Общественную структуру, различные способы правления, формы власти у галлов сегодня можно понять, только обратившись к древним авторам — греческим и латинским. Так как у самих галлов письменности не было, мы не располагаем галльскими автохтонными научными трактатами, текстами по законодательству и даже не имеем рельефной иконографии, какая была в Месопотамии или у силутов. К счастью, древние историки и географы живо интересовались историей и особенно образом жизни галлов. Собственно, у них был особый, универсальный подход в изучении своих близких и дальних соседей. Например, Геродот, знакомя римского читателя с каким-либо туземным народом, давал краткий социологический и политический анализ его истории и быта. Жаль, что у недавних историков по галлам мы не находим никакого целостного исследования о том, на чем же основывалась их цивилизация. Д’Арбуа де Жюбенвиль, Камиль Жюлиан, Анри Юбер, хоть и были увлечены социологией кельтов, отказались составлять ее всеобъемлющую картину. Действительно, задача не из легких.
Первая трудность обнаруживается уже в самом творчестве древних авторов, которые имели недостаточный научный багаж, чтобы исследовать типы общественных отношений и правйла жизни в обществах, достаточно далеких от тех, что были им известны в их собственной стране. Эти межчеловеческие отношения были сложны и, поскольку они не были нигде прописаны, допускали многочисленные разночтения и потому могли быть прояснены не иначе как при посредничестве друидов. Греческие путешественники, знавшие галльский язык плохо или не знавшие его вовсе, пропускали множество нюансов, до крайности упрощали описание системы клиентелы, которая присутствовала на всех уровнях социальной лестницы галлов. Мало того, они еще и привносили путаницу в свои описания. Весь их концептуальный инструментарий был главным образом позаимствован из классификационных систем обществ и способов управления, разработанных Платоном, а затем Аристотелем. Кельтам, естественно, в этих системах места не находилось, так как «сите» в аристотелевском смысле («политическая община») появилось здесь лишь довольно поздно. Понятие «конституция» для галлов также не имело никакого смысла. Вот почему использование таких терминов, как монархия, аристократия, знать, под пером этих авторов кажется неверным, а часто вообще лишенным смысла.
Чтобы понять природу галльского общества, надо было обладать солидной подготовкой в области этнологии. За две тысячи лет до образования этой дисциплины такое, очевидно, было невозможно. Но гениальный ученый — Посидоний Апамейский — смог понаблюдать за галлами с большим любопытством и открытым умом, что позволило ему отметить нравы и поведение, которые другие путешественники обходили молчанием. Его труд, выдержки из которого приводят Цезарь, Диодор Сицилийский и Страбон, — это произведение этнографа. С древних времен оно было отправной точкой при любом исследовании галльского общества. Даже в наши дни следует стремиться найти его отрывки в их изначальной форме, что нелегко, поскольку труд Посидония почти целиком утрачен. От него остаются лишь воспроизведенные или вкратце изложенные фрагменты.
Древние сведения — пусть тоже отрывочные — в любом случае дают представления о совершенно разных политических ситуациях на всех территориях, занятых галлами. Причина этого коренится в неограниченной автономии народов, каждый из которых представлял собой прямо-таки настоящее государство. Есть несколько случаев политических объединений соседних народов (в их случае говорили о sympoliteia — политическом и учредительном союзе двух народов, которые в то же время сохраняют свою этническую автономию, например между ремами и суэссионами в начале I века до н.э.), но они редки и никогда не сохранялись достаточно долгое время. Такая автономия еще более усиливалась педантичным консерватизмом в отношении местного политического режима — и то, и другое тормозило влияние, которое могло проявляться в отношении соседних цивилизаций или даже соседних галльских народов, располагавших более совершенными учреждениями.
Тем не менее, начиная с III века до н.э., галльское общество преобразуется с удивительной быстротой — может быть, как раз потому, что оно слишком долго оставалось без движения. Эти общественные изменения, естественно, получают отклик на политическом уровне. Но тогда еще каждый народ преобразуется в своем собственном ритме, будучи не слишком затронут опытом соседей или даже своих союзников или конфедератов. На протяжении II и I веков возникают различные межплеменные противоречия и конфликты, примерно такие же и того же масштаба, с которыми Юлию Цезарю, по прибытии его в Галлию, приходится сталкиваться. Не желая того, он вынужден вмешиваться в сложные отношения многих народов. В некоторых сите, где отвергали царскую власть уже век или два, он будет возводить на престол кого-то из своих сторонников или, не колеблясь, улаживать конфликты между соперниками — часто братьями, выступая как верховный судья. Однако Цезарь всегда будет согласовывать свое решение с местным «сенатом».
Колоссальная трудность, с которой мы сталкиваемся при попытке понять галльское общество, заключается по большей части в том, что используемые античными авторами термины и понятия неточны. Древние прибегали к собственной классификационной системе терминов, все еще употребляемых в наши дни и кажущихся нам совершенно понятными при описании политических режимов (монархия, аристократия, демократия и т.д.) или общественных структур (классы, знать, плебс...). Но эти термины почти не применимы к галлам, так как они довольно поздно освоили настоящую политическую практику. Долгое время вся общественная жизнь их определялась межличностными отношениями. Нам хорошо известна одна из их общественных форм, клиентела, особенно воинская. Иерархичность проявлялась на всех уровнях и буквально пронизывала галльское общество, касалось ли это войны, политики, труда и экономики, землепользования или родственных отношений.
Если галлы и ничего не изобрели в области политики, зато они широко практиковали форму вассалитета, которая, как отмечал Марк Блок, предваряла или подготавливала феодализм.
ОТ ПЛЕМЕНИ К ГОСУДАРСТВУ-ПЛЕМЕНИ (CIVITAS)
С древнейших времен кельты делились на племена численностью от нескольких десятков тысяч до одной или нескольких сотен тысяч человек. Такой изначальный тип организации на протяжении краткой истории кельтов претерпел немалую эволюцию, но не исчез полностью — даже в Галлии в период, непосредственно предшествующий римскому завоеванию. Племя, значение которого зависит от количества людей, особенно воинов, идеально подходило этим кочевым или полукочевым народам, которым хотелось не только перемещаться, но также и оседать, где угодно, либо просто делать набеги в любых направлениях. Механизм власти у этих народов в период VI и V веков до н.э. должен был быть очень похож на тот, что был у германцев, как это описывает Тацит в начале нашей эры: исполнительная власть (в незначительных делах) находилась в руках царей или вождей, чьи полномочия были ограничены жрецами и особенно регулярно созывавшимся воинским собранием.
Значит, с первой эпохи железа существовало государство, которое нисходило до уровня племени и уже обладало основными чертами, о которых мы расскажем ниже. Определенно великие вторжения V и IV веков, вынуждали племена объединяться для того, чтобы получить достаточно мощные боевые соединения. Эти стихийные явления способствовали появлению civitates — народов, занимавших относительно стабильную территорию. На этих территориях племена имели частичную автономию, каждое имело свою фракцию, pagus, основываясь на которой они сохраняли ограниченную политическую власть своих собственных вождей, даже своего собственного царя, свое собственное собрание. От союза, созданного для военных предприятий и завоеваний, действительно не стоило отказываться даже в случае перехода народа-племени к оседлому образу жизни. Союз всегда сохранял актуальность, он необходим был, например, для того, чтобы отражать возможные внешние угрозы или позволял переселяться на новые территории. Отношения по принципу клиентелы, супружеские союзы между родами, принадлежащими к разным племенам, и особенно — деятельность друидов (облеченных в числе прочего дипломатическими функциями), действенно укрепляли структуру государства-племени.
Государство-племя обладало своими собственными структурами и факторами, имело полномочия, в прежние времена возложенные на отдельные племена. Военное командование являлось первой функцией, которая должна была стать общей у племен, составлявших civitas: эта функция, необходимая во время миграций, носила постоянный характер, так как полководец священнодействовал в мирное и военное время. Эта функция породит свой гражданский эквивалент — верховного судью, полномочия и обязанности которого уравновешивали грозные права военного вождя. Собрания, общественный совет и сенат-собрание старейшин также должны были распространяться до уровня civitas.
КЛАССЫ ОБЩЕСТВА
Общественное расслоение
Единственный документ по этой теме обнаруживается в труде Цезаря, который воспроизводит отрывки из Посидония и сопровождает их своими комментариями, не всегда верными. Так, он смешивает две системы классификации людей в галльском обществе — классы в собственном смысле слова, которые распределяют людей по их отношению к государству, и межличностные отношения (клиентела, или древняя форма вассалитета), которые основываются надарах, обмене услугами и на различных общественных и политических навыках и обычаях. В первую очередь надлежит исследовать собственно классы общества, о которых пишет Цезарь.
В Галлии, как в Риме или в Греции, люди делились на две категории — свободные и рабы. Последние еще не становились вольноотпущенниками, не играли никакой роли в общественной жизни, тем более в политических делах.
Таким образом, свободные люди были прежде всего гражданами (термин слишком сильный по отношению к галлам, но мы будем под ним понимать «любого человека, играющего какую-либо политическую роль — пусть и второстепенную»), и делились они на три класса (genus). В действительности же Цезарь писал, что «в расчет берутся только два класса», что подразумевает наличие третьего (плебс), чья политическая роль ясно подтверждена им самим в его повествовании о событиях Галльской войны. Этими классами являются друиды, воины (всадники equites) и плебеи. Каждый класс или сословие занимает совершенно определенное положение по отношению к государству, что выражается в его обязанностях или, напротив, в освобождении от обязанностей. Упоминаются два типа обязанностей: они являются основными и даются при рождении. Это военная служба и налоги. Друиды не были прирожденным сословием, ими становились (часто по указанию богов). Они были освобождены от воинской повинности, а также от всех гражданских обязанностей, равно как и от налогов (по крайней мере, от прямых, идущих государству). Всадники или воины, наоборот, платили налоги и обладали привилегией быть призванными на военную службу. Представители плебса обязаны были только платить налоги.
Такое описание, которое дал Посидоний, основываясь на реалиях IV—II веков, прекрасно иллюстрирует представление о «функциональной троичности» древних индоевропейских обществ. О ней говорит Жорж Дюмезиль, который рассматривал политические, сакральные, военные и экономические задачи, приписанные каждая некой группе людей, где их исполнение было наследственным. На самом деле галльское общество сохранило в застывшей форме множество архаизмов, которые при этом не мешали тому, чтобы к ним прибавлялись лучше римские нововведения, разумеется, приспособленные для галльского общества. Так было в случае с налогами, переписью, может быть, с какой-то формой ценза (в его римском значении). Они придавали этим своеобразным кастам, более-менее неизменным, вид общественных классов, вероятно, стабильных, но в то же время эволюционирующих в середине I века до н.э., когда Цезарь излагал наблюдения Посидония в своем сочинении.
Друиды
Цезарь сообщает нам, каковы были их назначение и уклад, однако говорит он так, что чувствуется — сведения из книги Посидония для самого Цезаря в пору работы над «Галльской войной» уже не являются важными. Впрочем, крайне примечательно, что во всей оставшейся части своего труда Цезарь ни одного галла не называет друидом. Но ведь мы знаем, что он имел дело по крайней мере с одним — очень знатным, эдуем Дивициаком, чье происхождение как друида обозначено лишь у другого автора — Цицерона (в его труде «О гадании»). Благодаря двум этим авторам мы знаем, что Дивициак — сенатор или старейшина у эдуев. По ходу повествования «Галльской войны» мы узнаем, что
Дивициак занимает в своей стране высшую судейскую должность. Он сопровождает Цезаря в его передвижениях и служит ему в качестве посредника в общении с другими галльскими народами. Со своей стороны, Цицерон сообщает нам, что Дивициак искусен в гадании, «он сведущ в науках о природе» и «предсказывает будущее то с помощью авгуров, то истолкованием знамений».
