— Ты с ума сошла?! — фыркает, а потом снисходительно поджимает губы, будто я неразумный ребенок, что меня, естественно бесит.
— Не смотри на меня так!
— Ты его ненавидишь, но не впадай совсем в маразм, Амелия. Петя любит своих детей. Особенно детей от Марии.
Вздыхает и снова отворачивается к окну, словно погружаясь в прошлое, а я ловлю момент.
— Какой она была?
— Кто? — пару раз моргает и смотрит снова на меня, а я пожимаю плечами.
— Мария. Какой она была?
— Зачем ты спрашиваешь?
— О боже, прекрати искать везде двойное дно! Я не антихрист! — обиженно возникаю, вызывая у Хана улыбку, — Мне просто интересно!
Пару мгновений он медлит, словно взвешивая все «за» и «против», но потом сдается. С его лица уходит все негативное, оставляя место лишь светлой печали…
— Мария была великолепна.
— Настя как-то обмолвилась, что многие считали ее холодной.
— А ты холодная?
— А я здесь при чем?
— Потому что вы похожи, Амелия, — вот тут я немного словила шок, нахмурившись, а Хан лишь слегка пожал плечами, — У нее была такая странная привычка — она любила строить вокруг себя стены. Лишь немногие, кому удалось добиться ее доверия, могли за нее заглянуть, чтобы найти внутри невероятно добрую, мягкую женщину, с большим сердцем и умением сочувствовать. Она всегда была готова помочь, а если не нужна помощь, то хотя бы поговорить. С ней было интересно, и она была невероятно красива, статна и изящна.
— Ты о ней говоришь с большой теплотой… — подмечаю очевидное, за что тут же отвешиваю себе ментальный «фейспалм» за глупость, но Хан так не считает.
Он мягко улыбается и кивает, и из меня тут же рвется…
— Ты был в нее…влюблен?
— Нет конечно! — отчетливо фыркает и теперь смотрит на меня именно так, как я ожидала — как на дуру, — Мария была моим хорошим другом!
— Я просто…ээ…
— Балда. Если на секунду и забыть тот факт, что я тогда был женат сам, будь я в нее влюблен, кончил бы плохо. Петя ее обожал, и это было чревато.
— Хочешь сказать, что он ее любил? — теперь усмехаюсь я, но в ответ получаю серьезный кивок.
— Он ее не просто любил, он по ней с ума сходил.
— У них был договорной брак, и это мне известно.
— Понимаю к чему ты клонишь, но это ничего не меняет. Да, они поженились из-за их родителей, но в момент, когда он ее впервые увидел, все уже изменилось.
— Как это?
— А так это. Петя тоже поначалу был настроен скептически, но у нее был очень мощный отец со связями, вот он и посчитал, что ничего не теряет. Приехал ни на что особо не рассчитывая, а как только увидел ее, все перевернулось с ног на голову.
— Это называется «захотел».
— Правильно, мой маленький цветочек, и его никто не осудит. Она ведь действительно была очень красива, но вместе с тем у нее была красивая душа, интересные мысли и хорошее чувство юмора. Когда они женились — он ее уже любил.
— И изменял?
С лица Хана сошла улыбка, в который раз он взглянул в окно, будто тема ему совсем неприятна, но все равно кивнул.
— Изменял. Петя хотел много детей, но первые роды у Марии прошли с осложнениями. Такое иногда случается, особенно если рождаются близнецы, и особенно, если ты их не ждешь. У нее было диагностировано бесплодие.
— И тогда…
— …У них начались проблемы. Петя постоянно психовал, а как отдушину использовал других женщин.
— Вместо того, чтобы поговорить?
— Да, — просто признается он, пожав плечами, — Так иногда случается.
— Хороша любовь.
— Я не говорю, что он был прав. Петя допустил много ошибок, из-за которых на Марию сыпалось много трудностей. Она этого всего не заслуживала, но это не значит, что он ее не любил. Я бы даже сказал, что она — единственная женщина, которую он по-настоящему любил.
— А Настя?
— Пф, — отмахивается, фыркая, — Она для него просто удобный вариант, Амелия, но он никогда не любил и не будет любить ее.
— Она просто очередная заложница…
Задумчиво протягиваю, ковыряя край стола, и вдруг издаю смешок. Хан выжидающе смотрит на меня, чувствую эту теплоту от его взгляда, и поднимаю свой.
— Говоришь любил?
— Совершенно точно.
— Тогда что это такое?
Мои ладони уже жжет белый прямоугольник, который я взяла из комнаты еще до того, как сегодня выйти на кухню. Стоит мне положить карточку на стол и придвинуть ее Хану, а ему ее открыть, он замирает. Это очень красноречиво выглядит, пусть тишина и не нарушается речью, мне достаточно и того, что я вижу.
Хан злится. Я полезла не туда, куда меня звали, и теперь все на поверхности. Не спрячешь, не задрапируешь, не скроешь — все отпечатано на карточке, которую он получил от меня. Там, улыбаясь тепло и искренне, снимок моей мамы и Александровского старшего в беседке нашего дома.
— Откуда это у тебя?
— Залезла к нему в дом и украла из его кабинета. И у меня тут возникло парочка вопросов.
Хан молчит, а я ухмыляюсь, пристально глядя ему в глаза. Мне очень важно не упустить ни одну эмоцию, потому что, то о чем я хочу спросить, бесконечно важно.
