрихом II и Томасом, архиепископом Кентерберийским, распрю, завершившуюся лишь с убийством архиепископа.
Людовик пожелал упрочить права своего сына на трон еще при своей жизни, и тот был помазан и коронован. Это произошло в День всех святых в 1180 году, когда Прозвище «Август» Филиппу дал Ригорд, или Риго. Этот человек, гот по происхождению, как он сам себя называет, то есть уроженец Лангедока[255], где он занимался врачебным ремеслом, оставил свою профессию и затворился в аббатстве Сен-Дени, написав там жизнеописание короля. Ригорд объясняет нам, какой смысл он придавал прозвищу «Август», сохранившемуся за Филиппом (хотя Гильом Бретонец, продолжатель труда Ригорда, неизменно называет этого короля Филиппом Великодушным) молодому королю пошел пятнадцатый год; церемония состоялась в Реймсе в присутствии английского короля Генриха, «который смиренно держал с одной стороны корону над головой короля Франции в знак своей обязанности подчиняться ему». В том же году, «воспылав святым рвением, — продолжает его историк, — он приказал в шестнадцатый день до мартовских календ схватить во всей Франции евреев в их синагогах и отобрать у них принадлежащие им золото, серебро и одежды, как сами они ограбили египтян перед своим исходом из Египта. Но это было лишь предвестием их изгнания, которое, слава Богу, не замедлило воспоследовать за этим первым предостереж- дением».
И в самом деле, в апреле 1182 года Филипп Август издал эдикт, который предписывал евреям покинуть королевство, сделав это не позднее дня святого Иоанна; в оставшийся промежуток времени они имели право продать свою движимость. Что же касается другого их имущества, такого, как «дома, поля, виноградники, давильни и прочая недвижимость, то он оставил их в собственность своим преемникам на троне Франции и себе самому»[256].
В 1187 году распря между Филиппом и Генрихом привела к войне. Признание своей вассальной зависимости, на которое пошел король Англии, держа во время коронования короля Франции корону над его головой, было притворством, ибо после этого Филиппу так и не удалось получить от юного графа Пуатье, Ричарда