Дивициак, единственный известный представитель друидов, позволяет конкретизировать слишком общие рассуждения Цезаря и возместить некоторые недостающие сведения. Так, к хорошо известным их обязанностям ученых, философов, воспитателей, служителей фемиды следует добавить их политическую и особенно законодательную деятельность. В высшей степени вероятно, что как раз из них предпочтительно или, быть может, даже исключительно набирались те, кому доверяли высшие судейские должности. Важно добавить, что Думнорикс — брат и политический соперник Дивициака, — тоже был друидом. К сожалению, Цезарь не только не характеризует Дивициака как друида, но и не сообщает ничего об умственном развитии его и то, какие культовые действия он мог совершать. Однако надо полагать, что долгое время звание друида было наследственным, даже если для него требовалось длительное двадцатилетнее обучение.
Эквиты или воины
Также Цезарь вне своей этнографической сводки в книге VI никогда не называет никого, кто бы был eques, то есть принадлежал бы к классу equites (всадников). Можно выдвинуть по меньшей мере два объяснения. Большинство галльских собеседников Цезаря, дружественных или враждебных, и так принадлежали к классу воинов. То есть было более ценным указать, что они были знатными или происходили из благородных семей. Возможно, описание воинского сословия и сословия друидов, сделанное Посидонием, отчасти устарело к середине I века до н.э.
В любом случае уверенно можно утверждать, что equites с древнейших времен формировали группу людей, которые одни имели право воевать. Изначально такое положение было обусловлено денежными возможностями, необходимыми для приобретения очень дорогого снаряжения и оружия, а само вооружение вынуждало пехотинцев VI—IV веков до н.э. прибегать к услугам двух оруженосцев. Но статус воина тоже должен был быть наследственным. Наконец, с III века стала широко применяться лошадь, и расходы воина на снаряжение возросли еще более.
Думнорикс, один из самых известных жвитов. Эдуйская монета
Статус воина в придачу к личным выгодам (часть добычи) обеспечивал ему высокое общественное положение, вынуждавшее его передвигаться вверх по социальной лестнице (он мог себе позволить более-менее обширную клиентелу), статус сулил также весьма заметное место в политической жизни. Воин присутствовал на всех военных советах, мог стать командующим военного отряда, мог даже быть выбран военачальником. Минусы положения заключались в том, что его в любой момент могли призвать в армию, он не имел права отказаться от исполнения своего воинского долга и должен был сражаться с врагом до победы.
Плебс
Так называет (имя заимствовано из словаря римской политической жизни) Цезарь третий класс галльского общества. По понятиям римлянина, плебс мог быть классом, полностью лишенным власти. Термин plebs является римской адаптацией — несомненно, переводом греческого слова plethos, которое должен был употреблять Посидоний и которое лучше было бы перевести словом «народ». Это свободные люди, не принадлежащие ни к какому знатному и древнему роду. Тем не менее, вопреки злоречивым рассуждениям Цезаря, эти люди не лишены средств, поскольку они должны платить налоги, и потому обладают какими-то политическими правами.
Единственное их имущество — это их рабочая сила и в той или иной степени специализированные технические знания. Именно из этих людей набирается основная масса крестьян и постоянно возрастающая масса ремесленников. Среди свободных людей также встречаются бывшие рабы — вольноотпущенники, об особом статусе которых ни один древний автор не говорит.
Участие простонародья в общественной жизни ограничено. Его не ожидают на большинстве общественных праздников, приуроченных к важным религиозным обрядам или войнам. К общественной жизни простолюдины имеют косвенный доступ, при посредстве своих патронов, которые приглашают их к своему столу и делятся своим богатством. Именно из простонародья выходит большая часть клиентов. Однако их вклад в эффективную работу государственного механизма в виде налога дает им политическую власть — ограниченную, но тем не менее реальную. По крайней мере так было на протяжении двух последних веков независимости.
Плебс участвует в народных собраниях. Его полномочия, конечно, сужены, но они все больше расширяются — особенно начиная с первых больших вторжений германцев.
Рабы
Древняя литература не предоставляет никакого целостного описания положения галльских рабов, что никоим образом не должно вызывать удивления, так как для греков и римлян, а также и для самих галлов в общественной и политической жизни рабы не имели никакого значения. Это не подразумевает, что они ничего не значили для общества. С рабами обращаются по-человечески, и они играют определяющую роль в экономике. Вероятно, они были весьма многочисленны, так как рабство структурно связано было с войной, а рожденные в рабстве оставались рабами. Весьма значительная часть военной добычи состоит из пленников, наибольшая часть которых обречена на рабство. Речь идет в основном о женщинах и детях. Побежденных воинов преимущественно предают смерти или, в надежде на выкуп, берут в заложники. Но во времена захватов новых территорий часть завоеванных крестьян мужского пола оставляли в живых для того, чтобы они трудились на земле для своих новых хозяев.
Как и во всех древних обществах, раб являлся вещью своего хозяина, его собственностью, частью его богатства. Неизвестно, существовали ли, как в Риме, общественные рабы, являвшиеся собственностью непосредственно государства. В обязанности частных рабов входило выполнение работ для поддержания в порядке хозяйства господина: работа в поле и по дому. В то же время, в отличие от римских рабов, галльские рабы не одни выполняли свою работу. Свободные мужчины и особенно их жены тоже работали в поле. Но, главное, рабы не образовывали «преторианской гвардии» вокруг своего хозяина, как это бывало у многих народов. Они не участвовали в военных походах. Лишь во время завоевания Галлии Цезарем мы впервые видим рабов на поле битвы. То, что рабы не участвовали в боевых действиях, едва ли объясняется недоверием, которое они могли внушать. Скорее дело было в необычайной эффективности отношений воинского союза, то есть отношений, сложившихся между хозяевами и клиентами плебейского происхождения, к чему мы вернемся позже.
Хоть и редкие, но кое-какие сведения письменные источники дают о положении галльских рабов, о том, как с ними обращались, об их надеждах стать вольноотпущенниками. Посидоний в своем знаменитом описании пиршества воинов указывает, что их обслуживает молодой раб, в обязанности которого, в числе прочего, входит носить чашу ото рта ко рту. Присутствие раба среди вождей, подобно гомеровским героям, пирующим в богатстве и роскоши, позволяет сделать предположение, что занятие это, порученное рабу, было весьма почетно в галльском обществе. Тот же Посидоний в тексте, воспроизведенном Диодором, указывает, что раб выменивается на амфору с вином. Непонятно, следует ли из этого заключить, что рабы имеют небольшую ценность или же, напротив, имеют высокую цену, — ведь итальянское вино в Галлии ценилось очень дорого. Третья информация от Посидония, воспроизведенная на этот раз Цезарем, — более ясная. Описывая похороны состоятельных людей, он уточняет, что некоторые рабы были до такой степени дороги их хозяину, что они умертвлялись и сжигались на его погребальном костре наряду с клиентами, столь же дорогими для него. Хотя такая привилегия и представляется нам малозавидной, она, бесспорно, свидетельствует об очень близких отношениях, которые возникали между господами и рабами. Такая привязанность могла выражаться даже в том, что господин давал рабу вольную, что вовсе не кажется уникальным случаем. Вот какую историю рассказывает Цезарь. Во время осады лагеря Цицерона некий нервий по имени Вертико, бывший добровольцем при римском военачальнике, дает поручение одному из своих рабов пробраться через ряды осаждающих римский лагерь галлов с целью разыскать Цезаря с его отрядом и передать ему просьбу Цицерона о помощи. Вертико обещал рабу свободу и хорошее вознаграждение. Невероятно, но реальность истории невозможно поставить под сомнение, так как Цезарь был действительно извещен и осада с лагеря Цицерона снята. Цезарь также свидетельствует и о доверительных отношениях, которые могли устанавливаться между господином и слугами.
Непостоянная знать
Посидоний никогда не употребляет слово «знатный». Цезарь же, как представляется, пребывает в крайнем замешательстве при попытках как-то квалифицировать галльских вождей, с которыми он имеет дело. Он пишет, что они «очень знатные», «из самой высшей знати», «происходят из благороднейших родов» и т.д., но никогда не называет их просто «благородными». Однако по поводу некоторых галлов в книге Цезаря есть уточнения такого рода: один имеет «низкое происхождение», другой принадлежит к «почтенному роду». Следует заключить из этого, что у галлов не было собственного представления о знати — такого, которое существовало в Риме, но семьи придерживались своей особой иерархии знатности, о высших ступенях которой Цезарь говорит, основываясь на своих, римских, понятиях о «знати». В Риме говорили о благородстве и знатности, основываясь на двух критериях — древности рода и заслугах хотя бы одного из членов рода на судейском поприще.
Портрет юного галла. 60-70 гг. н.э.
В Галлии всему этому не придавалось значения. Если именитые рода были очень древнего происхождения и имели завидное положение в общественной и политической жизни, тем не менее их древность сама по себе не давала им власти де-юре и де-факто, поскольку общество всегда привечало доблестного воина — того, кто завоевывал новые территории и приносил добычу. Раз уж происхождение давало воину средства на вооружение и на дружину, то неважно, каким было это происхождение. Теперь понятно, что и получение судейской должности не представлялось большинству галлов доказательством какой-то исключительной ценности.
Тем не менее уточнения о происхождении родов, которые делает Цезарь, доказывают, с одной стороны, что между родами существовали значительные различия, с другой — их члены считали своим долгом гордиться принадлежностью к знатной родословной и часто напоминали о своем статусе внутри племени. В первой половине I века до н.э., вероятно, складывается новая ситуация. Раньше знатные галлы прежде всего ссылались на собственные подвиги и рассказывали о подвигах своих предков. Теперь знатным галлам достаточно было простой принадлежности к некой семейной общности. Это отражает эволюцию общества, в котором экономика начинает брать верх над архаичными формами присвоения, — теперь богатство перевешивает воинскую доблесть. В своем описании пирушки воинов Посидоний демонстрирует воинские начала галльской аристократии IV—II веков. События Галльской войны выводят на арену новых людей, которых непонятно к кому отнести — к аристократам или коммерсантам-буржуа.
Клиентела
Как и Рим, Галлия в колоссальных масштабах применяет систему клиентелы. Может быть, даже в большей мере, так как этот общественный институт проникает во все сферы жизни (социальная, политическая, дипломатическая, частная и, возможно, религиозная) и затрагивает всех людей (даже целые народы), за исключением рабов, подчиненное положение которых является абсолютным и ничем не компенсируется. У наших античных авторов нет какого-то целостного изложения данной социальной практики, которая является очень древней и принимает множество различных форм. Цезарь упоминает ее неоднократно и даже прибегает к латинским терминам, употребляемым в Риме, чтобы обозначать две стороны, которые связаны данным видом общественных отношений — cliens и его patronus. Роль клиентелы неясна прежде всего в политической области. Речь идет о властных полномочиях некоторых галлов, которые, вопреки судьям и сенату, навязывают свою волю, опираясь на плебс. Косвенное влияние плебса на важные решения становилось возможным лишь благодаря клиентеле. В обмен на услуги или материальные блага эти свободные, но нищие люди предлагают свое единственное богатство — свою долю власти, а именно право присутствовать на народных собраниях и участвовать в голосовании. По этому поводу Лиск говорит Цезарю: «Есть несколько человек, имеющих определяющее влияние на народ, и они — простые частные лица — более могущественны, чем сами судьи».
