Он провел закон, предоставлявший всадникам юридические права в ущерб сенату; закон, лишавший знать и богачей права голосовать первыми; закон, предоставлявший права гражданства всем италийцам; закон, предлагавший восстановление старых соперников Рима — Капуи, Тарента, Карфагена; закон, устанавливавший, что все безработные бедняки будут привлекаться для прокладки дорог по всей Италии.
Таким образом, то, на что Цезарь решился лишь в пятьдесят лет, Гай Гракх попытался сделать в двадцать восемь; однако Гай Гракх явился чересчур рано: эгоистичный Рим не понял космополитизма своего трибуна; он не понял этого молодого реформатора, окруженного греческими художниками, иноземными посланниками, сокрушающего горы, насквозь пронизывающего долины и одним мановением руки перебрасывающего мосты через пропасти.
Повсюду начинает звучать слово «диктатор»: оно несется от сената к Форуму, с Форума переходит на улицы, городские площади и перекрестки. Гай проникается отвращением ко всем этим неблагодарным людям, которые уже были в долгу перед ним из-за смерти его брата и теперь собирались расплатиться с ним той же самой кровавой монетой.
Он просит разрешить ему восстановить стены Карфагена и отправляется в Африку.
И тогда сенат, желая напасть на льва, прибегает к хитростям лисы.
Сенат становится либералом, республиканцем и социалистом в большей степени, чем Гай Гракх; он противопоставляет ему нового трибуна, Ливия Друза, который предлагает народу уступки в десять раз крупнее тех, какие предлагал Гай.
Гай предложил восстановить три города, а Ливий предлагает основать сразу двенадцать колоний, причем свободных от обложения налогом, который должны были платить колонии Гая Гракха; вдобавок, Ливий Друз издает закон, запрещающий бить розгами солдат-латинян.
Более того, Фанний, друг Гая, выступает против него и обвиняет его в убийстве Сципиона Эмилиана.
Гай возвращается: ему не удалось сделать ничего стоящего в Карфагене; там случились знамения, указывавшие на то, что начинания Гая не были угодны богам: однажды ночью пришли волки и вытащили колья, которыми наметили ограду нового Карфагена. Устрашенные этим предзнаменованием, рабочие, которых Гай привез с собой, отказались продолжать восстановительные работы.
Вернувшись в Рим, Гай Гракх обнаружил на пьедестале популярности уже другого кумира: его сменил Ливий Друз.
Гай Гракх был по сути своей либералом, а Ливий Друз — демагогом, и вполне естественно, что он взял верх над Гаем Гракхом.
Гай в третий раз выставляет свою кандидатуру на выборах в трибуны и терпит поражение.
Ему становится понятно, что он погиб и что ему, как некогда его брату, остается лишь умереть, тем более, что на его место назначен самый жестокий его враг — Опи- мий.
Оставаясь в собственном доме на Палатинском холме, то есть в квартале богачей, бывший трибун уже не был бы в безопасности, так что он переезжает в нижние кварталы и поселяется среди простонародья.
Он рассчитывал на италийцев, призванных им в Рим, но сенатский декрет изгоняет их из города.
И тогда начинается восстановление старых порядков: Опимий отменяет законы Гракха, а это заставляет Гракха выступить в их защиту.
Корнелия приходит на помощь своему сыну и направляет в Рим две или три сотни италийцев, переодетых жнецами; на улицах завязывается борьба, консульский ликтор толкает друзей Гракха, и его убивают, нанеся ему удар шилом. Окровавленное тело ликтора выставляют на всеобщее обозрение, и сенат приказывает консулу принять меры к спасению республики. Спасение республики — это смерть Гая Гракха.
Все сенаторы вооружаются, каждый всадник приводит с собой двух вооруженных рабов.
Гай направляется к Авентинскому холму, чтобы присоединиться к народу, и по пути туда останавливается перед статуей своего отца, обливаясь слезами. Из оружия у него лишь короткий кинжал, который оградит его от опасности попасть живым в руки врагов.
На этот раз на Капитолийском холме собрались сенаторы и всадники. Их было в четыре раза больше, чем плебеев, и они были лучше вооружены. И тогда Марк Фульвий, друг Гая, вкладывает в руки младшего из двух своих сыновей жезл глашатая и отправляет его как посланника мира, но сенаторы и всадники задерживают юношу и убивают его.
Одновременно знать объявляет помилование, которое отнимает у Гая три четверти его сторонников. Остальных изрешечивают стрелами критские лучники.
Гай хочет покончить с собой, но двое его друзей не позволяют ему сделать это, призывая его бежать. Они погибают, сражаясь у Свайного моста, чтобы дать Гаю время выбраться из города; но, устав бороться за свою жизнь и не желая отделять собственную судьбу от судьбы своего брата, он отступает к роще Фурий, где по отданному им приказу его убивает раб, который, не желая пережить своего хозяина, наносит себе смертельный удар тем же оружием.
