Когда вышел указ об освобождении крестьян, один богатый московский купец предложил своему хозяину сто тысяч рублей (четыреста тысяч франков) в качестве выкупа, но тот отказался. Теперь он станет свободным за двести рублей, а то и меньше.
Сказанное выше было попыткой разъяснить, в каком положении находились крестьяне у добрых, богобоязненных, как говорят в России, помещиков; мы говорили о правах, а теперь поговорим о злоупотреблениях.
Напомним, что помещик может помешать крестьянам вступить в брак или женить их против их воли.
Если девушка отказывается распутничать со своим господином — хотя редко случается, чтобы у нее хватило на это смелости, — он отдает ее замуж за какого-нибудь бродягу, калеку или омерзительного урода и отрезает ей косы — позорное наказание, которому несчастная девушка подвергается за то, что она не хотела быть опозоренной!
Закон, правда, запрещает священнику венчать крестьянина или крестьянку, которые упорно твердят «нет» перед алтарем, но священник зависим от помещика и делается глухим, когда речь идет о его собственных интересах; он не слышит «нет» несчастной девушки или несчастного парня и все равно венчает их.
Если замужняя женщина не хочет становиться любовницей своего господина, тот может назначить ее мужа в рекруты.
Само собой разумеется, такое происходит повсеместно.
Помещик не имеет больше права разлучать семьи, но он продает их без земли, разлучая таким образом крестьянина с избой, где тот родился и где умер его отец.
Мы могли бы назвать имя помещика, который, проверяя, как идут работы в поле, и обнаружив, что какая-та женщина работает, на его взгляд, плохо, запряг ее в свои дрожки и заставил бежать наравне с лошадью!
Нередко помещики заставляют работать женщин даже если они беременны, и многие из них рожают прямо во время работы.
Нам рассказывали, что один помещик, наказывавший розгами беременных крестьянок, приказывал делать на земле углубление для живота: это была утонченная предупредительность, направленная на то, чтобы у женщины, которую секли розгами, не случился выкидыш.
Другой помещик, не предпринимавший подобной предосторожности, в один и тот же год довел до выкидыша двух женщин.
К счастью, такие случаи происходят достаточно редко.
По закону все подобные действия подлежат наказанию, но к кому, по-вашему, обращаться бедному крестьянину или несчастной крестьянке? К губернатору? Но губернатор дружен с помещиком, учиняющим эти низости. К предводителю дворянства? Но предводителя дворянства избирают помещики, и он не будет из-за какого-то ничтожного крестьянина или какой-то ничтожной крестьянки лишаться голоса, который может стать решающим для его избрания.
Желаете услышать нечто похуже всего этого?
До начала нынешнего века большинство крупных помещиков, бывших заядлыми охотниками, заставляли выкармливать своих собак кормящих женщин. Бытовало поверье, что собаки становились от этого лучше.
Один помещик лишается суки, которая исдохла, оставив двух щенков; и тогда он заставляет выкармливать осиротевших щенков двух женщин, отправив при этом их собственных детей на кухню. Муж одной из них возвращается домой и видит, как его жена кормит грудью щенка вместо своего ребенка; он хватает щенка и разбивает ему голову о стену. Помещик приказывает запороть его до смерти.
Закон не разрешает давать более двадцати ударов розгами, но кто в России тревожится из-за закона? Разве что те, кто недостаточно богат, чтобы заставить его молчать.
До Петра III, в те времена, когда дворяне, не получив еще вольности, подвергались телесным наказаниям, они отдавали наказывать вместо себя рабов, точно так же, как во Франции наказывали приставленного к дофину молодого дворянинаа, если дофин плохо готовил уроки.
Великое несчастье России состоит в том, что все эти злоупотребления известны, но не изобличены.
В России нет общественного мнения. А как раз общественное мнение служит наказанием для тех, кто находится вне досягаемости закона.
Точно так же, как помещик может наказать невиновного, ему нередко удается спасти виновного.
Мы уже говорили, что всякий серьезный проступок передается на суд мира, но правонарушения и преступления должны передаваться на суд закона.
Однако закон, который приговаривает крестьянина к каторжным работам в рудниках, наносит помещику ущерб, поскольку лишает его работника, бесплатно работающего на него три дня в неделю, сто шестьдесят два дня в году.
В таких случаях помещик договаривается с местной полицией: с общего согласия виновного наказывают, и работник остается у хозяина; тем самым правосудие лишается преступника.
Как известно, у правосудия на глазах лежит повязка.
Мне неизвестно, с какой целью ему кладут эту повязку во Франции. В России же это делают для того, чтобы оно не видело злоупотреблений.
