Дело в том, что образовалась партия сторонников дочери Маргариты Бургундской, поскольку герцог Бургундский призвал пэров и приказал прелатам воздержаться от коронования Филиппа, прежде чем будут обсуждены права малолетней Жанны, старшей дочери короля Людовика, в отношении королевств Франции и Наварры. Несмотря на этот призыв и этот запрет, церемония коронации состоялась, а ворота города были закрыты и охранялись вооруженными солдатами.
Некоторое время спустя состоялась ассамблея, в которой участвовали дворяне, представители высшей власти, прелаты, университетские ученые и горожане. Они одобрили коронование и единогласно заявили, что женщины не могут наследовать корону Франции. Вскоре общие друзья помогли прекратить разногласие, возникшее между королем Франции и герцогом Бургундским. Герцог даже женился на старшей дочери Филиппа, который после этого был признан всеми.
Ну а Жанна, дитя, отстраненное от наследования короны Франции, вышла замуж за Филиппа, сына графа д'Эврё, которому она принесла в приданое королевство Наварра. Таким образом Наварра ушла из французского королевского дома и вернулась туда только при Генрихе IV.
При Филиппе Длинном возобновились смуты пастушков, которые мы описывали, рассказывая о царствовании Людовика IX. Эти новые банды вооруженных крестьян рыскали, как и прежние, по всей Франции, совершая, как и их предшественники, тысячи злодеяний пока, наконец, не рассеялись, как и они.
«Внезапно, — сообщает продолжатель Гильома из Нанжи, — эта беспорядочная толпа исчезла, словно дым, поскольку то, что по сути своей ничего не стоит, никогда никакой цены иметь не будет».
В 1321 году вслед за этими волнениями начались другие, причиной которых стали прокаженные.[333] Внезапно пошел слух, будто по всей Аквитании источники и колодцы либо уже отравлены, либо вскоре будут отравлены ими. Многие прокаженные были арестованы и признались в этом преступлении. Стали отыскивать его причину, и письмо, полученное королем от сеньора де Партене, все ему разъяснило.
Сеньор де Партене сообщил королю, что один из самых известных прокаженных, схваченный в его владениях, признался в ту минуту, когда он должен был быть предан огню, что совершить преступление его побудил какой-то еврей, который, дабы склонить его к этому, дал ему десять ливров и вручил яд, состоящий из человеческой крови и настоя трех трав, однако не пожелал сказать, как они называются; туда же была добавлена освященная облатка для причастия, и, когда вся эта смесь высохла, ее растолкли и растерли в порошок. Затем, разложив порошок по мешочкам и привязав к ним по камню, эти мешочки стали кидать в источники и колодцы.[334] Евреи, схваченные и в свою очередь допрошенные, рассказали следующую невероятную историю.
«Король Гранады, удрученный тем, что он не раз терпел поражения от христиан, и не имея возможности отомстить им силой оружия, решил совершить свою месть посредством коварства. Он собрал евреев своего королевства, чтобы вместе с ними отыскать какое-нибудь средство уничтожить христианский мир, и обещал им огромные суммы, если они придумают какую-нибудь колдовскую порчу, которая приведет его к этой цели. Евреи ответили королю, что сами они вызывают у христиан слишком большое недоверие, чтобы иметь возможность напустить на них какую-нибудь порчу, но в данных обстоятельствах их вполне смогут заменить прокаженные, бросая яд в источники и колодцы. Как только король Гранады с этим согласился, евреи собрали вожаков прокаженных, и те по наущению дьявола были настолько прельщены их предложением, что, отступив от католической веры, они, как сознавались позднее многие прокаженные, растолкли святое причастие, подмешали его в этот смертельный яд и согласились взять на себя исполнение упомянутого преступления. И тогда предводители прокаженных, явившиеся со всех уголков христианского мира, созвали четыре общих собрания, куда направили своих представителей все известные лепрозории. На этих собраниях вожаки заявили своим собратьям, что поскольку из-за проказы они кажутся христианам подлыми, гнусными и не заслуживающими ни малейшего уважения, то вполне позволительно сделать так, чтобы все христиане либо умерли, либо тоже покрылись проказой, а когда все на свете станут прокаженными, в нем уже не будет отверженных. Этот замысел всем понравился, и каждый, со своей стороны, занялся его осуществлением; и вот таким образом, из рук евреев, этот смертельный яд распространился по Французскому королевству».[335]
И тогда королевским указом было объявлено, что все прокаженные, уличенные в участии в этом заговоре, будут преданы костру, а те, кто знал о заговоре, но не донес о нем, будут до конца своих дней находиться в тюремном заключении; если же какая-либо из прокаженных, виновная в этом злодеянии, окажется беременной, то ее будут держать в заключении до тех пор, пока она не родит, после чего ее немедленно предадут смерти.