Событие, произошедшее чуть раньше завоевания Галлии, иллюстрирует значение количества клиентов и немалую власть, которую они могли дать своему хозяину. У гельветов в 60-е годы до н.э. по праву рождения и благодаря богатству господствовал один человек, которого звали Оргеторикс. Он вошел в заговор с секваном Катиском и эдуем Думнориксом. Заговор ставил целью, чтобы каждый из этих трех в своей стране стал царем и чтобы три этих народа пользовались гегемонией во всей Галлии. Гельветские судьи узнали о планах Оргеторикса и вызвали его на суд. Он предстал перед судом со всей своей родней и клиентами — всего около десяти тысяч человек. Трибунал не смог вынести приговор, и Оргеторикс вышел свободным. Цезарь уточняет, что его клиенты пришли отовсюду, то есть не было места в Галлии, где бы они ни проживали. Повествование Цезаря представляет и ряд других примеров роли клиентелы в военное время. Верцингеторикс, когда поднимает мятеж против Цезаря, созывает всех своих клиентов и с легкостью заполучает их для борьбы за свое дело. Они тут же вооружаются, и формируется настоящая армия. Некоторое время спустя эдуй Литавикк, утратив доверие Цезаря и эдуев, скрывается со своими клиентами в Герговии. «По обычаям галлов, сообщает Цезарь, невозможно покинуть своих господ, даже если ситуация безвыходная».
Практика клиентелы затрагивает всех свободных людей. Она имеет место внутри каждого класса и даже внутри семей. Но представляется бесспорным, что наибольшее распространение она получает среди плебса и именно там производит самый заметный экономический эффект. Представители плебса отдавали своему хозяину не только голос, но главным образом свою рабочую силу или материальные блага (часть урожая, скот или их денежный эквивалент). Это то, что заставляет Цезаря сделать следующее наблюдение: «[Представители] плебса считаются почти рабами». Очевидно, что это слишком сильное выражение, так как существуют различные степени зависимости от хозяина. Те, кто более платежеспособен, остаются свободными людьми, с правом присутствия на народных собраниях. Они могут попросить нового хозяина выкупить у старого их долги. Таким образом, клиент ни в коей мере не раб своего хозяина.
Зато такие отношения между людьми сильно схожи со средневековым вассалитетом. Название последнего происходит от галльского слова vassus, проникшего в средневековую латынь и переводившегося как «слуга». Средневековому социальному институту было тем более легко завладеть Галлией, отмечает Марк Блок, что он лишь оформил тот тип человеческих отношений, что был глубоко укоренен в местном менталитете. Столь же близкой Средневековью является крайне своеобразная форма галльской клиентелы — воинское братство, которое чуть позже также распространяется и на древнее германское общество. Греческий историк Полибий относит первое появление таких братств к середине III века до н.э. Он пишет: «Они [галлы] уделяют огромное внимание формированию товариществ, поскольку у них самым могущественным и внушающим наибольший страх считается тот, у кого больше всего слуг и компаньонов». Посидоний поясняет нам, что слугами в данном случае являются свободные люди, набранные из бедноты. Это их задача — носить щит воина (thureophore) или его копья (doryphore). Что до компаньонов, то об их своеобразном образе жизни мы узнаем опять же от Цезаря. Он называет их «сольдуры», или «силодуры». «Их положение таково: они сообща пользуются всеми жизненными благами вместе с тем, кому они поклялись в дружбе; если последний погибает насильственной смертью — то тогда либо они все вместе разделяют его участь[15], либо совершают самоубийство; в людской памяти нет никого, кто отказался бы умереть в случае, если умер тот, которому они поклялись в дружбе». Текст Цезаря не оставляет никаких сомнений в интерпретации, поскольку в нем два раза упоминается один и тот же термин. Речь идет о дружеских отношениях, когда люди считаются равными друг другу. Единственный договорный момент состоит в том, что они признают вождя, которой требует безоговорочного подчинения, а от него в свою очередь они в любой момент получают защиту. Если в этом доверять Посидонию, то одним из основных видов деятельности компаньонов, кроме занятий войной, были совместные пиршества и охота.
На протяжении II века до н.э. подобная форма воинской клиентелы стремительно принимает политическую окраску. В качестве примера политического вождя можно привести «демагога» Луэрна, который пытается заполучить голоса плебса, повсюду разбрасывая мешки с золотом и организуя пиры, куда приглашаются все свободные люди независимо от того, изъявили они ему свою преданность или нет.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ УЧРЕЖДЕНИЯ И ИСПОЛНИТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ
Галлы и политика
Расхожее представление об общественно-политической жизни галлов — это анархия и хаос, из которого, как черти из табакерки, появляются всевозможные карьеристы типа Верцингеторикса, атребата Коммия, Думнорикса. Более вдумчивый анализ всех исторических документов, от Полибия до Цезаря, заставляет взглянуть на реальность совсем по-другому. В целом можно сказать, что галлы сопротивлялись любой форме единоличной власти — будь она царской, тиранической или военного вождя. В качестве примеров можно привести судьбы многочисленных претендентов на царскую власть, которые были привлечены к суду и казнены. С другой стороны, у большинства галльских народов определенно есть вкус к политической жизни. Именно эта страсть к политике объясняет их ораторское искусство, которым они славились в древности и которое упоминал уже Катон Старший. Возможно, что на подобного рода политическую активность, равно как и на связанные с ней упражнения в красноречии, галлов вдохновил пример Массалии и ее свод законов, названный Аристотелем одним из лучших в античном мире. А если не вдохновил, то по крайней мере сильно повлиял. Действительно, существует стойкое убеждение, будто бы Массалия послужила галлам примером и наукой. Издавна замечали, что сенаты некоторых народов (нервиев среди прочих) похожи на сенат фокейцев — и тот и другой насчитывали 600 членов. Древнейшие сведения политического порядка, восходящие к эпохе Ганнибала (во время его перехода по югу Галлии и через Альпы) свидетельствуют о наличии учредительных собраний у большинства встреченных карфагенянином народов. Уже тогда там бушевали споры — вполне политические, в благородном смысле этого слова, а не только перебранки отдельных личностей.
Вождь галлов. Скульптор Э. Фремье. 1864 г.
Таким образом, картина политической жизни, изображенной Цезарем, не являет какой-то новой ситуации, которая стала бы реакцией на возрастающие римские амбиции. Эта картина вписывается в лоно давней традиции, и она одна может объяснить те удивительные особенности, которые Цезарь отмечает с явным удовольствием: «У галлов есть мятежные группировки — не только в каждом округе, в каждом пагусе, в каждом подразделении пагуса и даже в каждом доме... та же система в целом существует во всей Галлии, поскольку все округа разделены на две партии». События, связанные с римским завоеванием, прекрасно иллюстрируют важность политики. Иллюстрируют борьбу между партиями, которые проявляют себя посредством своих харизматических личностей — Дивициака, Думнорикса, Виридомара, Эпоредорикса, Коррея и других. Отсутствие в труде Цезаря подробностей и делаемое им упрощение истории могли внушить веру, будто бы большинство событий имеют субъективное объяснение, что речь идет лишь о переплетении судеб некоторых великих личностей. Разумеется, в исследовании надо пойти дальше и за амбициями, изменами, союзами разглядеть подлинные политические устремления. Между собой борются консерватизм, тенденция к демократии, влияние зарубежных примеров, в частности римских.
Плутарх приводит суждение Цезаря о галльской политической жизни, в котором подытожены ее различные аспекты и сходные моменты с политической жизнью в Риме. Когда он входил в какую-то галльскую деревушку в Альпах, один из его спутников спросил его, есть ли здесь политические партии и борьба за власть. Цезарь остановился, подумал и ответил: «Да, и я предпочел бы быть первым здесь, чем вторым в Риме».
Государство и природа политических режимов
Самые древние исторические сведения, достоверность которых не может быть поставлена под сомнение, — это сведения Полибия, которые относятся к III веку до н.э. Они подтверждают наличие у всех описываемых галльских народов настоящего государства. Существующие формы администрации и управления доказывают наличие у них верховной власти, простирающейся на народ и территорию его проживания, что и подпадает под самое общее определение государства. Также это соответствует и его более частному определению, которое ему дает Макс Вебер: «Политический институт учредительного характера, имеющий монопольное право на легитимное физическое принуждение». Две привычных формы насилия — война и личная месть — действительно подчинены в нем неукоснительной регламентации: законам, издаваемым собраниями и исполняемым чиновниками и судебными органами.
Государство существовало уже и в более давние времена (в конце первой эпохи железа), по крайней мере в зачаточном состоянии. Война не была уже частным делом, осуществляемым влиятельными вождями, в поисках добычи и славы увлекавших за собой добровольцев. Она являлась обязанностью для всех тех, кто считал себя людьми, совершенно обособленными от общества. Царь, князь или вождь уже не обладали неограниченными полномочиями. Они должны были позволять действовать двум другим ветвям власти по крайней мере в двух областях — собранию воинов в том, что касается войны, жрецам — в области правосудия.
Остается задаться вопросом о природе политических режимов, развивавшихся в Галлии в течение пяти последних веков ее истории. Вопрос нелегкий: типы правления у галлов сложно подогнать под классификацию, установленную Платоном и Аристотелем. Имеем ли мы дело с монархией, аристократией, олигархией, демократией? В данную эпоху представлены все вышеупомянутые типы, но ни один не отражает адекватно галльскую реальность. Если были периоды монархии, то никогда она не была абсолютной. Она, скорее, была тем, что Платон называет «тимократией» — правлением тех, кто более всего был уважаем в обществе. В целом два последних столетия независимости отмечены тенденцией к демократии, прерываемой как попытками установления тирании (например, Целтилл, Верцингеторикс), так и периодами олигархии, воплощаемой в каких-то личностях вроде буржуа, разбогатевших на торговле и денежных аферах (к примеру, у эдуев). Но для того чтобы максимально приблизиться к пониманию галльских политических режимов, нужно вспомнить еще один тип правления. Речь идет о теократии — форме правления, при которой доминируют жрецы, отстаивающие свое особое право истолковывать волю богов. Нет никакого сомнения, что как раз таков случай Галлии, если воспринимать буквально, что пишет Посидоний о многочисленных функциях друидов. Впрочем, характер их власти закулисный, и он проявляется в праве друидов ратифицировать аутентичные законы, разрабатываемые собраниями и чиновниками. Сами же они могут лишь держать данный процесс под контролем. Данное обстоятельство не позволяет усмотреть в галльских политических формах подлинной теократии, которая имела место на Востоке.
Действительно, уложения галльских civitates демонстрируют подлинную оригинальность: полномочия вождей ясно определены и ограничены; действенным противовесом им выступают народные, воинские и сенаторские собрания, но основное влияние имеют друиды, действующие закулисно. До такой степени это так, что возможно записать: «У кельтов друиды властвуют даже над царями, которые пируют, сидя на золотых тронах, но без друидов не имеют никакой власти».
Неосязаемая царская власть
О существовании царской власти у галлов первыми сделали предположение историки д’Арбуа де Жюбенвиль и Жюлиан, правда, это предположение было некритично воспринято их последователями, и сегодня оно не является чем-то само собой разумеющимся. В своих всесторонних описаниях галльского общества ни Цезарь, ни Страбон, ни Диодор Сицилийский о монаршей власти не упоминают. Мы располагаем лишь несколькими отдельными примерами существования царей у нитиоброгов и сенонов в эпоху завоевания или каких-то царьков в течение двух предшествующих столетий. Значит, следует задаться вопросом о том, был ли вообще в Галлии такой институт.
На самом деле теория о царской власти в Галлии основывается на трех предположениях. Первое должно было бы заключаться в том, что для типов общества, как и для животного мира, существует естественная эволюция, которая должна была бы отбирать наиболее адаптированные формы. Монархии древнейших времен (пример — легендарный царь Амбигат) наследовали формы аристократического правления, все более приближающиеся к демократии. Второе предположение состоит в том, что островные кельты (в частности, ирландские) в первых веках нашей эры сохранили в неизменном виде нравы и образ жизни галлов. А ведь у них царская власть существует и занимает важное место. Наконец, третье предположение: кельтская царская власть должна была бы быть мало изменившимся наследием института царской власти индоевропейских времен. Тогда словом с корнем тех галлы называли бы вождя, которому оказывались особые почести, в частности в религиозном аспекте.
