Уже во времена Рюрика двое его подданных, искатели приключений Аскольд и Дир, захватили Киев и повергли в ужас Константинополь, который отразил их нападение и из которого они привезли с собой первые представления о христианской вере.
Олег решил присоединить Киев к владениям своего воспитанника Игоря; но Олег, хотя он и был выдающимся военачальником и храбрейшим воином, на оружие полагался лишь в тех случаях, когда у него не было возможности поступить иначе; как и все варвары, он упражнялся в хитрости.
Под видом новгородского купца он появился у стен Киева и заманил Аскольда и Дира в ловушку, сказав им:
— Приходите, братья! Мы с вами из одного рода!
Затем, когда они доверились ему, он велит убить их.
— Вы, — говорит он, — ни князья и ни княжеские сыновья, и мы с вами не из одного рода. Я князь, а это сын Рюрика.
Он вступает в Киев и, охваченный восхищением, восклицает:
— О Киев, будь же матерью городов русских!
И он превращает Киев в свою столицу, причем скорее потому, что это приближало его к Греческой империи, а не по той причине, что этот город вызывал у него восхищение.
Ибо Греческая империя была целью его помыслов. Так что вовсе не начиная с Ивана III, взявшего в качестве герба двуглавого орла, русские цари обратили свои взоры на Константинополь; еще великие князья смотрели в ту сторону.
И потому, когда Олег объединил Новгород и Киев; когда он покорил все словенские, финские и литовские племена; когда, вместо того чтобы обратить их в рабство, как это вполне можно было сделать, он оставил им их владения, богатства и оружие, — он показывает им Константинополь, опьяняет их надеждой на грабеж, любовью к славе и той жаждой крови, какую никак не могут утолить варварские народы; он берет их с собой, увлекает вперед, на двух тысячах лодок преодолевает вместе с ними пороги Днепра, вступает в Греческую империю, посуху перетаскивает свои лодки через мыс и вновь ставит их на воду в гавани Византия, прибивает свой щит к главным воротам города, заключает со Львом VI, императором Восточной империи, позорный для того договор, и возвращается умирать в Киев, везя туда за собой телеги, груженные золотом и толпами рабов.
И с этого времени Российская империя действительно создана: она простирается от Вислы и Карпатских гор до Волги и от Белого и Балтийского морей до Каспийского моря.
IX
Стало быть, так же как и у римлян, рабство у русских возникает в ходе завоеваний. Проследим теперь, как оно развивается, и посмотрим, как, начавшись с иноземных пленников, оно распространяется на свободное коренное население страны.
Разрешение этой задачи чрезвычайно важно. Сегодня главное возражение, которое слышит российский император от русской знати, состоит в следующем: а владел ли когда-нибудь русский крестьянин землей, к которой позднее он оказался не только привязан, но и прикован.
Отметим, что два народа, русичи и словене, то есть народ, призвавший Рюрика, и народ, завоеванный им, образуют уже единый народ, так что между 1019 и 1054 годами в России были только иноземные рабы.
Вот статья из «Русской правды», русского судебника, которая подтверждает такое мнение:
«Убьет муж мужа, то мстить брату за брата, или отцу за сына, или сыну брата, или сыну сестры; если же не будет никто мстить, то князю 40 гривен за убитого; если это будет русин, или гридин, или купец, или ябетник, или мечник, или изгой, или Словении, то назначить за него 40 гривен».
Вы видите, что здесь еще нет никакого упоминания о местном рабстве, ведь если бы оно существовало, то за раба была бы назначена какая-нибудь плата.
Однако в силу характера словен рабство вскоре начнет создаваться здесь само собой и становиться вполне определенным явлением, хотя никакой весомой причины тому не было.
Точно так же, как мы показали различие, существующее между образованием Русского государства и образованием других государств, в особенности западных государств, нам следует показать и различие, проявляющееся между характером русского народа и характером других народов, например французского.
Характер французского народа, благодаря различным началам, на которых он замешен, состоит из галльской гордости и храбрости, римской воли и стойкости, франкской независимости и беспощадности.
Все недостатки, все пороки, все достоинства, все добродетели этого характера проявились в различных политических потрясениях, которые будоражили Францию начиная с образования коммун в X веке и вплоть до революции XVIII века, и даже вплоть до революций XIX века.
Словене же, напротив, представляют собой народ, однородный по своему происхождению; народ мирный, спокойный, терпеливый, а главное, пассивный. В то время как галл борется против своих завоевателей и в конце концов изгоняет их, Словении с признательностью принимает иноземных правителей; причем он не только принимает, но и призывает их и, в благодарность за услугу, которую они оказали ему, согласившись править им, изъявляет готовность выполнять все их требования, ни на что не обижаться и всегда быть довольным своей участью.
