Со своей стороны, Филипп Французский выступил им навстречу, выйдя из Перонны на следующий день после праздника святой Марии Магдалины; он тотчас же вторгся во владения графа Фердинанда, прошел по ним, сжигая все деревни, какие оказывались по обе стороны его пути, и это выглядело так, будто французскую армию несли к Турне огненные крылья. Этот город был только что отобран у фламандцев графом Сен-Полем и епископом Санлисским, человеком чрезвычайной храбрости и удивительной мудрости, рыцарем ордена госпитальеров, постоянно носившим монашеское облачение и по этой причине звавшимся братом Гареном; так что они ожидали короля, стоя у отворенных ворот города. Он вступил в город, приказал своему войску расположиться лагерем вокруг городских укреплений и пробыл там несколько дней.
Когда же вскоре противник подошел к замку Мортен, находившемуся в шести милях от города Турне, король предложил атаковать врага; однако бароны разубедили его, поскольку добраться туда можно было лишь по одной дороге, узкой и трудной; тотчас же уступив этим доводам, король решил вернуться назад, чтобы вторгнуться в пограничные земли графства Эно и разорить их, как он это уже сделал во Фландрии.
Двадцать седьмого июля Филипп покинул Турне и, направившись в сторону Лилля, где он рассчитывал провести ночь, подставил себя таким образом под удар противника. В то же утро, получив это известие, император Оттон, со своей стороны, покинул Мортен и двинулся вперед, чтобы с тыла ударить по нашей армии. Королю стало известно об этом маневре, и, желая знать о передвижениях противника, он отправил в разведку Гарена и виконта де Мелёна в сопровождении нескольких легковооруженных воинов; двинувшись в направлении, противоположном тому, каким шла французская армия, и преодолев около трех миль, они поднялись на возвышенность и увидели вражеские отряды, шедшие вперед в боевом порядке, так что казалось, будто король Франции обратился в бегство, а германский император его преследует. Виконт пожелал остаться на этом месте и задержать врага, однако брат Гарен немедленно вернулся к королю и рассказал ему, что германская армия действительно находится на марше, а поскольку у него на глазах вражеская пехота шла впереди конных рыцарей, это вполне определенно доказывало, что император желает битвы. Король тотчас приказал остановиться на привал и собрал на совет своих баронов; но почти все они посоветовали королю продолжить марш, пока не будет найдено место, более удобное для сражения; так что войско вновь двинулось вперед, и примерно через час подошло к мосту у селения Бувин, расположенного между местностью, которая называлась тогда С а н г е н, и городом С и з у э н.
Большая часть армии уже перешла мост, и король, возглавлявший этот переход и уставший от тягот пути и от жары, снял с себя доспехи и сел в тени ясеня возле церкви, заложенной в честь святого Петра, как вдруг появились гонцы, посланные теми, кто находился в арьергарде, и стали громкими криками призывать короля. Филипп тотчас же поднялся и узнал от них, что сражение уже началось и что виконт де Мелён, конники, лучники и легковооруженные пехотинцы, с огромным трудом и великой опасностью выдерживая натиск врага, послали к королю просить подкрепления.
Услышав эту новость, Филипп вошел в церковь, произнес краткую и горячую молитву, обращаясь к Богу так же, как к нему самому обращались эти рыцари, затем тотчас вышел, чтобы надеть свои королевские доспехи, приказал привести ему коня, легко вспрыгнул на него, храня на лице выражение такой радости, как если бы он шел на праздник, и, обнажив меч, воскликнул столь громким голосом, что его услышала половина войска: «К оружию, воины, к оружию!»
При этом возгласе звучат трубы, и отряды, уже миновавшие мост, останавливаются, делают поворот кругом и идут назад. Все помнят об орифламме, этом волшебном знамени, которое обепечивает войску покровительство святого Дионисия и которое во всех сражениях должно идти впереди всех стягов, даже впереди королевского штандарта, но, поскольку ее не могут доставить достаточно быстро, а надвигающаяся опасность становится все более серьезной, король подзывает Галона де Монти- ньи, несущего штандарт с геральдическими лилиями, который всегда пребывает рядом с королем и тем самым возвещает, где тот находится; затем эти двое во весь дух устремляются к последним рядам войска, которые, развернувшись, оказались первыми, и, прибыв туда, останавливаются на фронте боевого порядка, так что ни один рыцарь, каким бы смелым и отважным он ни был, не осмеливается встать между королем и его врагами.