Мне нужна правда.
— Лиля — это же лишь ее замещение, да? Александровский так повернут, потому что она похожа на нее в юности, как две капли воды?
«Молчит, значит да…» — ухмыляюсь шире.
— А мне нельзя контактировать с ним, потому что я — ее дочь? Вы этого боялись? Что он меня…соблазнит?
От последнего слова аж передергивает, и его я вообще еле произношу. Мне неприятна сама идея того факта, что я могла бы с ним спать — это мерзко. Но Хан снова молчит и из-за этого мне становится только гаже. Я прищуриваюсь и уже тихо, серьезно задаю последний вопрос.
— Это Александровский убил моего отца?
Снова тишина, которая меня бесит. Ноздри раздуваются, кулаки сжимаются, а дыхание сбивается — я реально начинаю выходить из себя, смотря на Хана исподлобья, но вдруг он отрицательно, коротко мотает головой.
— Нет, это был не он.
— Ты врешь.
— Нет, Амелия, не вру. Александровский никогда не мог соревноваться с твоим отцом на равных. Он всегда ему проигрывал, потому что твой отец всегда был на шаг впереди.
Это могло бы и быть правдой, на самом деле. О моем отце действительно ходили легенды, так что я вполне такое допускаю. Но как насчет остального? И Хан, будто читая мои мысли, подтверждает догадки.
— Лиля действительно является для Пети скорее закрытым гештальтом. Он ее не любит.
— Я знаю. Между мамой и этим чертом было что-то?
— Нет! — зло выкрикивает, зыркая глазами, — Ты с ума сошла, ребенок?!
— Вскрываются тайны, о которых я ни сном, ни духом! И что мне прикажешь думать?!
— Эта информация тебе никак не помогла бы. Зачем о ней говорить?
— Потому что это важно! Он был влюблен в мою маму, а…
— Я уже говорил тебе, что Петя искал отдушину!
— И как в список его отдушин попала моя мама?!
— Легко и просто, — отрезает он, но мне этого недостаточно.
Теперь я смотрю на него еще пристальней, даже немного придвинулась вперед, и через почти минуту гляделок Хан сдается. Вздыхает, смотрит в потолок, словно беззвучно молится, а потом кивает каким-то своим мыслям и снова переводит внимание на меня.
— Хорошо. Хочешь правду? Получай. Как я уже сказал, у Пети и Марии были проблемы, и рождение Макса ничего не изменило. С каждым годом им становилось все сложнее и сложнее быть вместе: Петя косячил, вытворяя все, что ему в башку взбредет, Мария отдалялась. В тот год, когда это началось, у твоих родителей как раз родился Элай, и Александровские приехали к ним в гости. Видимо у Петра что-то в голове сработало, он и раньше заглядывался на Ирис, а в этот раз все выходило за все рамки. Возможно его цепляло, что у них с Марией все идет по одному, известному месту, я не знаю, но в тот год он начал проявлять Ирис знаки внимания. Ей это не понравилось, и она все рассказала твоему отцу. После этого все контакты были прерваны — все.
— Почему мне кажется, что это далеко не все?
— Потому что тебе так, наверно, хочется, но простое объяснение чаще всего самое верное.
— Бритва Оккама? Спасибо за пояснение.
— Чего ты хочешь от меня?!
— Правды!
— Я уже сказал тебе правду!
— Если она была для него отдушиной, то почему он столько лет хранил ее фотку в своем ящике стола?!
— Ирис ему отказала, и у Петра случился заскок! Он вообще в плане отношений человек странный! Я свою жену отпустил, и я искренне рад за нее, потому что знаю, что не смог бы сделать ее счастливой. Петр отпускать не умеет, и отказы не принимает — это его главная проблема.
— Мария сумела свалить.
— Мария умерла!
Вот этого я никак не ожидала. Застываю, расширив глаза, но Хан быстро поясняет.
— Она умерла при родах Матвея, он ее не трогал, да и не смог бы. Он ее действительно любил.
— А мою маму он…трогал? — с надеждой шепчу, на что получаю смешок.
— Сама как думаешь?
— Рассчитываю на отрицательный ответ.
— Правильно делаешь. Твоя мама была верна до мозга костей и любила, как одержимая, твоего отца.
— А он? — как бы невзначай спрашиваю, — Он такая же мразь, как его дружок?
Хан медлит, но недолго. На его губах появляется говорящая улыбка, которую хочется запихнуть ему в задницу, а от следующего вопроса желание только крепнет.
— Кто-то захотел узнать что-то о своем отце?
— Не грех и поинтересоваться поведением психопата убийцы. Скажем так, в научных интересах.
— О, это прогресс? Раньше он был серийным убийцей.
Фыркаю, сложа руки на груди, и отворачиваюсь, а щеки предательски краснеют. Хорошо, что Хан не стал акцентировать на этом внимание, вместо чего тихо ответил на мой вопрос.
— Нет. Твой отец не был таким же, — я украдкой снова смотрю на свою «няню», а тот тепло улыбается, — Твой отец был очень добрым и справедливым человеком, а еще очень верным. Для него не существовало никого, кроме твоей мамы — она была его всем.
Мне от этого хочется плакать — не знаю почему, может сентиментальность какая-то внезапно проснулась, а может просто день такой? Но суть остается сутью, и что хоть как-то отогнать это состояние, я притворно-показательно цыкаю.