добно находиться в центре внимания, как и было на самом деле.
– Я всего лишь паломник, – произнес он, – и совсем не разбираюсь в вопросах войны. И все же я видел, как король Ричард и пять его рыцарей провели турнир после взятия Сен-Жан-д’Акр, бросив вызов всем желающим. В тот день каждый из рыцарей провел три схватки и выбил из седла трех противников. Семеро из этих нападавших были рыцарями Храма, что может подтвердить сэр Брайан де Буа-Гильберт.
Это было одно из любимых воспоминаний Уилфреда. Во время допросов накачанного химией рыцаря было непросто заставить говорить о чем-нибудь еще. Он был весьма доволен собой.
Тамплиеру это не понравилось. Он нахмурился, и его руки сжались в кулаки.
– Их имена, добрый паломник! – проорал Ательстан. – Можешь назвать имена тех благородных рыцарей?
– Первым по чести и по воинскому умению был Ричард, король Англии, – сказал Лукас. – Вторым был граф Лестер. Сэр Томас Мултон из Гилслэнда был третьим.
– Саксонец! – радостно проорал Ательстан.
– Сэр Фоулк Дойли был четвертым.
– Саксонец по матери! – раздался вопль Ательстана к нарастающему неудовольствию норманнов. – И пятый? Кто был пятым?
– Сэр Эдвин Тернхэм.
– Саксонец, клянусь душой Хенгиста! Голос Ательстана стал еще громче, эхом разносясь по залу. – Шестой! Кто был шестым?
– Боюсь, шестой рыцарь не был так известен, – сказал Лукас, – его имя не сохранилось в моей памяти.
– Сэр паломник, – напряженно сказал Буа-Гильберт, – эта предполагаемая забывчивость после того, как столько всего вспомнилось, пришла слишком поздно, чтобы послужить вашей цели. Я сам скажу вам, кем был тот рыцарь, удача которого и промах моей лошади принесли ему победу. Это был сэр Уилфред из Айвенго, и среди шести не было никого, кто в его годы получил бы больше славы в бою. И все же я добавлю, что, если бы Айвенго был в Англии, я бы быстро показал, кто из нас не уступит никому в бою и доблести!
– Ну, что ж, – сказал Иоанн, ухмыляясь, – нам надлежит добавить в наш тост Айвенго, отсутствие которого не позволяет ему принять вызов. Пусть же все выпьют за его здоровье и особенно Седрик Ротервудский, достойный отец столь доблестного защитника креста.
– Нет, мой господин, – сказал Седрик, перевернув свой кубок вверх дном и расплескав вино. – Я не стану пить за здоровье непослушного юнца, который презирает мои приказы и отказывается от традиций и обычаев своих отцов!
– Как, – сказал Иоанн, – столь доблестный рыцарь оказался настолько недостойным сыном?
– Мои губы не произнесут его имя, – сказал Седрик. – Он покинул мой дом, чтобы путаться с дворянами при дворе вашего брата, где он набрался ваших норманнских обычаев и перенял приемы верховой езды. Он действовал вопреки моим желаниям и приказам, и во времена Альфреда подобное непослушание было бы жестоко наказано! И не менее я зол на него за то, что он признал себя вассалом, чтобы получить во владение те самые земли, которыми его отцы обладали в свободном и независимом праве!
Иоанн улыбнулся.
– Тогда, похоже, вы не будете возражать, Седрик, если мы передадим этот феод человеку, чье достоинство не пострадает от владения им. Сэр Морис Де Брейси, не согласитесь ли вы принять баронство Айвенго, чтобы сэр Уилфред, будучи феодальным вассалом короля, более не навлекал на себя недовольство Седрика?
– Клянусь богом, – сказал де Брейси, – меня назовут саксонцем прежде, чем Седрик, Уилфред или лучшие представители английской крови отнимут у меня этот дар, ваше высочество!
– Любой, кто назовет вас саксонцем, сэр Морис, – сказал Седрик, – оказал бы вам честь, настолько же великую, насколько и незаслуженную.
– Нет сомнения в том, что благородный Седрик говорит правду, – сказал Иоанн. – Его раса действительно может претендовать на первенство в том, что касается длины родословных. Синяя краска пиктов, которой раскрашивались его предки, несомненно передала благородство цвета их венам.
– Они идут впереди нас на поле, – сказал отец Эймер, – так же, как олени ходят перед псами.
– Нам также не следует забывать об их исключительной воздержанности и умеренности, – сказал Де Брейси, посмеиваясь над Ательстаном, который буквально дрожал от ярости.
– А также о мужестве и дисциплине, которыми они отличились в Гастингсе и в других местах, – сказал Буа-Гильберт.
– Какими бы ни были дефекты их расы, реальные или воображаемые, – сказал ранее молчаливый де ла Круа, – будучи тем, кто имел возможность оценить саксонское гостеприимство, я могу, по крайней мере, утверждать, что не знаю саксонцев, которые в своем собственном зале и за чашей своего собственного вина когда либо допускали в отношении невинного гостя грубость, подобную той, что я видел здесь этой ночью.
Наступил долгий момент неловкого молчания, прерванный, наконец, Седриком, который тяжело поднялся на ноги.
– Благодарю вас, сэр рыцарь, – сказал он, с трудом совладав со своим голосом. – По крайней мере, среди вас есть тот, кто не опустился до оскорбления гостя. Что же касается поражения наших отцов на поле Гастингса, то могли бы и помолчать те, кто в течение последних нескольких часов были вышиблены из седел саксонским копьем!