За этим указом последовали казни. В Аквитании было сожжено множество евреев. В Шиноне вырыли огромную яму, разожгли там громадный костер и сожгли в нем за один только день сто шестьдесят евреев обоего пола.
«Многие из них, мужчины и женщины, — сообщает хроника, откуда мы позаимствовали эти подробности, — с пением, как если бы они были приглашены на свадьбу, прыгали в эту яму. Многие из овдовевших женщин бросали в огонь своих собственных детей, опасаясь, что их отнимут, чтобы окрестить, присутствовавшие при этой казни христиане, в том числе и дворяне».
В Витри сорок евреев, которых заподозрили в совершении этого преступления, были заключены в королевскую тюрьму и, уверенные в том, какая участь их ожидает, решили, не желая умереть от рук необрезанных, что один из них убьет всех остальных. И тогда с общего согласия узники избрали для исполнения этого страшного поручения старшего из них, белобородого старика, которого за его благочестие звали с в я т ы м, а за его возраст — отцом. Он согласился, но лишь при условии, что ему дадут помощника; выбор пал на самого молодого из всех, красивого смуглого шестнадцатилетнего подростка, черноволосого и черноглазого. В руки каждого из них дали по ножу, и два этих избранника смерти, не колеблясь ни мгновения, приступили к своему губительному делу, хотя среди тех, кому они наносили удары, были сыновья старика и отец юноши. Когда же никого, кроме них, в живых не осталось, они поднялись, залитые кровью, и оказались лицом друг к другу. И тут между двумя этими людьми завязался спор, кто кого должен убить. Старик хотел, чтобы его убил юноша, а тот хотел, чтобы его убил старик. Наконец они стали тянуть жребий: смерть выпала старику; он благословил юношу, подставил под нож шею и умер. Видя, что все убиты и он остался один, молодой еврей собрал все золото и серебро, что было при убитых, и, свив веревку из их одежд, привязал ее к тюремной решетке, которую он перепилил, и, никем не замеченный, поскольку ночь стояла темная, стал спускаться вниз. Добравшись до конца веревки, он опустил ноги и ощутил пустоту. Веревка оказалась короткой, и от земли его отделяло какое-то расстояние, которое он из-за ночной темноты не в состоянии был определить. У него уже недоставало сил, чтобы подняться и, снова пустив в ход одежды убитых, удлинить веревку, на которой он висел; так что он выпустил ее из рук и рухнул вниз. Как оказалось, от земли его отделяло еще двадцать футов, и, обремененный тяжестью золота и серебра, находившихся при нем, он сломал себе ногу.
На следующий день его нашли христиане. Ему удалось отползти примерно на четверть льё от того места, где он упал, но двигаться дальше у него не хватило сил. Переданный в руки правосудия, он признался в том, о чем мы сейчас рассказали, и был повешен вместе с трупами тех, кого он помогал убить.
Пока Филипп не заболел, он вникал в подробности управления, которые до него никто не знал. Он хотел, чтобы во всем его королевстве пользовались едиными мерами для вина, зерна и прочих товаров и чеканили лишь одну-единственную монету. Однако этот последний его замысел встретил особенно яростное противодействие, ибо ни знать, ни прелаты, ни городские общины не желали с ним соглашаться. Тем временем смертельная болезнь короля медленно, но неуклонно развивалась. Пять месяцев он провел на ложе страданий, причем «кое-кто задумывался, а не проклятия ли измученных в его правление людей, которых он обременил неслыханными до того налогами и поборами, стали причиной его болезни». Наконец, 3 февраля 1321 года он скончался, успев приобщиться святых таинств, и «ему наследовал его брат Карл, граф де Ла Марш, не встретив ни возражений, ни противодействия».
После того как Бланка, жена Карла IV, была осуждена за супружескую измену, он легко добился от папы расторжения брака и женился на Марии Люксембургской, которая вскоре умерла[336], до срока родив сына, не прожившего и нескольких дней. Через два года после этого он женился на Жанне д'Эврё, от которой детей мужского пола у него не было.
С самого начала своего царствования, ознаменовавшегося смутами в Италии и Англии, Карл заслужил имя «Справедливый», которое впоследствии присвоила ему история. Некий знатный сеньор по имени Журден де л'Иль, которому по просьбе папы Иоанна король простил восемнадцать преступлений, хотя каждое из них влекло за собой смертную казнь, и который «продолжал нагромождать одни злодеяния на другие, насилуя девушек, убивая людей, оказывая поддержку злодеям и убийцам, покровительствуя разбойникам и бунтуя против короля, в конце концов своей собственной рукой убил человека, состоявшего на королевской службе, и был за это призван на суд в Париж»[337].
Он прибыл туда в сопровождении многочисленной и блестящей свиты, что не помешало королю учинить ему допрос, а затем заключить его в Шатле. В конечном счете он был приговорен учеными-правоведами к смерти, привязан к хвосту лошади, которая проволкла его по земле, а затем повешен на городской виселице.