Все это очень далеко от лихорадочной возбудимости Запада, всегда склонного поверить в обиду.
Прибавьте к этому суровую и холодную погоду в течение четырех-пяти месяцев в году, дождливую и снежную в течение двух-трех других месяцев, которая вынуждает словенина, или русича, если вам угодно (мы ведь уже говорили, что заметного различия между двумя этими народами нет и что один растворился в другом), проводить жизнь в своем доме, возле очага, в кругу своей семьи, что делает его безразличным к общим интересам и общественным делам, в которые он вмешивается лишь в случае крайней необходимости, — и вот перед вами картина, достаточно верно рисующая различие, которое существует между душевными качествами нашего и русского народов.
Можно сказать, что у француза характер независимый, а у русского — рабский.
С этой природной предрасположенностью народа к невольничеству установить у него рабство было нетрудно.
Мы видим, что вначале рабами являются лишь пленники, захваченные Олегом во время его завоеваний. Позднее это первоначальное ядро рабов пополняется холопами.
Холопами в России называют людей, добровольно принявших рабство посредством определенных условий, согласованных между ними и господином, которого они выбирают себе в хозяева.
Вступив в холопство на определенный срок и находя свою жизнь спокойной, эти люди не думали требовать для себя свободы; вступив же в него пожизненно, они не думали оберегать свободу собственных детей.
Дети, не знавшие иного состояния, кроме рабства, смирялись с тем, с чем смирился их отец.
Во втором или третьем поколении, когда уже ни первых хозяев, ни первых холопов не было на свете, семья оказывалась в рабстве и, не воспринимая свое рабство ни как несчастье, ни как позор, даже не помышляла требовать для себя свободы.
Прибавьте к холопам сирот, людей без средств к существованию, которые поступали на службу к господам, чтобы получать пропитание и кров или же, получая денежное вознаграждение, обеспечивать себя пропитанием и кровом самостоятельно. Эти люди назывались работниками, от слова работа, однокоренного со словом раб; то было своего рода видоизмененное рабство, которое вследствие национальной апатии вылилось в конце концов в настоящее рабство.
Прибавьте к этому еще закупов (от глагола купить), то есть людей, продававших себя за долги. Нечто подобное мы видели у римлян, помните?
«Если должник не улаживает долги, держать его в оковах шестьдесят дней; в течение этого срока трижды приводить его в базарные дни в суд и там громогласно объявлять сумму взыскиваемого с него долга».
Служба закупов и кабальников (от еврейского слова кабала, означающего долг, вексель) являлась оплатой процентов на долговую сумму. Люди эти подразделялись еще на докладных, то есть тех, кто становился подневольным в силу составленного по всем правилам документа, и тех, кто становился таковым по устному договору.
Были еще обельные холопы, то есть те, что становились рабами пожизненно, будучи выкуплены из колодок или освобождены от какого-либо другого наказания господином, который брал их к себе и нес за них ответственность в будущем. Слово «обельные» происходит от глагола «обеливать».
Все они присоединялись к военнопленным, иноземным и местным, правом распоряжаться жизнью и смертью которых господин мог получить лишь в сражении, рискуя собственной жизнью.
В этом случае, как и в случае с обельными холопами, победитель мог уступить свои права другому, то есть продать своего пленника.
Господин был единственным судьей, правомочным решать, как обращаться с пожизненным рабом и какое наказание на него налагать, даже если это наказание было смертной казнью, ибо уже упоминавшийся нами судебник, «Русская правда», защищал от варварства господ лишь наемных холопов.
Приведем несколько статей о холопстве и рабстве из уложения великого князя Владимира Ярославина, доказывающих, что холопство и рабство существовали в России задолго до Бориса Годунова.
«Если закуп убежит от своего господина, то становится обельным холопом».
Иначе говоря, если подневольный крестьянин, работающий в силу какого-либо обязательства, пускается в бега, чтобы избавиться от своего долга, то он становится крепостным, пожизненным рабом.
«Если же он покидает своего господина открыто, дабы отправиться с жалобой к князю или судьям, то за это нельзя его делать полным холопом, но следует дать ему справедливый суд.
В случае, если господин продаст закупа как обельного холопа, то наймит будет освобожден от своего долга, а господин заплатит князю штраф в двенадцать гривен [двенадцать фунтов серебра]».
Господин нес ответственность за поступки и действия пожизненных рабов, но не отвечал за холопов из числа наемных людей.