Изучение галльского словаря укрепляет в сомнениях относительно значения данного института и его представителей в Галлии. Слово rix, которое производят от латинского тех, никогда не встречается в чистом виде в качестве имени какого-то знатного галла. Оно неизменно является суффиксом составного слова (наилучший пример — имя Верцингеторикс, буквально означающее «верховный царь воинов»), которое оно усиливает. Если предположить, как это делают лингвисты, что слово является воспоминанием о функции духовного вождя, свойственной индоевропейским народам, то нужно признать, что последняя восходит к слишком древним временам и что она не могла играть той же роли у галлов в течение пяти столетий, предшествующих римскому завоеванию. На это указывают все исторические свидетельства, которыми мы располагаем.
Первое свидетельство относится ко времени прохождения Ганнибала через территорию аллоброгов. Здесь царскую власть оспаривают друг у друга два брата. Старший, по имени Бранк, был назначен сенатом. Его младший брат, по причине молодости отправленный за пределы страны, сместил его с трона. Странные цари, которые обязаны своим титулом один — сенату, другой — амбициям молодости![16] Такая царская власть очень похожа на власть верховного судьи, имеющей оговоренный временной срок. Непохоже, что она фундаментально отличается от той, что мы встречаем у многих народов во время Галльской войны — к примеру, у эдуев, которую Цезарь называет principatus. У секванов в начале I века подобный титул все еще называется царским, но, как и в случае Бранка, владение им отнюдь не гарантировано. Также и отец Кастика, который имел его в течение многих лет, тем не менее не смог передать его сыну, которому приходилось завоевывать его, не гнушаясь никакими средствами.
Некоторые галльские «цари», оставившие след в истории, имеют одну особенность: они не получают свой сан по наследству, но избираются сенатом. Это касается абсолютно всей Галлии. Так, народы, по которым мы располагаем самыми обширными сведениями (эдуи, арверны), не знали царской династии. Звание «царь» не только шатко, но еще и обязывает ко многому. Отец Верцингеторикса Целтилл был убит своими соотечественниками за то, что хотел восстановить монархию. Карнут Тасгетий, посаженный на трон Цезарем, на третьем году своего царствования был убит согражданами.
Подобные примеры и сведения грекоязычных авторов, которые с гораздо большей осмотрительностью, чем латиноязычные, употребляют термины «царь» и «царство», позволяют предположить: каковы бы ни были прерогативы этих царей, они ничтожные и зачастую эфемерные. До Галльской войны «цари» фигурируют в основном в сражениях между римлянами и карфагенянами. Это военные вожди, возглавляющие армию племени (то есть пагуса); несколько таких вождей может принадлежать к одному и тому же народу. Тит Ливий называет их reguli (маленькие царьки), а Полибий — hegemones (вожди). У этих царьков в придачу к моральному авторитету и, возможно, священнической власти была первоочередная задача — командовать армиями pagi, охранявшими их автономию, даже когда весь народ был втянут в конфликт. Они в буквальном смысле являются царями племен, входящих в округ, как то было в Древней Греции. Царь — держатель regia potestas (царская власть) — вероятно, был человеком, кому удалось распространить свою власть на весь pagi, и потому он мог совмещать функции первого судьи и полководца, у большинства народов разделенные. Такого рода власти, вероятно, самодержавной, всегда добивались силой и благодаря особым обстоятельствам. С древнейших времен у большинства галльских народов ее принимали с оговорками, даже с неприязнью.
Хотя концепцию царской власти невозможно полностью вычеркнуть из галльского менталитета, все равно она не может рассматриваться как один из галльских основных политических институтов.
Судопроизводство
Описанные выше война и воинское братство ясно объясняют неприятие галлами любой формы тиранической власти. Носящие звание воинов, всадников, как их называет Цезарь, являются равными даже притом, что они договариваются признавать возглавляющего их вождя за его доблесть и мужество. Вождь — это непременно действующий воин, храбрый, хороший логик и превосходный тактик. Поскольку нелегко было найти человека, в ком с легкостью соединялись бы все эти качества, то для рассмотрения кандидатур претендентов требовались военные советы и процедура голосования. Военные советы, в задачи которых среди прочего входила и подготовка собственно военного совета, иногда задолго до его созыва, а также обеспечение мобилизации войск в любой момент, быстро трансформировались в постоянно действующие воинские собрания. Качества, требуемые от вождя, и способ его избрания, очевидно, были несовместимы с царской властью, которая неизбежно стремилась к правовой легитимности, зачастую на основе божественного права, и всегда желала стать наследственной.
Чтобы деятельность вождя была эффективной, а власть ни в коей мере не посягала на права его компаньонов, схожих с германскими comites, требовалось ясно определить его задачу и время ее исполнения. Его власть должна была четко ограничиваться военной сферой и одной военной кампанией. Так как ведение войны на вражеской территории (самая обычная ситуация) оставляло округ без всех своих воинов, то надо было следить, чтобы не возникло политического вакуума во внутренних делах и не появилось у кого-то желание узурпировать власть. Было благоразумным одновременно с военным вождем назначать и судью, облеченного исполнительной властью в округе. Как раз об этом кратко упоминает Страбон, когда воспроизводит отрывок из Посидония: «С древнейших времен они каждый год выбирали вождя, и полководец для ведения войны тоже избирался народом»[17].
Страбон ясно указывает, что такая система имела древнее происхождение (восходила по крайней мере к V—IV векам до н.э.). В то же время нам известно, что на момент вторжения Цезаря она широко практиковалась множеством галльских народов. Абсолютно четкое различие между двумя судьями — гражданским и военным — очевидно, было крайне эффективным средством против любой попытки установления тирании или реставрации древних монархий. Эдуйский свод законов, наиболее известный, уведомляет нас о дополнительных мерах, которые сопровождали такое разделение властей. Гражданский судья не мог во время действия своего мандата покидать территорию; он и полководец не могли принадлежать одному роду; члены их семей на этот период не могли быть членами сената. Цезарь указывает, как эдуи называли гражданского судью vergobret.
При учреждении судейских должностей и сводов законов основную роль играли друиды. Об этом свидетельствует еще одно правило, также упоминаемое Цезарем в связи с эдуями: вергобрет избирается под председательством жрецов и с их согласия. На самом деле царская власть была противоположна не только интересам всадников, она являлась таковой и для друидов, которые намеревались полностью сохранить свое господство в религиозных делах. А благодаря своим моральным и философским претензиям они желали также контролировать правосудие и административные дела в округе. Друиды избирали или заставляли избрать людей, облеченных их доверием. Вероятно, чаще всего становился судьей кто-то из их среды. Это как раз пример известного нам друида: Дивициака у эдуев.
При наличии высших гражданских и военных судов, естественно, были и другие суды, специализировавшиеся на частных вопросах. В древней литературе они не упоминаются. Но благодаря надписям на монетах и скульптурах мы знаем, что у лексовиев, медиоматриков и мельдов специфической функцией судов был контроль за чеканкой серебряной монеты (arcantodan). В ряде других случаев суды являлись попечителями общественных мест (platiodannus). Упоминается еще и функция cassidanos, перевод которой противоречив. В любом случае можно быть уверенными, что в противоположность островным кельтам у галлов было слово danos — для общего обозначения судей. То, что данный термин встречается во многих составных словах, указывает, что эти суды были устроены по-разному и представлены были у многих галльских народов.
Собрания
В труде о галльской цивилизации, ныне утраченном, Посидоний значительную часть посвятил политической жизни и описал механизм ее действия, который был намного сложнее, чем было принято думать. Именно по этой причине Цезарь, Диодор и Страбон отказались воспроизвести или резюмировать отрывки, в которых описывались разные типы собраний и их прерогативы. Только Страбон рассказывает об одной особенности, которая кажется ему забавной: «В своих собраниях они прибегают к одному приему, который присущ только им: если кто-то голосом или жестом перебивает говорящего, то назначенный на эту должность смотритель подходит к нему с обнаженным мечом и, угрожая им, велит замолчать. Если тот не умолкает, страж во второй и в третий раз повторяет свою угрозу. В конце концов, он вырезает из его военного плаща полу, достаточно обширную, чтобы плащ был больше непригоден для носки». Описанный таким образом данный обычай представляется весьма непонятным. Он имеет смысл, если предположить, что депутаты общественного совета надевали одежду, соответствующую их статусу, как тога для римских сенаторов. Но эта «забавная» история прежде всего свидетельствует, что собрания проводились регулярно, в них соблюдались определенные правила и даже были служащие, готовые заставить их соблюдать. В изложении Посидония этот текст в ряду прочих был ничем не примечателен. Для него он определенно имел лишь второстепенную важность. Другой обычай, связанный с деятельностью этих собраний галлов, не менее важный, полностью исчез из текстов посидониевской традиции. К счастью, он сохранился у одного анонимного автора (конца II века до н.э., но который опирался на источники IV и III веков). Речь идет о тексте одного «Описания» (Periegesis): «Их собрания проходят под музыку — в этом они видят средство смягчения нравов», — пишет автор. Полибий и Цезарь часто в своих книгах упоминают о шуме, царящем в собраниях, так что некоторое «смягчение нравов» не было бесполезной роскошью.
Различаются по крайней мере два типа собраний — «сенат» и «ассамблея», которую можно назвать «армия», впрочем, природу последней четко определить трудно.
Сенат очень часто упоминается латинскими авторами — Цезарем и особенно Титом Ливием. Удивительно, а может быть, наоборот, в высшей степени показательно, что два этих автора, прекрасно разбирающихся в политических реалиях Рима, относительно галльских собраний никогда не испытывают никаких колебаний, применяя к ним совершенно конкретное для них понятие senatus. Значит, надо полагать, что в самых общих чертах по своему составу и функциям галльские «сенаты» не должны были фундаментально отличаться от сената римского. В них заседали члены старинных патрицианских родов, которые также избирали «царей» и судей. Так, нам известно несколько сенаторов у эдуев. Это Дивициак, Кот и Конвиктолитав, имевшие высшие судейские должности. Зато Коррей, который захватил власть у белловаков в 52—51 годах до н.э., не принадлежал к сенату этого народа. Тогда как это собрание было очень древнего происхождения и пользовалось огромным авторитетом. До эпохи Цезаря сенатор, даже пожилой, должен был быть воином и участвовать в сражениях. У эдуев сенат почти полностью погиб в столкновении с германцами. У нервиев 597 из 600 сенаторов положили жизнь в бою с Цезарем.
Тит Ливий. Античная скульптура
В Галлии, как и в Риме, сенат имел прежде всего право совещательного голоса. Он давал советы царю и судьям. У последних политический вес был намного больше, но они не имели права выносить решения — есть множество упоминаний о выборах, назначениях, объявлениях войны, которые делаются против воли сената[18]. Сенат, по крайней мере у эдуев (хотя, кажется, что его деятельность во многом схожа у всех галльских народов, располагавших этим учреждением), не назначал судей. Данную роль исполняли непосредственно жрецы (конечно же, друиды).
Сенат ничуть не мыслится как оппозиция народному собранию, на котором обязаны были присутствовать все свободные люди, имеющие право голоса. Вероятно, такие собрания созывались не столь регулярно, как собрания сената, и у них не было специально выстроенного сооружения. Цезарь всегда очень уклончив, когда речь идет о подобных местах проведения собраний. Он определенно не имел возможности наблюдать их лично. Подобные места должны были вмещать огромные толпы, и речь могла идти просто об огороженных свободных пространствах, как то было издавна в Древнем Риме.