Опимий назначил награду за голову Гая, пообещав отдать за нее столько золота, сколько она потянет. И тогда некий Септумулей — имя это заслуживает памяти как принадлежавшее человеку предприимчивому — извлек из головы Гракха мозг и залил на его место расплавленный свинец. Бедный мозг, мечтавший о счастье народа!
«Так, — говорит Мирабо, — от руки знати погиб последний из Гракхов! Но, пораженный смертельным ударом, он взметнул к небу прах, взывая к богам-мстителям, и из этого праха родился Марий».
Вместе с Гракхом погибли три тысячи человек.
Посмотрим теперь, как, в то самое время, когда Гракхи отдавали свой гений и свою жизнь за неблагодарную идею улучшить участь народа, рабы пытались отвоевать собственную свободу.
Участь рабов в Риме и во всей Италии была ужасной.
Послушайте, что рассказывает о ней Диодор Сицилийский:
«Италийцы покупали в Сицилии целые толпы рабов, которые должны были возделывать их поля и ухаживать за их скотом, но им отказывали даже в пище. Эти несчастные были вынуждены грабить на больших дорогах: облаченные в звериные шкуры, вооруженные копьями и дубинами, они в сопровождении огромных собак нападали на путников. Вся страна была опустошена ими, и местные жители могли называть своей собственностью лишь то, что находилось внутри городских стен. И не было ни одного проконсула и ни одного претора, которые осмелились бы воспротивиться таким бесчинствам и наказать этих рабов, ибо рабы эти принадлежали всадникам, обладавшим в Риме судебной властью».[370]
Подобные события происходили прежде всего в Сицилии, и потому именно на Сицилии вспыхнуло первое восстание рабов.
Сирийский раб Евн сделался прорицателем от имени богов своей страны, и нередко его предсказания сбывались; с другой стороны, рабы, видя, как он с помощью раскаленного уголька, помещенного в пустой орех, исторгает изо рта пламя, считали его чародеем.
Евн предсказал, что однажды он станет царем. Над этим предсказанием все громко смеялись и заранее покупали милость Евна, приглашая его на пиры, во время которых будущий властелин нисходил до того, что гадал собравшимся на будущее. Правда, его пророчества другим были менее блистательны, чем то, что он напророчил самому себе.
И вот однажды прошел слух, что предсказание Евна сбылось: рабы одного чрезвычайно жестокого сицилийца по имени Дамофил восстали и избрали Евна царем. Вслед за этим восстанием вспыхнули другие, и вскоре Евн оказался во главе двухсот тысяч рабов. Если бы он обладал гением Спартака, с Римом было бы покончено.
На протяжении четырех лет четыре претора были разгромлены рабами. Наконец Рупилий, мстя за долгую череду поражений, осадил в Энне одного из военачальников Евна, убил его во время очередной вылазки, захватил Тавромений, сбросил всех рабов, какие там оказались, со скалы, на которой стоит этот город, а затем стал преследовать Евна, гоня его из города в город, из леса в лес, и в конце концов захватил его в пещере вместе с его поваром, банщиком, пекарем и шутом. Все пятеро были распяты.
Со смертью Евна война закончилась.
Против рабов были предприняты жесточайшие меры, и им было запрещено носить оружие.
Цицерон рассказывает об одном факте, который дает представление о том, с какой жестокостью проводились в жизнь указы против этих несчастных.
Претору Сицилии Домицию принесли однажды огромного вепря. Домиций спросил, кто убил этого чудовищного зверя.
— Пастух одного сицилийца, — ответили ему.
— Велите ему прийти, — приказал Домиций.
Пастух тотчас прибежал, сияя от радости и надеясь на награду.
— Чем ты убил этого зверя? — спросил претор.
— Рогатиной, — ответил пастух.
— Распять его! — приказал Домиций. — Рогатина — это оружие, а рабам запрещено иметь при себе оружие.
И пастух был распят.
Тем временем родился человек, появление которого предвестил последний из Гракхов.
Как мы уже говорили, он звался Гай Марий. По словам одних, он был сын крестьянина из Арпина, а по словам других, происходил из всаднической семьи.
Это был истинный представитель народа в Италии. Он начал военную службу, находясь под началом Сципиона Эмилиана, угадавшего его дарования.
— Кто, по вашему мнению, станет вашим преемником? — спросили однажды у консула.
— Возможно, он, — ответил консул, указывая на Мария, которому тогда было не более двадцати лет.
Марий прибыл из Испании в Рим и выставил свою кандидатуру на выборах в трибуны.
Никто не знал его в лицо, но многим уже было известно его имя; Метеллы покровительствовали его семье, и это предопределило его избрание.
Последний из Гракхов умер не более чем за три или четыре года до этого.
Из всех реформ двух этих знаменитых и несчастных трибунов сохранилась лишь юридическая власть, переданная ими в руки всадников; что же касается аграрного закона, то все представители знати, к какому бы сословию они ни принадлежали, сговорились и отменили его.