Его обвиняли в том, что он убил своего сына для того, чтобы иметь возможность жениться на женщине, не желавшей иметь пасынка. Его обвиняли не только в желании убить всех сенаторов — это народу было совершенно безразлично, — но и в том, что он хотел поджечь со всех сторон Рим, а это было уже совсем иное дело.
Его обвиняли в том, что он приносил человеческие жертвы найденному им серебряному орлу Мария и вместе со своими сообщниками по заговору пил кровь убитого человека. Наконец, его обвиняли в том, что он совершал бесполезные убийства, дабы его друзья не утратили привычку убивать.
Но для того, чтобы прельстить Рим, не обязательно было быть для него предметом ужаса: когда Цезарь приручил Рим до такой степени, что смог взять его в свои руки, он добился этого вовсе не страхом, а любовью.
Обвинения всадников против Катилины были тем более ужасны, что они были правдивы.
— Ты хочешь выставить новые долговые записи, отменив прежние?! — кричал ему Цицерон. — Так это я выставлю новые записи, но только насчет продажи с торгов!
Весь сенат восстал против Катилины. Он покинул сенат, и это было правильно; он покинул город, и это было ошибкой.
— Вы разжигаете против меня пожар?! Что ж, я погашу его развалинами города! — как крайнюю угрозу бросил Каталина сенаторам.
И он отправился поднимать на бунт пастухов Этрурии, Бруттия и Апулии, рабов всадников, ветеранов Суллы; одним лишь обещанием ему удалось объединить вокруг себя тех, кто был изгнан из своих партий: он обещал отдать им на разграбление Рим.
Цетег, Лентул и другие его сообщники остались в Риме; они полагали себя защищенными Семпрониевым законом, гарантировавшим жизнь любому гражданину и в качестве высшей кары допускавшим лишь изгнание; но адвокат Цицерон имел привычку истолковывать — читай: искажать — законы.
Действуя по наущению своей жены Теренции, Цицерон приказал арестовать друзей Катилины и задушить их в тюрьме; затем он в сопровождении двух тысяч всадников прошел через Форум, выкрикивая испуганному народу: «Они жили!»
Но как могли они перестать жить, эти люди, которых закон запрещал предавать смерти? Послушайте рассуждения Цицерона:
«Закон защищает лишь римских граждан; с той минуты, как сообщники Катилины замыслили заговор против Рима, они более не были достойны звания гражданина, а с той минуты, как они более не были достойны звания римского гражданина, они более не имели права рассчитывать на закон, защищающий римских граждан».
Все это было весьма мудрено, но что поделаешь? Цицерон был адвокатом, прежде чем стать консулом.
Вам известно, как умер Каталина: он погиб в Пистойе, сражаясь далеко впереди своих солдат, которые все пали там, где они бились.
Оставались Цезарь и Красс.
Но Красс был финансовым дельцом, банкиром, ростовщиком, притом скаредным до такой степени, что его имя, подобно имени Гарпагона, стало у современников символом скупости.
Из трехсот талантов, которые у него были, он сделал состояние в семь тысяч талантов, то есть около сорока миллионов нашими деньгами.
На стене в доме этого богача с сорока миллионами висел старый плащ. Отправляясь на загородную прогулку с греком Александром, беседы с которым он весьма ценил, Красс давал ему в пользование этот плащ, а по возвращении требовал его обратно.
Рим, как и во времена Югурты, все еще готов был продаться, но Красс был не настолько щедр, чтобы пролить золотой дождь, с помощью которого можно было купить этот город.
Так что оставим в покое Красса — тем более, что в скором времени его убьют парфяне, против которых он, гонясь за наживой, предпринял закончившийся провалом поход, — и вернемся к Цезарю.
Цезарь был назначен консулом через год после смерти Катилины.
Он в свой черед появился в проделанной бреши и предложил собственный аграрный закон.
Цезарь разделил ager publius[374], преимущественно в Кампании, между теми, у кого было трое детей и больше.
После войны с Ганнибалом Капуя находилась вне закона: она стала римской колонией. Колонистам не на что было жаловаться, ведь им подарили самый прекрасный край на свете!
Незадолго до этого Помпей привез из Понтийского царства баснословные суммы; их следовало использовать на покупку вотчинных земель и создание колоний для солдат, участвовавших в завоевании Азии.
Предложенный аграрный закон в определенной степени напоминал закон Рулла, однако Цезарь, не взявшись претворять его в жизнь, казалось, нисколько не был в нем заинтересован.
Закон прошел, несмотря на противодействие сенаторов, Катона, Бибула. Это был первый успех Цезаря, и он принес ему почести.
Затем, полагая, что пока этого будет достаточно, и желая дать своим соперникам возможность истратить силы в гражданской войне, он потребовал предоставить ему в управление сроком на пять лет обе Галлии и Иллирию.