Такие гражданские собрания Цезарем и Титом Ливием названы concilium. Цезарь говорит о concilium armatum, когда собрание обсуждает военные дела, — в таком случае граждане должны присутствовать на них в обязательном порядке, надев свои доспехи. Раньше на всех собраниях участники должны были присутствовать в доспехах. Когда Ганнибал во время своих походов сталкивался с собраниями различных галльских народов, он встречал колоритные толпы вояк, хохотавших и поднимавших страшный шум, который тщетно пытались унять судьи и старейшины. Одной из прерогатив консилиума было объявление войны и выборы полководца. В его ведении также находились дипломатические дела и отношения с соседними народами или с народами, входившими в союз. Но если в этом довериться Цезарю, который кратко пересказывает Посидония, собрание галлов занимается всей совокупностью общественных дел: «Эти дела, — говорит он, — надлежит публично обсуждать лишь в рамках собрания». Полибий рассказывает о событии, проливающем свет на то, какой властью обладают собрания: у цизальпинских бойев в 236 году народ казнил своих вождей за то, что те приняли решение призвать наемников из Трансальпийской области, не спрашивая мнения собрания.
Наконец, если довериться в этом вопросе Плутарху, огромную роль в союзных собраниях (общих для нескольких народов, где обсуждаются вопросы заключения договоров или конфликты) могли играть женщины. Здесь высоко ценились их здравомыслие и беспристрастность — потому на них возлагалась задача быть арбитрами между двумя спорящими сторонами. Легенда утверждает, что именно благодаря женщинам, до миграции в Италию, сократилось число междоусобных войн в Галлии. Когда Ганнибал хотел пройти (от Пиренеев до Альп) по галльской территории, между ним и вольками был заключен договор, в котором оговаривалось, что все претензии галлов к карфагенянам должны были бы рассматриваться карфагенскими наместниками в Испании, а претензии карфагенян к галлам — галльскими женщинами.
Политические партии
Картина галльского общества, нарисованная Посидонием и Цезарем, дает нам представление о богатой и бурной политической жизни галлов, целиком определявшейся борьбой между кланами и влиятельными особами. Цезарь единственный, кто недвусмысленно употребляет термин «партия» — factio. У этого слова своеобразное значение, которое, по замыслу Цезаря и касательно Галлии, обозначает любой тип политического объединения. Однако его нужно переводить как раз по производному от него французскому слову faction, «группировка». Потому что в Галлии с этим обстоит дело так же, как в Риме: нет политической партии в современном смысле этого слова. Это, скорее, лоббирующие группы, составленные из клиентов и друзей вокруг одного человека, отстаивающего интересы всей группировки.
Эти группировки принимают самые разные фор мы и распространяются по всем уровням общества. Цезарь указывает на их наличие даже внутри знатных семей и приводит примеры (у эдуев Дивициак, ратующий за союзнические отношения с Римом, вел политическую борьбу со своим братом Думнориксом — сторонником эдуйской гегемонии над Галлией в союзе с секванами и гельветами). Но основной ареной противостояния группировок становились главным образом собрания и сенат. В действительности группировка являлась политической проекцией клиентелы. Вождь группировки пытался заполучить самое внушительное число клиентов, а также стремился заключить союзы с представителями ряда знатных семейств — как своего, так и соседних племен. Так как многие народы состояли в более-менее внушительных союзах, то приручение этих группировок с легкостью давало власть над целыми регионами. Так что политические страсти в Галлии кипели вовсю. Цезарь сообщает нам, что в начале I века до н.э. Галлия (на самом деле речь шла о Центральной Галлии, или Кельтии) была поделена между двумя группировками: одна находилась под влиянием эдуев, другая — арвернов. Убийство Целтилла повлекло упадок арвернов, основной оппозиционной силой для эдуев стали секваны.
Галльские олигархические группировки были всегда местом противостояния сторонников усиления власти собраний и защитников сохранения влияния знатных семей. Поляризация политической жизни в Галлии была столь же заметной, как и в Риме. Мы и здесь видим тех же противников: что-то вроде популяров (опирающиеся на плебс и на народное собрание), противостоящих оптиматам (стремящиеся к усилению власти сената и знатных семей). Причем данное противостояние удваивалось соперничеством по возрастному принципу: juvenes (молодежь, воины, подлежащие мобилизации) против seniores (старики, члены сената, как правило, менее склонные к каким-либо воинственным демаршам).
Возникает вопрос: распространяли ли эти группировки собственно политические идеи? Очевидно, это не было их главной чертой. Личность вожака группировки, договора, которые он предлагал заключить, проекты — зачастую совершенно материалистического свойства, которым он давал ход (завоевательные войны, миграции, попытки гегемонии), — всего этого с избытком хватало, чтобы объединить клиентов, друзей, целые семейства или племена. Впрочем, за всеми этими земными заботами о власти и более комфортной жизни внезапно возникают темы и концепции вполне политического свойства. Речь идет о расширении собраний и доступе в них всех граждан, об ограничении личной власти, замещении харизматических вождей судьями, усиливающийся контроль за исполнительной и судебной властями.
Друиды, должно быть, играли главную роль в политической жизни галлов. То, что они постоянно имели дело с вопросами философии, морали и религии, породило концепцию правил жизни в обществе, близкую по значению к греческому понятию — По^ткт) (искусство управления государством). Определенно именно на греческое влияние можно списать недоверие галлов к любой форме монархии или тирании. Последние могли быть остановлены только системой сдержек и противовесов — разумеется, аристократической природы, — но достаточно разнообразных, чтобы обеспечить защиту всех граждан, особенно плебса. Вторящий Посидонию Цезарь пишет по поводу партий: «У них есть очень древний институт, который, как представляется, имеет целью защитить всякого представителя плебса от посягательств более сильного: вожак группировки защищает своих людей от всех насильственных или мошеннических посягательств, а если ему вздумается действовать иначе, он теряет всякое доверие». Если мы в данном вопросе поверим двум этим авторам, то такая система предполагает, что каждый гражданин, даже самый обездоленный, должен был принадлежать к какой-нибудь группировке. Соответственно каждый галл должен был участвовать — прямо или косвенно — в политической жизни. Это значительно уводит нас от карикатурного образа галлов — варваров, всегда готовых последовать за любым краснобаем, пообещавшим им златые горы.
Выборы, ценз, переписи
Почти совершенно неизвестны наиболее яркие моменты галльской политической жизни. Посидоний сообщает, что с самых древних времен, то есть с V или IV века до н.э., как гражданский вождь, так и полководец избирались народом. Так как мандаты выдавались им на год, то следовало проводить выборы, но возможно, выборы являлись прерогативой разных собраний. Представители народного собрания тоже должны были избираться, но неизвестно, на каком уровне (уровне pagi или уровне «фракций pagi» — как их называет Цезарь) и на какой срок.
Существование некой формы ценза, который классифицировал бы граждан по их знатности и достатку, античными историками в явном виде не упоминается. Однако можно догадываться о том, что кельтские общества по природе были глубоко аристократичны. В Галлии, как и у многих индоевропейских народов, почести выпадают на долю воинов, которые являются при этом и земельными собственниками. У них политических прав больше, чем у других, и, поскольку они больше всех защищены, у них и обязанностей больше, чем у других. Это то, что в крайне общем виде резюмирует Цезарь, когда пишет: «Плебс сам по себе ничего не смеет делать и не допускается ни в какие собрания». Действительно, его роль ограничивается тем, чтобы дать кандидатам, которые будут его представлять, возможность быть избранными. Однако последние, так же как и судьи, происходят из классов с более высоким избирательным цензом. По Жоржу Дюмезилю, основной функцией знаменитых галльских бардов было играть ту же роль, что критики в Древнем Риме. Они раздавали хвалу или порицание каким-либо знатным галлам, и их оценка определяла их место в общественно-политической жизни.
Ценз тесно связан с практикой переписей, наличие которых в Галлии вполне удостоверено крайне подробными свидетельствами ее завоевателя. После своей победы над гельветами Цезарь нашел в их лагере таблички, исписанные греческими литерами. В них содержался поименный список гельветов и представителей союзных им племен, способных держать оружие. В другом списке были имена женщин, стариков и детей. Общее количество равнялось примерно 368 000 человек, из которых мобилизации подлежали 92 000. Данного рода документы должны были быть необычайно объемными, поскольку каждый галл упоминался в них отдельно, вероятно, со ссылками на другой лист, в котором указывался состав его семьи. Значит, их следует рассматривать как настоящие официальные архивы, которые галлы позаботились забрать с собой и которые составляли основу для расчета налога на каждого человека (принадлежность к общественному классу, право баллотироваться и т.д.).
Своды законов
Возможно, благодаря контактам с Массалией галлы достаточно рано (по крайней мере со II века до н.э.) задумали составлять свои первые конституции — своды законов. За образец они, возможно, взяли законы фокейской колонии — знаменитые во всем средиземноморском бассейне. Страбон и Юстин действительно сообщают, что галлы посещали Массалию, чтобы учиться греческим обычаям и языку, а также искусствам — таким, как архитектуpa. Нет никаких сомнений, что они интересовались и тем, как фокейцы занимаются государственным управлением.
В своей копии труда Посидония Цезарь дает понять, что галлам доставляло удовольствие сравнивать формы правления в разных civitates. Такое сравнение неизбежно затрагивало и конституции. У каждого народа был свой собственный свод законов, который более-менее отличался от тех, что имелся у соседей. Так ремы, которые были связаны с суэссионами, переняли законы у них, причем сделали это по свободной воле, так как на тот момент они доминировали над всеми белгскими народами.
По всей видимости, редакторами текстов по законодательству являлись друиды, у которых была монополия на письменность и которые обладали моральным авторитетом. Конечно, они и в этом выступали консерваторами.
Единственной конституцией, по которой мы располагаем хоть какими-то сведениями, является свод законов эдуев. Благодаря внутренним распрям этого народа Цезарь получил представление о механизмах власти у них. Верховная или «царская» власть (regia potestas, как пишет Цезарь) вручалась только на один год судье, который именовался «вергобрет». Законами была запрещена ситуация, когда один из членов семьи заседал в сенате, а другой становился судьей. Вергобрет властвовал над жизнью и смертью своих сограждан. На самом деле он выступал в качестве карающей руки правосудия друидов. Его назначал определенный совет, возглавляемый жрецами. Впрочем, такая «царская власть» имела пределы: ее срок был коротким и не распространялся за границы страны. В период действия своего мандата вергобрет не мог превышать свои полномочия. Иначе говоря, он не мог одновременно руководить армией. Таким образом, было запрещено совмещение гражданской и военной высших должностей. Тирания в любой форме была невозможна.
ПРАВОСУДИЕ
Право
Позднее появление письменности и крайне ограниченное ее применение непосредственно повлияли на правовые концепции и на их распространение в обществе. Монополия друидов на письменность распространялась не только на религиозные знания, закрытые для непосвященных, но в той же мере на политику и право, имевшие для друидов особое значение. Другое, совершенно косвенное следствие такого почти полного запрета на письменность особенно сильно затрагивает историков: мы не располагаем ни одним галльским текстом по законодательству. У археологов нет никакой надежды найти их записи. И, видимо, античные историки, даже Посидоний, не смогли получить доступ к этим текстам, которые должны были заботливо храниться вместе со священными писаниями.