Более того, зачастую помещики не только скрывают преступника от правосудия, но даже становятся его сообщниками или же закрывают глаза на его виновность, если им это выгодно.
Есть на свете промысел, который существует только в России: это конокрадство.
Почти всегда помещику известно, что тот или другой из его крестьян занимается воровством этого рода; однако он остерегается выдать вора правосудию, поскольку такой род воровства обогащает деревню, где его практикуют.
Вы спросите меня тогда, чем же занимается местная полиция в лице исправника.
Он получает свою долю.
Если же воровство оказывается чересчур явным и это вынуждает исправника проводить обыски, то обыски проводятся в хлевах у крестьян, где ничего не находят. Почему? Да потому, что нередко украденные лошади находятся в господских конюшнях, куда никто не осмеливается проникнуть.
У жителей деревень, соседствующих с воровской деревней, коней не крадут, и это вполне справедливо: они ведь укрывают краденое.
Но не подумайте, что это какие-то отдельные происшествия; нет, это хорошо организованный, продуманный и постоянный промысел. Конокрады составляют целое сообщество, они узнают друг друга по неким масонским знакам и помогают друг другу.
Когда газетная цензура стала менее строгой, множество статей, обличающих это зло, было послано в газеты. Ни одна из них еще не напечатана. Я знаю одного журналиста, у которого в папках их десяток, с подтверждающими уликами, и он ждет лишь момента, чтобы все это напечатать. В царствование Александра II такой момент рано или поздно наступит; возможно, он уже наступил бы, если бы император знал то, что вокруг него известно всем.
Указанные злоупотребления особо караются законом. Однако есть одно обстоятельство, о котором следует без конца говорить, без конца напоминать, без конца кричать во всеуслышание: в России закон находится в руках чиновников, которые живут не только законным жалованьем, но и продажей закона.
И это понятно: исправник, то есть глава полиции в уезде, получает двести рублей (восемьсот франков) в год; однако на одни только скачки ему приходится тратить более двух тысяч франков в год; возьмите также в расчет, что исправник почти всегда избирается помещиками.
Величайшее бедствие России заключается в том, что нельзя привлечь к судебной ответственности государственного чиновника.
Жаловаться, правда, можно, но заранее известно, что жалобу выслушивать не будут, и потому никто не жалуется.
Именно для того, чтобы положить конец большинству злоупотреблений, о которых мы только что рассказали, Александр II издал следующий указ:
«Статья 1. Помещикам сохраняется право собственности на всю землю, но крестьянам оставляется их усадебная оседлость, которую они в течение определенного времени приобретают в свою собственность посредством выкупа; сверх того, предоставляется в пользование крестьян надлежащее по местным удобствам, для обеспечения их быта и для выполнения обязанностей пред правительством и помещиком, количество земли, за которое они или платят оброк, или отбывают работу помещику.
Статья 2. Крестьяне должны быть распределены на сельские общества, помещикам же предоставляется вотчинная полиция.
Статья 3. Развитие сих оснований и применение их к местным обстоятельствам каждой из губерний предоставляется губернским комитетам. Министр внутренних дел сообщит свои соображения, могущие служить пособием комитетам при их занятиях».
В следующем письме мы поговорим о том, какие возражения выдвигают против этого указа реакционеры и какую пользу для России ожидают от него приверженцы прогресса.
XI
По тому вопросу, какой в настоящее время обсуждается в России, там существуют три партии и два оттенка мнений.
Первая партия — это реакционеры, выступающие против освобождения крестьян; партия эта немногочисленная, но она имеет сильную поддержку в Санкт-Петербурге.
Вторая партия, партия золотой середины, — это помещики, которые соглашаются на освобождение крестьян, но освобождение постепенное, и не хотят предоставлять крестьянам земельные наделы, поскольку уверены, что те им за них никогда не заплатят.
Третья партия — это приверженцы прогресса, журналисты, литераторы, служащие и, наконец, представители интеллектуальной богемы, которые выступают за освобождение крестьян любой ценой, считая это возвращением к нравственному сознанию, искуплением за три века несправедливости и угнетения.
Первый оттенок мнений состоит в том, что можно согласиться на освобождение крестьян и даже желать этого, но проводить его надо совместно с руководителями общины, то есть вместе с собранием всех деревенских стариков и под опекой мира; при этом крестьянам нельзя будет отлучаться в течение двенадцати лет, пока они не рассчитаются со своим помещиком либо деньгами, либо посредством трехдневной барщины; мир будет нести солидарную ответственность перед помещиком и находить замену заболевшему или сбежавшему крестьянину.
Второй оттенок мнений заключается в том, что общину следует сделать основой новых взаимоотношений между помещиком и крестьянином, возложив на нее ответственность за все.