Когда германская армия увидела короля и знамя Франции, которые, как ей казалось, должны были находиться по другую сторону моста, в ее рядах началось замешательство, но вскоре, переместившись на правую сторону дороги и вытянув в западном направлении свой фланг, она захватила небольшой холм, единственную возвышенность на здешней равнине. Однако при этом германцы оказались лицом к солнцу, и, как если бы Бог был нашим союзником, лучи солнца пылали в тот день ярче, чем обычно. Король Филипп, немедленно воспользовавшись ошибкой, совершенной противником, развернул свои фланги в противоположном направлении и тоже вытянул фронт в одну линию на огромном пространстве равнины, так что солнце светило его войску в спину; обе армии занимали примерно равное пространство и оставались так некоторое время лицом друг к другу, разделенные расстоянием в полтора полета стрелы. Посреди этого боевого построения, чуть впереди рядов нашего войска, находился король Филипп, которого легко было узнать по шлему, увенчанному короной. Вокруг него собрался цвет французского рыцарства: мудрый старик Бартелеми де Руа, решительный и рассудительный Гоше Младший, Гильом де Барр, Пьер де Мовуазен, Жерар Скрофа, Этьенн де Лоншан, Гильом де Мортмар, Жан де Рувре, Гильом де Гарланд, а также Генрих, граф де Бар, юный годами, зрелый умом, известный своей храбростью и замечательный своей красотой, унаследовавший должность и графское достоинство от отца, двоюродного брата короля. Все эти благородные люди, равно как и многие другие опытные воины, по собственной воле собрались вокруг короля, заняв этот опасный и почетный пост, ибо им было понятно, что там, где будут знамя Франции и король Филипп, будет и самое жаркое место битвы.
На противоположной стороне находился император Оттон, которого нельзя было различить в плотных рядах его войска, но присутствие которого угадывалось по его штандарту: это был не развевающийся подобно орифламме стяг, а золоченый орел над драконом, укрепленный на чрезвычайно длинном древке, которое было водружено на колеснице. Вокруг него собрались известные своей храбростью воины: Бернхард фон Хорстмар, граф Оттон Текленбургский, граф Конрад Дортмундский, Герхард фон Рандероде, Гуго де Бов, а также граф Булонский.
И тогда король, оглядевшись вокруг и видя, что сражение вот-вот начнется, поднял руку, тем самым давая знак, что он намеревается говорить; все смолкли и услышали его речь, произнесенную спокойным и сильным голосом:
«Вся наша надежда и вся наша вера зиждутся лишь на Боге. Король Оттон и его войско, враги и губители достояния Святой Церкви, отлучены папой; деньги, которые идут на жалованье его солдатам, суть слезы бедняков и сокровища, награбленные в церквах Господа и похищенные в монастырях его служителей. Мы же христиане, мы получаем причастие от Святой Церкви и пребываем в мире с ней, ибо, даже будучи грешниками, мы едины с Церковью Господней и всеми нашими силами защищаем права духовенства; стало быть, нам следует верить и уповать на милосердие Божье, которое, несмотря на наши грехи, ниспошлет победу над своими и нашими врагами».
При этих словах рыцари попросили у короля благословения; Филипп поднял обе руки, у запястья одной из которых на цепи висел меч; те, кто был верхом, склонились к шее своих коней; те, кто стоял на земле, попадали на колени, и благословение на битву вышло из уст короля, который один во всем войске, занимавшем пространство в сорок тысяч шагов, поднял глаза к небу, словно черпая в Боге те слова, какие сам он произносил на земле.
По всей линии фронта протрубили трубы, и в нескольких шагах позади короля его духовник вместе со своими причетниками запел псалом: «Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве[275]», и, как сообщает Гильом Бретонец, тоже участвовавший в этом благочестивом хоре, все пели, как могли, ибо из глаз их лились слезы, а к пению примешивались рыдания.
Однако, несмотря на воинственный пыл короля и окружавших его рыцарей, первое столкновение произошло не там, где они находились, а на правом фланге, где сошлись в бою солдаты графа Фердинанда и брата Гарена, епископа Санлисского, который сам не сражался, поскольку был в монашеском облачении, но под его началом находились Эд, герцог Бургундский; Гоше, граф де Сен-Поль; Жан, граф де Бомон; Матье де Монморанси и более ста восьмидесяти рыцарей из Шампани. Всех этих воинов епископ выстроил в один-единственный отряд, передвинул в задние ряды кое-кого из тех, кто встал впереди, но кому, по его мнению, недоставало храбрости и отваги, и, напротив, поместил в первый ряд тех, в чьей смелости у него была уверенность, а затем произнес: «Поле обширно, благородные рыцари; растянитесь же по равнине в одну линию, дабы противник не мог вас окружить. Не должно поступать так, чтобы один рыцарь становился щитом для другого, и держитесь все таким образом, чтобы вы могли сражаться единым фронтом». Сказав эти слова, он по совету графа де Сен-Поля выслал вперед сто пятьдесят тяжеловооруженных конников, приказав им начать сражение, чтобы благородные рыцари, вступив затем в бой, застали врагов в некотором смятении и беспорядке после этой первой атаки.
Вот таким образом битва и завязалась на правом фланге прежде, чем она началась в центре.
Фламандцы, отличавшиеся в бою особой горячностью, вознегодовали из-за того, что их атаковали вначале тяжеловооруженные конники, а не рыцари: они не сдвинулись с места, но, дождавшись, когда нападающие приблизились, встретили их таким мощным отпором, что от перво