Жрецы, которые позднее стали называться друидами, уже в самые ранние эпохи стали оспаривать у царя прерогативу говорить от имени закона. Однозначно именно это присвоение одной из главных царских функций принизило у кельтов статус монарха. Изначально представлялось, что право имеет божественное происхождение. Жрецам, организованным в братства, не составило труда узурпировать изложение и применение права и увязать его непосредственно с культом. Возможно, это произошло в весьма раннее время, с конца первой эпохи железа. Если в данном вопросе довериться Цезарю, то процесс шел активно до конца II века. Самой страшной карой было отлучение от культа и запрет совершать жертвоприношения. С IV века до н.э. друиды начали активно разрабатывать правила жизни в обществе. На момент завоевания Галлии их работа не была полностью завершена. Только некоторым народам (к примеру, эдуям) удалось наделить избираемых судей правилами юриспруденции. Вот почему мы не видим в Галлии ни одного великого законодателя вроде Драконта или Солона, который происходил бы из аристократии или плебса. Обсуждения законов проводились на общих собраниях, устраиваемых мудрецами-друидами на коллегиях, часто носивших «международный» характер (на них присутствовали представители различных народов, входивших в один союз, или представители какой-нибудь из крупнейших этнических единиц Галлии — например, Кельтии).
Тем не менее в Галлии ни право в целом, ни правосудие в частности нельзя было бы квалифицировать как чисто религиозные. Установленное мудрецами, выполнявшими отнюдь не только функции жрецов, применение законов было также делом и собраний, и судей, и в некоторых областях старшего в семье. Доказательством этого является страсть, которую испытывали галлы, особенно галльское простонародье, ко всему, что было связано с правом и правосудием. «Если они столь легко собираются в громадные толпы, то это потому, что их характер — простой и прямолинейный — вечно подталкивает их поддерживать протесты тех из их соседей, кто, как считают, стал жертвой какой-то несправедливости», — сообщает Страбон, который чуть дальше так объясняет успех друидов: «Их считали самыми справедливыми из всех людей». Цезарь, со своей стороны, указывает, что в Галлии «репутацию самых справедливых имели вольки-тектосаги», что Гальба — царь суэссионов — был выбран cbohmvi союзниками вождем «по причине своей приверженности справедливости».
Рассказ Цезаря о военных событиях, связанных с завоеванием, а также описание Посидонием нравов галлов дают понять, что право не было просто собранием расплывчатых морально-религиозных предписаний. Было произведено разделение права на разные области применения. Каждый объект правового урегулирования был подчинен отдельной юрисдикции. Существовало, к примеру, уголовное право, на которое друиды обращали самое пристальное внимание. Политические события свидетельствуют о существовании детально разработанного гражданского права. Известно также, что друиды брали на себя вопросы международного урегулирования. Наконец, у нас есть некоторые сведения по семейному праву, которое тоже было преисполнено тонкостей и нюансов.
Правосудие
Античные писатели более красноречивы касательно галльского правосудия. Однако их сведения остаются достаточно разрозненными и кажутся противоречивыми — до той степени, что историки XIX века с самого начала вели о них непрекращающиеся споры. Чтобы составить более определенное мнение по этому важному вопросу, следует брать в расчет три параметра. Первое: каждый народ практиковал тот вид правосудия, который был ему подходящим. Второе: на протяжении пяти последних веков независимости концепции права и правовые учреждения сильно изменились. Третье: друиды вовсе не пытались установить божественное право.
По древнейшей эпохе (конец первой эпохи железа — начало второй) наши познания почти нулевые. Это легко объяснимо. Ни один путешественник не мог присутствовать при рассмотрении дела в суде друидов, тем более он не мог иметь доступ к законодательным текстам. Как и при любом изучении галльских общественных дел, чтобы получить более-менее содержательные документы из лучших источников, необходимо было ехать в Галлию, что и сделал в свое время Посидоний Апамейский. Вероятно, он получил важные сведения в Массалии, где в ту эпоху, по свидетельству Варрона, жители говорили на трех языках, — греческом, латинском и кельтском. Либо он консультировался в местных архивах или в школах, в которых учили галлов составлять торговые соглашения, либо он непосредственно опрашивал знатных галлов, приезжавших в Массалию для изучения греческого, философии и риторики. Как бы ни было, Посидоний посвятил себя написанию трактата по общему уголовному праву, вошедшему в качестве главы в его книгу, посвященную описанию кельтского общества. Посидоний был очень расположен к друидам. Посидоний не имел возможности увидеть галльское правосудие в действии, но он смог достаточно точно воспроизвести его концепцию, которая сложилась в умах галльских аристократов-интеллектуалов к концу II века до н.э. Именно ее пространное описание, сделанное Посидонием, Цезарь вкратце воспроизводит в книге VI своей «Галльской войны». Впрочем, по ходу своих военных кампаний Цезарь присутствует при юридическом деле совсем иного рода, друиды при котором совершенно отсутствуют. Попытаемся пояснить.
Прежде всего, существует частное, или семейное, правосудие, которое, как и в Риме, целиком находится в руках старшего в семье. Он властен над жизнью и смертью своей супруги, своих детей и, разумеется, своих рабов. Цезарь употребляет слово potestas, то есть «власть», иначе говоря — теоретическое право. Применение его было далеко не систематическим, о чем говорят существенные права, которыми обладала супруга. В действительности хозяин применяет это право главным образом к рабам, в отношении которых он может использовать пытки. Пытки могут быть применены и к супруге родителями мужа, если смерть последнего выглядит подозрительно. Если налицо убийство, то жена приговаривается к смерти, ее сжигают на костре. Речь идет об одном из самых страшных наказаний.
Вне рамок семьи уголовное правосудие остается традиционным, но на него все большее внимание обращают друиды, которые стараются привести его в соответствие с окружным и международным правом. Как и в Риме, в Галлии нет полиции, и задача потерпевшего — найти преступника и предъявить его судебным властям. Карой за большинство преступлений (будь то кража или убийство) является денежная компенсация. Так обстоит дело с давних времен. В первых греческих описаниях кельтов в эпоху Аристотеля отмечается, что «преступника прощали, если он давал (понятно, что государству) лошадь или трубу[19]». В случае Галлии последних столетий ее независимости нет никакого упоминания о тюрьме.
Общественное право особенно разрабатывалось друидами. Они трактовали вопросы гражданского мира, охраны религиозных институтов и озабочены были проблемами лучшего взаимопонимания между соседними народами. Цезарь определенно высмеивает прерогативы друидов, когда указывает, что они обязаны решать «почти все спорные вопросы частного или общественного характера». На самом же деле Цезарь опирается на Посидония, который сообщал, что галлы в случае оспаривания судебных решений или ввиду невозможности прийти к согласию обращались к друидам. Но обычно юрисдикция была гражданской, что доказывает дело Оргеторикса. Заподозренный в попытке захвата власти, он предстает перед настоящим трибуналом, состоящим из представителей округа. Хотя и сопровождаемый несколькими тысячами клиентов, пришедших его поддержать, он прибывает в цепях, как того требует обычай. Этот обычай символизирует предварительное согласие подсудимого с будущим приговором.
Собрания — высшая инстанция друидов — описаны достаточно неплохо. Друиды заседают у народа, территория которого, как считается, занимает центр Галлии, — у карнутов. Так как никакого принуждения нет и сюда отправляются только по доброй воле, обе стороны заблаговременно соглашаются на любое решение. В целом принятие наказания — это дело доброй воли того, кто признан виновным. Ссылку не рассматривают как полноценное наказание, но, по-видимому, ее часто применяют к тем, кто не в состоянии заплатить денежную компенсацию. Вероятно, также вполне обычным является то, что подсудимый отказывается принять и наказание, и ссылку. Вот почему предусмотрены серьезные меры реторсии — как на гражданском, так и на религиозном уровнях. Подсудимый не может больше претендовать ни на какие почести и общественную должность, ему запрещено присутствовать при совершении религиозных обрядов, а людям рекомендовано держаться от него подальше. «Это у галлов самое тяжелое наказание», — сообщает Цезарь.
Видимо, друиды с большим выбором выносили смертный приговор, соответственно применение смертной казни со временем заметно сокращалось. За убийство ее обычно не назначают, если только речь не идет об убийстве иностранца. Галлы обладали репутацией заядлых ксенофилов, и запрет на убийство иностранцев приписывался самому Гераклу во время его путешествия в Галлию. Высшую меру приберегали для каких-то исключительных преступлений. Так, Цезарь сообщает, что у тревиров явившийся на военный совет последним предавался смерти «самыми жестокими видами казни». На самом деле речь шла просто о наказании за дезертирство или за отказ от военной службы. Расхитители святилищ тоже предавались смерти, как в большинстве прочих античных цивилизаций. Возможно, таких преступников держали под стражей и казнили во время больших религиозных празднеств, происходивших один раз в пять лет. Смертная казнь сохраняла форму человеческого жертвоприношения.
Отсрочка казни в любом случае предполагает существование в Галлии чего-то похожего на тюрьмы, которые, впрочем, не упоминаются ни одним автором и тем более не описываются в подробностях.
ДЕНЕЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Долгое время у кельтских государств была архаичная система денежных отношений. Почти полное отсутствие чиновников и редкие публичные учреждения сводили общественные траты к самой простой их форме — расходам на организацию военных кампаний и празднеств, присущих аристократическим режимам (пиршества, культовые церемонии, похороны и т.д.). Для таких трат с избытком хватало отчислений от части добычи, тем более что обслуживание целиком брал на себя народ. Воины должны были служить. Крестьяне могли отдать часть своего времени или урожая. Но главным образом рабы были непосредственно привязаны к власть имущим (царю, затем полководцам и судьям).
Воцарение кельтских народов на территориях, ставших для них в большинстве случаев конечными пунктами их странствий, изменило механизмы власти и характер ее материальных средств. Частота военных набегов непрерывно уменьшалась, что влекло за собой снижение доходов от добычи. В то же время новые территории требовали повышенного внимания со стороны администрации, равно как и какого-то минимума инфраструктуры (дороги и общественные места). Представляется, что большинству галльских народов претило прибегать к услугам полноценного чиновничества, напрямую оплачиваемого государством. Чиновники полностью отсутствуют, по крайней мере в двух областях — культе и сборах налогов. Обязанности, обычно возлагаемые на них, выполняют простые граждане, которые в обмен получают почести и часть средств, собранных в пользу богов и государства. Такой способ взимания налогов приводил к тому, что таксы необычайно разнились в зависимости от потребностей государства, но также и в зависимости от потребностей тех, кто собирал налоги. Государство при этом выигрывало вдвойне: оно было обеспечено доходами и к тому же откупалось от своих функций. Так, у эдуев Думнориксу удалось, заплатив весьма немного, заполучить себе откуп налогов. Вероятно, галльские откупщики имели много общего со своими римскими коллегами — они обязаны были ссужать государству деньги, которые они были уполномочены взимать в виде налогов.
Нам неизвестно ни одного упоминания о государственном бюджете галлов. Следует предположить, что бюджет принимался каждый год, во время выбора судьи, так как он естественным образом значился в программе. Посидоний дает понять, что налогов было немалое количество. Вывод, который из этого делает Цезарь, и конкретная терминология, которой он пользуется, позволяют поделить налоговые обязательства граждан на три вида: tributum, или прямой налог, vectigalia — земельная рента и арендная плата, portoria — таможенные и транзитные пошлины.
Доходы
Самым существенным был прямой налог, взимавшийся со всего населения. Исключение составляли те, кто был облечен административными обязанностями, и среди них были друиды. Обложение этим налогом — индивидуальное или по семьям — требовало введения некоего ценза. Был ли он справедливо рассчитан? Очевидно, нет, если в данном вопросе довериться Посидонию, который говорит, что некоторые представители галльского плебса, обремененные долгами или непомерными налогами, отдавали себя в кабалу знатным людям, а те возвращали их долги их заимодавцам.
Существование земельного налога можно считать подтвержденным наличием слова vectigalia, которое обычно используется для обозначения любой арендной платы или, в Риме, платы за наем ager publicus. Было ли в галльских государствах общественное имущество? Такое в высшей степени вероятно — по крайней мере мы это видим у эдуев, которые оказываются способны по требованию Цезаря разместить у себя целое племя бойев и наделить его землей. Однако эта общественная собственность и общественные материальные запасы, по-видимому, не привели к появлению полноценных кадастров. В таком случае взимание земельных рент должно было представлять определенную трудность для администрации, не располагавшей в своих рядах профессиональными чиновниками.