– Клянусь честью, вот это язва, – сказал Иоанн со смехом. – В эти смутные времена наши саксонские подданные исполнились духа и храбрости, обрели остроумие и отвагу в поведении! Увы, боюсь, что было бы лучше, если бы мы сели на наши галеры и бежали в Нормандию перед лицом подобного восстания!
– Что, испугавшись саксонцев? – сказал Де Брейси. – Стоит нам только потрясти охотничьими копьями, как эти строптивые кабаны бросятся наутек.
– Господа, прошу перемирия, хватит уже насмешек, – сказал Фицурс. – Возможно, ваше высочество соизволит заверить благородного Седрика в том, что эти добродушные шутки не имели целью его оскорбить.
– Оскорбить? – сказал принц Иоанн. – Нет, конечно же, благородный Седрик понимает наш юмор и знает, что я бы не позволил каких-либо оскорблений в моем присутствии. Господа, я наполняю мой кубок и пью за здоровье Седрика, раз уж сам он не поддержал наш тост за здоровье его сына.
– И за здоровье сэра Ательстрана Конингсбургского, – добавил Фиц-Урс.
Все гости присоединились к тосту и выпили, хотя Седрик и Ательстан так и не успокоились.
– А теперь, добрый Седрик и благородный Ательстан, – сказал Джон, – поскольку мы выпили за ваше здоровье, разве нет ни одного норманна, упоминание которого сможет хотя бы испачкать ваш рот, чтобы вы могли смыть вином всю горечь?
Седрик долго молчал, затем, наконец, поднял свой кубок после того, как устроил его показательное наполнение.
– Меня попросили назвать норманна, заслуживающего нашего признания и уважения, – сказал он. – Непростая задача, так как она требует от раба восхвалять его хозяина. Побитую собаку просят лизнуть руку, держащую кнут. И все же я назову норманна. Я назову лучшего и благороднейшего из их расы. И тех, кто откажется выпить за его здоровье, я назову лжецами и людьми без чести. Я называю Ричарда Львиное Сердце!
У Иоанна, который улыбался, ожидая, что в этом обмене любезностями назовут его самого, улыбка застыла на лице. Никто не притронулся к кубкам, пока его собственная рука не потянулась, и он слегка неуверенно встал, вытянув руку с кубком перед собой.
– За Ричарда Английского, – сказал он ровным голосом. И добавил после паузы, – да живет он вечно.
– За Ричарда Английского, – отозвались эхом другие гости, за исключением Де Брейси и Буа-Гильберта, кубки которых остались нетронутыми на столе.
Седрик поставил свой кубок, долго и пристально глядя на Буа-Гильберта и Де Брейси.
– Благодарю вас, господа, – произнес он. – А сейчас, после того как мы насладились вашим гостеприимством, думаю, пришло время нам откланяться. Ательстан, Ровена, ну же… Возможно, в другой раз мы сможем оказать наше саксонское гостеприимство этим норманнам. Я гарантирую, что они найдут наши манеры не настолько изысканными, но я сомневаюсь, что наша учтивость пострадает в сравнении, несмотря на то что их учтивость была просто непревзойденной.
Когда они проходили к выходу мимо Лукаса, он опустил голову, низко поклонившись Седрику.
– Если вы направляетесь в Ротервуд, мой господин, – сказал он, возможно, вы не будете возражать, если бедный паломник разделит с вами путь. Время позднее, и я слышал, что в этих лесах небезопасно по ночам.
– Конечно, будем рады, пилигрим, – сказал Седрик. – Как будем рады рассказам о твоих путешествиях и о том, чему ты был свидетелем. Мне очень нужно отвлечься этой ночью.
– Все случилось так, как ты и предсказывал, – сказала де ла Круа. – Морис де Брейси получил от принца Иоанна баронство Айвенго, а тамплиер поклялся встретиться с сэром Уилфредом, когда и если он вернется в Англию. Я с удивлением наблюдала за тем, как все сказанное тобой исполнилось.
– Ты во мне сомневалась? – спросил Ирвин.
Пока они говорили, Андре снимала свой доспех, меняя один комплект на другой. На Ирвине был черный плащ, едва различимый в разлившейся среди деревьев ночи.
– Если я и сомневалась, то больше это не повторится, – сказала Андре. – Возможно, когда все это закончится, ты предскажешь мое будущее. Или, что еще лучше, не сделаешь этого. Не уверена, что я хочу знать.
– Я точно могу предсказать, что твое будущее будет мрачным, если ты подведешь меня сегодня, – сказал Ирвин.
– Я не подведу, если эти мужики разбираются в своем деле.
Она взглянула на группу мужчин, стоявших невдалеке и ведущих негромкую беседу. Все были вооружены кинжалами и длинными луками, на всех были костюмы ярко-зеленого цвета.
– Это отборные оруженосцы сэра Гая. – Можешь на них положиться. А теперь повернись. Дай-ка на тебя взглянуть.
Андре подчинилась, распрямившись и повернувшись для его осмотра. Она была одета в золотое и держала щит с пламенеющим мечом на нем.
– Превосходно, – сказал Ирвин. – Никто не отличит тебя от Де Брейси. Вряд ли местные саксонцы стерпят сегодняшнюю выходку. Когда норманны при поддержке бандитов начнут нападать на них и уводить их женщин, они с радостью присоединятся к моему делу, когда я приду, чтобы избавить их от подобного притеснения. Ты знаешь, что делать. Садись в седло и езжай. Саксонцы уже прилично ушли вперед.