Ему легко уступили эти суровые северные и западные провинции; все смеялись, когда этот бледный, изнеженный, припадочный Цезарь, всегда облаченный в развевающиеся одежды, распутник, соперничавший в распутстве с Клодием, тот, кого называли мужем всех жен и женой всех мужей, отправился в страну гор и снегов.
Однако он все хорошо рассчитал: в его отсутствие Клодий был убит Милоном, Красс — парфянами, а Помпей, став диктатором, лишился популярности.
Наконец, момент настал: Цезарь бросает на другой берег Рубикона дротик и произносит слова, ставшие поговоркой:
— Alea jacta est! (Жребий брошен!)
Несомненно, это был намек на древний обычай римлян бросать копье на земли тех, кому объявлялась война.
Вся знать бежала из Рима, когда Цезарь приблизился к нему. Все простонародье вышло навстречу Цезарю.
Но Цезарю, который прекрасно знал, что Рим и так принадлежит ему, нужно было не останавливаться в Риме, а делать нечто другое. Ему нужно было преследовать Помпея. Он догнал его в Фареале. Утром Помпей был окружен шестьюдесятью тысячами воинов, а уже вечером бежал с пятью товарищами по несчастью.
Цезарь преследовал Помпея от Греции до Малой Азии; он намеревался преследовать его и от Малой Азии до Египта, однако юный царь Птолемей избавил Цезаря от всех этих трудностей, приказав убить беглеца.
Цезарь преследовал Катона в Африке, разгромил его и уже намеревался захватить его в Утике, но Катон распорол себе живот.
Оставались два сына Помпея: Цезарь преследовал их в Испании и убил Гнея в битве при Мунде. Секст спасся бегством, но Секст был подросток, не имевший никакого влияния.
Цезарь вернулся в Рим.
Его возвращение знаменует основание империи и триумф плебеев над патрициями.
В самом начале гражданской войны Цезарь предоставил права гражданства всем галлам, обитавшим между Альпами и рекой По. Он предоставил доступ в сенат центурионам своей армии, солдатам и вольноотпущенникам.
Цицерон, гордившийся своей превосходной латынью, слышал, как его соседи изъясняются на этом языке, запинаясь и коверкая слова, и мог прочесть развешенные на улицах Рима сатирические объявления:
«Просьба не указывать сенаторам дорогу к сенату».
Но, чтобы укрепить этот приход народа к власти, следовало дать всю власть человеку, который этот народ представлял.
Благодаря сенату, созданному Цезарем, он получил все: право объявлять войну и заключать мир; право распределять между преторами все провинции, за исключением консульских; стал пожизненным трибуном и пожизненным диктатором, был провозглашен отцом отечества, освободителем мира и назван попечителем нравов — он, Цезарь, вокруг которого его собственные солдаты распевали: «Галлов Цезарь покоряет, Никомед же Цезаря!..» и «Горожане, прячьте жен! Мы развратника с собою лысого ведем!», тот, ради кого готовился закон, превращавший Рим в один огромный гарем для его пользования!
Став таким образом хозяином всего и всех, он смог делать то, чего безуспешно добивались Гракхи, Рулл и Катилина.
Он раздавал зерно и выдавал по триста сестерциев каждому гражданину, по двадцать тысяч сестерциев каждому солдату (по пять тысяч франков нашими деньгами); кроме того, для солдат и народа он устанавливал двадцать три тысячи столов с тремя скамьями, на каждой из которых могли возлечь пять человек; для всей этой толпы он устраивал бои диких зверей и гладиаторов, театральные представления и навмахии; на глазах у нее он принижал всадников и вынудил Лаберия лично играть в пьесах, которые тот сочинил.
— Выйдя из своего дома всадником, я возвращаюсь туда мимом! — воскликнул бедняга. — Слишком много переживаний за один день!
Наконец, над головой этого народа-царя он натянул веларий, прежде защищавший лишь головы аристократов.
Пятнадцать лет спустя Вергилий воскликнул:
Aspice convexo nutantem pondere mundum, Terrasque, tractusque maris, caelumque profundum. Aspice venturo laetentur ut omnia saeclo![375]
Наконец, сорок лет спустя родился Христос, символ всеобщего искупления, появившийся на свете в Вифлееме, между быком, символом силы, и ослом, символом смирения.
V
Почти в то самое время, когда Август повелел сделать перепись, ставшую причиной того, что Иосиф и Мария отправились из Назарета в Иерусалим, он примерно следующим образом установил пределы той обширной империи, население которой ему хотелось исчислить: на востоке — Евфрат; на юге — нильские пороги, африканские пустыни и Атласские горы; на севере — Дунай и Рейн; на западе — океан.
Страна, берега которой омывал этот океан, и есть Галлия, наша родина; ведь Франция — лишь наша мать.
За пятьдесят один год до Рождества Христова Цезарь завершил завоевание Галлии.
Она была разделена тогда на три совершенно различные части, населенные соответственно белгами, кельтами и аквитанами.
Кельтов, то есть самый галльский, если так можно выразиться, из народов Галлии, отделяли от белгов Марна и Сена, а от аквитанов — Гаронна.