Вот почему правители Галлии пользовались услугами откупщиков, более близких к крестьянам и лучше знавших землю.
Взимание таксы было развито повсеместно. Мы знаем, в частности, что это во всех видах применялось к товарам и к путям сообщения. Цезарь указывает, что народы Альп заставляли платить торговцев немалые дорожные пошлины и что венеты взимали портовые сборы со всех, кто плавал по Ла-Маншу.
Сбор налогов. Галлоримскийрельеф. II-IIIвв. н.э.
Наконец, у эдуев Думнорикс имел откуп на взимание всех дорожных и таможенных пошлин. Если принять во внимание, что территория последних была равна по площади трем современным департаментам, то можно представить себе количество подручных, которые должны были осуществлять это налогообложение.
Государственная казна
В знаменитом отрывке, воспроизведенном из труда Посидония, Страбон описывает известные озера Толосы (нынешняя Тулуза) и их сокровища. Старые теории, которые были в ходу у историков религии XIX века, рассматривали эти озера как священные места, а их сокровища — как приношения богам. После более внимательного прочтения греческого текста становится понятно, что автор нигде не называет эти озера священными, равно как и не отмечает, что оставленные в них серебро и золото являются приношениями. Наоборот, он указывает, что золото и серебро находятся там в слитках и брусках — необработанных и лишь очищенных. Еще он уточняет, что озера или пруды представляют собой наилучшее укрытие от воров и что такие клады существуют в Галлии более-менее повсюду. Нет никаких сомнений, что семьдесят тонн в основном необработанного серебра (с гораздо меньшей массой золота и совсем уже не считая мануфактурных изделий), погребенных в озерах Тулузы, являются государственной казной, своеобразным денежным резервом. Затопленные сокровища представляют дополнительное доказательство: золото, которое предпочитали жертвовать богам, здесь составляет лишь малую часть, тогда как серебро имеется в изобилии (достоверно известно, что это был металл, который в данной области в конце II века до н.э. использовали для чеканки монеты).
Серебряная монета галльской Тулузы. I в. до н.э.
Как и в Дельфах, сокровища округов могли храниться под божественной защитой. В Толосе неподалеку от этих озер находилось в высшей степени почитаемое святилище, тоже известное своими сокровищами. Но там речь шла о полудрагоценных изделиях и о драгоценностях, то есть можно смело утверждать — о дарах, об освященных вещах. Впечатляющие груды сокровищ в Толосе, несомненно, указывают на то, что там находилась казна целого могущественного народа — вольков-тектосагов. Но возможно также, что это была казна какого-то союза.
ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ
Войска или армия?
Галлы — народы кельтской группы — считали себя прежде всего воинами. Такую репутацию они имели у всех соседних народов — у тех, кто жил по берегам Средиземного моря, а также у германских, фракийских, скифских варваров. Их общественное разделение представляет собой почти карикатурну на троичное деление обществ древних индоевропейцев. У галлов наряду с землепашцами и жрецами присутствует известный класс воинов, которых Цезарь именует всадниками. Класс воинов восходит к древнейшим временам эпохи железа, и он еще существует в начале римского завоевания, о чем свидетельствуют точные цифры галльских воинов, участвовавших в различных военных операциях.
Звание воина для галлов является больше социальным статусом, чем обязанностью. Именно поэтому было бы не совсем правильно говорить об армии в Галлии. У государства нет собственных войск, напрямую ему подчиненных. Есть войска pagi, которые собираются по решению военного совета, однозначно — по требованию полководца и объявляют себя находящимися в состоянии войны. Воины не служат напрямую государству, а наемничество, очень часто встречающееся в их среде, может помешать им участвовать в военных действиях, ведущихся их народом.
Армия civitas, таким образом, существует, лишь пока ведется военная кампания. В частности, когда военные действия разворачиваются на территории округа. Операции за пределами своей страны (ради добычи, защиты дружественных народов и в качестве наемников), вероятно, являются делом pagi. Войска pagi должны были называться korios — слово того же корня, что староирландское сит или немецкое Неег (армия). Такие войска в глазах некоторых народов имели столь большое значение, что их даже называли этим словом: например, Tricorii (три войска), Petrucorii (четыре войска).
От Цезаря мы знаем, что именно созыв военного совета запускает механизм мобилизации. Все воины, признаваемые таковыми (то есть equites, по терминологии того же автора), должны прийти на совет при полном вооружении и оставив все дела. Если воинское сообщество принимало решение о войне, то армия формировалась сама собой, собирая все войска под общее командование полководца. Государство, таким образом, не имело никакой проблемы рекрутского набора. Equites призывались автоматически без всяких возрастных ограничений (в «Галльской войне» Цезаря говорится о сражающихся старцах) и без оговаривания длительности кампании. К этим полноправным воинам можно было добавить всех подлежащих мобилизации свободных людей — представителей плебса.
Воин
Кроме того, что в Галлии не было настоящей армии, в ней не было настоящего солдата. Есть воины, и есть военнослужащие. Первые занимаются военным делом не столько по профессии, сколько следуя культурной традиции и потребности, соответствующей их общественному положению. Участие во всех боях, которые ведутся по велению племени, является чем-то большим, нежели просто гражданским долгом, — это соглашение религиозного характера с богами и соглашение договорного характера с клиентами, зависящими от их хозяина-воина. Созыв военного совета, на котором только и может быть принято решение о войне, означает, что все воины должны на эту войну отправиться. У тревиров последний прибывший на совет даже предавался смерти.
Впрочем, воин сохраняет некоторую независимость. Он обязан следовать выбору своего племени или племен округа, к которому его народ принадлежит, но все остальное время он может торговать своими воинскими услугами или оказывать их друзьям и родственникам. Он действует как небольшое предприятие, которое может быть ограничено лишь одной его персоной и несколькими оруженосцами (обычно это его клиенты или преданные компаньоны). Иногда это даже маленькое войско в несколько десятков человек (кавалеристы, пехотинцы, оруженосцы и слуги, чьей обязанностью является снабжение воинов).
Снаряжение и вооружение
Сборка галльского щита по частям
Таким образом, заботы о своем снаряжении и оружии, так же как о снаряжении и оружии своих людей, воин берет на себя. Со временем его материальное обеспечение меняется. С конца первой эпохи железа самые богатые воины используют колесницы — двухколесные повозки, модель которых могла быть заимствована у этрусков. Она представляет собой легкое, но тесное средство передвижения — просто кузов, поставленный на ось, прикрепленный к дышлу, который тянут две лошади. Воин стоит в колеснице, одной рукой держась за боковые поручни кузова, другой рукой потрясает копьем или пикой. Спереди, на краю кузова, у его ног сидит возничий. Такой экипаж очень эффективен, он — скоростной и маневренный. Именно с ним галлы завоевали большую часть своих территорий и заработали ту репутацию, которую они сохраняли еще долгое время после римского завоевания. Еще малочисленные в V веке (в некрополях Шампани на несколько десятков могил всего 1—3 могилы с колесницами ), колесницы получают распространение в IV и III веках. В битве при Сентинуме, вероятно, должны были участвовать тысячи колесниц. Впоследствии их использовали только белгские народы, и Цезарь сталкивался с ними только на Британских островах, где они сохранились у народов белгского происхождения, заселяющих юг.
Бронзовый шлем из Беррю и выгравированный на нем орнамент. Начало IVвека до н.э. Марна, Франция
С IV века до н.э. галлы начинают применять кавалерию — особенно те, кто воюет на чужбине. Также они открывают для себя крупных средиземноморских лошадей. Местные галльские лошади были низкорослыми — как современные пони. Галлов охватила настоящая страсть к этим новым породам лошадей. Они пытались приобрести их по любой цене. Однако настоящие кавалерийские корпуса сформируются только ко II—I векам. Есть даже пример личной кавалерии вождя эдуев Думнорикса, который содержал ее за свой cnet и предоставлял в распоряжении государства — за деньги, разумеется.
Вооружение воинов на удивление однообразно и со временем, несмотря на смену техник боя, меняется мало. Оружие продолжает традиции эпохи бронзы и приспособлено к технологиям обработки железа. В основном это меч и другие пики и копья. Снаряжение воина почти окончательно формируется лишь в IV веке — благодаря крупным конфликтам в Средиземноморье, в которые втягиваются кельты. Это в основном оружие пехоты, оно напоминает снаряжение легких гоплитов. Защитное вооружение состоит единственно из плоского щита овальной или прямоугольной формы, очень высокого, который можно поставить на землю и укрываться за ним, как за стеной. Шлемом пользуются нечасто. В древние времена его носили в основном военачальники, у которых были колесницы. Он был скорее знаком отличия. Набалдашник шлема целиком покрывался бронзой, впоследствии — железом. Самые древние шлемы имели коническую форму персидских шлемов, с которых они, вероятно, были скопированы. Потом верхушка все больше укорачивается вплоть до полного исчезновения. Известно несколько парадных шлемов, очень богато украшенных. В их орнамент могли включаться листы золота, инкрустации из кораллов и эмали. В конце галльской независимости шлем претерпел еще одно поветрие моды — определенно для того, чтобы защитить голову кавалериста, который не мог носить с собой большой щит. В эту же эпоху и тоже для кавалеристов привносится новая высокотехнологическая разработка — кольчуга. Это что-то вроде жилета, сделанного из тысяч маленьких соединенных друг с другом колец.
Эволюция галльского меча, от V к I веку до н.э.
Основным оружием поражения является копье. Под этим общим термином понимается и большая пика, которую всегда держали в руке, и более короткие копья — вплоть до дротиков, которые могли метать во врага. У дротиков были впечатляюще длинные наконечники, обладающие ужасной поражающей силой. Меч пехотинец доставал только когда оказывался лицом к лицу с врагом, когда пики и копья были не нужны. В первые века своего существования такой меч был относительно коротким и заостренным. Но со временем он удлиняется: сначала его используют как колющее оружие, но скоро начинают употреблять в качестве рубящего. Меч висел на груди воина на ремне, крепившемся массивной цепью из бронзы, позднее — из железа. Цепи крепились таким образом, чтобы меч не болтался и не мешал при беге. Такие поясные цепи — подлинные шедевры галльскх ремесленников, они настолько восхищали греков, что те их вывешивали в своих святилищах, где также выставлялись галльские щиты, мечи и копья.
Латы эпохи бронзы, скопированные с греческих и этрусских образцов, исчезают с началом первой эпохи железа. Некоторые народы — как, например, салии Антремона — заменяют их чем-то вроде жилетов из меди. Но принят обычай сражаться с обнаженным торсом, а иногда вообще голыми. Выдвигаются объяснения практического характера: нагота давала большую свободу движений и помогала переносить жар схватки. Но нужно принимать во внимание и причины духовного рода. Обычай сражаться обнаженными был присущ только нескольким народам мира (египтяне Среднего царства, зулусы царя Чаки и кельты). Он был связан с религиозными верованиями и порождал у врагов мистический ужас. Рядом с воинами находились клиенты, слуги и, в случае крайней необходимости, крестьяне. Их вооружение было более разнообразным. Вооруженные слуги пользовались оружием хозяина — тем, которое они носили в походе и которое они должны были вовремя подавать ему по ходу боя. Другие пользовались луком и подобранными на поле брани пиками, иногда сельскохозяйственными орудиями.
Нравы воинов
Галльские воины большую часть жизни проводили вдали от дома и семьи. Военная кампания длилась обычно с марта по октябрь — пока дороги были проходимы, а колесницы и лошади в состоянии были передвигаться по полю боя. Но кампаний было много, у народов севера Галлии они случались почти ежегодно, и войска могли находиться в походах по несколько лет. Условия жизни были сложные и с неизбежностью порождали у людей, живших и сражавшихся бок о бок, удивительную сплоченность.
Самый замечательный обычай — это обычай товарищества. Цари, вожди или просто воины, не обделенные харизмой, образуют вокруг себя то, что Полибий называет «гетерией», — более-менее многочисленная группа клиентов, но также и воинов, которые торжественно клянутся своим хозяевам в нерушимой дружбе. Их галлы называли силодурами или сольдурами. Они делили стол, богатства и нередко ложе своего вождя, как то сообщает Аристотель, который удивляется, что у кельтов не порицаются гомосексуальные отношения между мужчинами. Посидоний уточняет, что воины имеют привычку спать между двумя компаньонами. Есть все основания считать, что эти двое — просто его слуги. Один носит его щит, другой — копья.
Такое совместное вкушение радостей жизни имело целью или, по крайней мере, было последствием такого же разделения по-братски превратностей боя, что выражалось, в частности, в коллективной тактике. Воин не только не имел желания лично выжить, но, рискуя своей жизнью, был постоянно рядом со своим господином, который сражался в первых рядах. В охране господина все его компаньоны были тем более заинтересованы, что от него зависело их собственное выживание. Другой стороной жизни с господином было разделение с ним его участи, какой бы она ни была: «Если тот погибает насильственной смертью — тогда либо им всем выпадает та же участь, либо они совершают самоубийство; в людской памяти нет никого, кто отказался бы умереть, раз уж умер тот, которому они дали обет нерушимой дружбы», — пишет Цезарь. И действительно, история сохранила многочисленные случаи коллективных самоубийств галлов на поле боя. Так, царь гезатов Анероест, который был нанят бойями и инсубрами на битву при Теламоне, потерпев поражение, убил все свое окружение, а затем и себя.
Такие тесные отношения между воинами одного военного отряда (весьма похожие на отношения родства или соседства, связывавшие греческих гоплитов) и вечный вызов смерти, которого требовали религиозные верования, делали в Принципе ненужной какую-либо воинскую дисциплину. Свои обязанности воин знал благодаря своей собственной морали, которую ставил выше всякой храбрости и ее конкретных доказательств — голов убитых врагов, которые он носил с собой, что обеспечивало ему достойное место в армейской иерархии и почести в его округе.
Наемничество
Такой своеобразный способ вести войну — на манер дикой орды, не останавливающейся ни перед каким риском, — прекрасно подходил для практики наемничества, развивавшейся в античном мире с V века. Вероятно, этруски первыми наняли своих галльских соседей. Они рассчитывали на них в той борьбе, которую вели против Рима. Галлы легко соглашались быть наемниками, поскольку в их характере было поворачивать оружие против своего работодателя, опустошать его города и требовать выкупа: они считали, что при любом раскладе останутся в выигрыше. Дионисий Сиракузский неоднократно нанимал галлов, но он предусмотрительно включал их в большие разноплеменные армии — наряду с представителями других воинственных, не менее грозных народов, — иберов, фракийцев, спартанцев. Дионисий использовал галлов в соответствии с их методами ведения боя. Галлы же учились сражаться в огромных соединениях и в битвах классического типа — лоб в лоб. В таких битвах их всегда ставили в первые ряды и в центр — туда, где столкновение было самым кровопролитным. Понятно, что они всегда несли самые существенные потери.
Некоторые галльские народы сами прибегали к военным услугам своих соплеменников. Начиная с III века галлы Цизальпинской области постоянно приглашали трансальпийских галлов, именуемых гезатами, из центра и с севера Галлии. В конце галльской независимости уже белги выполняют ту же роль при могущественных народах центра и юго-востока. Например, эдуям оказывали помощь белловаки. Наконец, сам Цезарь во время своего завоевательного похода, а потом первые императоры сумели извлекать пользу из военных талантов галлов. Галлы даже сами помогали Цезарю завоевывать Галлию, а первым императорам они помогали строить Римскую империю.
Тит Ливий говорит о договоре, который Персей, царь Македонии, заключил с галлами, расположившимися в Иллирии, — он хотел использовать их как наемников. Там было 10 000 конных и столько же пеших воинов. Персей обещает по десять золотых монет кавалеристам и по пять — пехотинцам. Вождь должен был получить тысячу золотых монет. К этому жалованью, вероятно, должна была быть добавлена часть добычи и, разумеется, плоды грабежа.
Стратегия
В противоположность тому, что было у римлян, в Галлии стратегия долгое время сводилась к самому простому выражению. Правильнее было бы говорить о техниках боя и о тактике. Методы ведения боя были крайне индивидуальны и основывались исключительно на отчаянной храбрости (что латины называли furor), оставляя в стороне теоретические размышления о маневрах на поле боя, о выборе места для лагерей и их строительстве, об обороне городов и об искусстве их осады. В зависимости от врага галлы выбирали место столкновения и состав своих собственных войск. У них развивалась скорее военная хитрость, чем подлинная стратегия.
Долгое время кельты практиковали лишь фронтальное столкновение, в сущности, рукопашную схватку, которой предшествовала дуэль вождей — возбуждающий ритуал для начала боя. Лишь в конце IV века благодаря своему участию в больших средиземноморских конфликтах галлы усвоили более изощренные техники боя, которые стали их достоянием и создали им соответствующую репутацию. Наибольшее внимание они уделяли своей пехоте — мощной и несокрушимой. Воины сражались, как греческие гоплиты, — сомкнув ряды, потрясая пиками, что делало возможным движение только вперед, закрывая всякие лазейки для бегства. Их единственным оборонительным средством был щит, за которым они могли укрываться от стрел. Щиты они иногда размещали по всем сторонам, чтобы защитить весь боевой отряд. Подобное мы встречаем еще в боевых действиях, которые они ведут против римлян под предводительством Цезаря. Такой вид боевого построения называется «черепаха». Видимо, именно галлы научили ему римлян как раз тогда же, когда передали им свой длинный и плоский щит. Отряду пехотинцев, располагавшемуся в центре армии подобно клину, придавались фланги, способные предотвратить окружение. Эту роль исполняли лучники, всадники и бойцы на колесницах.
Кавалерия, развивавшаяся в III веке до н.э., играла все большую роль, и галлы, некогда известные как ударные пехотинцы, снискали тогда репутацию бесстрашных всадников. Но их отличительной чертой стало уникальное соединение, которое они сумели сформировать из всадников и пехотинцев. Впредь всадники и пехотинцы сражались бок о бок, причем пехотинцы приспосабливались к манере боя кавалеристов. То есть на поле боя они были почти такими же быстрыми, как и лошади, на которых они могли запрыгивать на полном скаку — либо чтобы убежать от врага, либо для замены погибшего всадника. Галлы, завоевавшие в начале III века Грецию и Македонию, довели до совершенства тип построения, при котором воин-хозяин (eques по терминологии Цезаря) был окружен еще двумя вооруженными слугами, тоже на лошадях. Если лошадь хозяина получала ранение, то один из двух слуг, бывший для прикрытия всегда позади, спешивался и отдавал ему свою лошадь, в случае ранения или смерти хозяина слуга становился на его место. Второй слуга был наготове, чтобы оказать необходимую помощь хозяину и первому слуге. От Павсания до нас дошло галльское название такого построения — trimarkisia (буквально «группа из трех лошадей»).
Крайне высокая эффективность атакующих действий делала для галлов ненужным оттачивание оборонительных навыков. Военные лагеря никогда не строились, и еще в 52 году до н.э. Цезарь с удивлением констатирует, что галлы совершенно не приучены это делать. Такими лагерями иногда служат жилища, фермы. Их окружают рвом с земляным валом и палисадом. Оппидумы являлись укрепленными местами, но их земляные или каменные валы оказывались малоэффективными. Они были рыхлы, их слишком большая протяженность, при отсутствии нормальных обходных дорог, не позволяла их полноценно защищать.
Зато искусство осады вражеских городов практиковалось постоянно и с древнейших времен. Видимо, уже в конце V века до н.э. галлы покушались на этрусские города. Впрочем, самая известная осада — это осада Рима в 380-х годах до н.э. В самой Галлии они осаждали Массалию и другие греческие порты. Но лишь наемничество в IV—III веках приобщило галлов к осаде мощнейших крепостей — особенно в Великой Греции. То есть во И—I веках они уже могли оттачивать полученные навыки на крепостях своих соплеменников. Цезарь крайне подробно описывает штурм белгами города ремов, Бибракса: «Множество людей окружают по всему периметру городские стены, затем они начинают закидывать стены камнями; когда стены пустеют от защитников, они строят черепаху, поджигают ворота и подкапывают стену. Они делали это с легкостью. Так как тех, кто метал камни и стрелы, было очень много, то уцелеть на крепостных стенах не было никому никакой возможности ».
Морской флот
Галльские моряки — вещь удивительная и вызывающая скорее скепсис — настолько укоренен у нас образ галлов как народов, привязанных к суше. Следует, впрочем, усомниться в этом наивном взгляде. Цезарь предельно точен: все прибрежные народы Ла-Манша располагали более-менее внушительным флотом, насчитывавшим в любое время десятки и даже сотни судов. Вероятно, речь идет исключительно о торговом флоте, занятом грузовыми перевозками и наряду с этим, может быть, рыболовством. Основная деятельность галльских моряков от мыса Финистер до Па-де-Кале состояла в перевозке через Ла-Манш грузов и людей. Начиная с появления белгских народов на севере Галлии и в Британии устанавливаются тесные связи между обитателями обоих берегов Ла-Манша. В начале I века до н.э. суэссионы под предводительством своего царя Дивициака доминировали не только над большей частью Галлии, но также и над островом Британия (по крайней мере над его южной оконечностью, заселенной кельтами). Такое положение вещей предполагало, что суэссионы благодаря прибрежным народам-морякам могли добраться до Британии в любой момент. Подобное было возможно еще во время римского завоевания: британцы регулярно посылали войска на помощь белгским народам, а представители последних столь же регулярно находили прибежище у британцев. Это то, что станет причиной вторжения Цезаря на юг Англии.
Археологические открытия на галльском побережье Ла-Манша подтверждают важность торговых отношений с Британскими островами. Оттуда в избытке импортируются руды и промышленное сырье. Ремесленные изделия одного и того же производства, такие, как керамика, встречаются на обоих берегах Ла-Манша. Больше всего таких свидетельств во французской Бретани, что заставляет согласиться с Цезарем, утверждающим, что в торговле через Ла-Манш первенство принадлежит венетам. Большая часть торговых сделок между центром Галлии и Англией заключалась при их посредничестве. За перевозку они берут существенные таможенные пошлины и портовые сборы.
Еще Цезарь оставляет нам довольно подробное описание галльских кораблей. Они представляли собой суда с большой осадкой и с высоко задранными носом и кормой. В таком случае они должны быть весьма похожи на суда викингов с той разницей, что на галльских кораблях весла играли лишь вспомогательную роль. Галлы были толковыми мореплавателями и полагались на ветер. Очень тяжелые, сделанные из толстых дубовых досок корабли укреплены были поперечными брусами толщиной в фут, скреплявшимися железными штырями. Чтобы приводить корабли в движение, паруса должны были быть достаточно большими. В любом случае они были очень крепкими, так как шились из кож. А тросами служили цепи. Конопачение армориканских кораблей осуществлялось с помощью водорослей, — так нам сообщает Страбон. Плиний указывает, что белгские корабли конопатились с помощью камыша, — это была очень эффективная техника, которая не дает дереву рассыхаться. Якоря конструировались так, чтобы выдерживать бури и приливы-отливы. Они были тяжелы и крепились железными цепями. Чтобы сражаться с подобными кораблями, Цезарь вынужден был учитывать особенности кораблей галлов, когда строил свой флот. Впрочем, ему корабли строили сами галлы.