Всхлипывающая Тамара опрокинула поднос с кофе на снег, и тот жадной губкой впитал в себя бурую жидкость. Тамара схватила Настю за ноги, Марина и Инга крепко держали отчаянно извивающееся тело. И только я не принимала в этом никакого участия, стоя истуканом. Зажимая уши руками, я все равно слышала яростный вой дикого животного, запертого в тщедушном тельце девочки.
Снег хрустел под чьими-то ногами. Я не обернулась. К чему? И без того понятно, кто идет, как барс, что даже свежий снег хрустит почти неслышно.
– Во дела, – выдохнул Змей, останавливаясь рядом. Он вынул из кармана сигареты и протянул мне. – Закуришь?
– Нет.
– А, я забыл, что ты не куришь.
– Ничего ты не забыл.
– Ну, не забыл… От такого впору закурить. Шапито, блин! Шоу уродов.
Он подобрал бутылку. К счастью, она была закрыта и содержимое не вылилось. Отыскав целую чашку, Змей налил туда коньяк и, не глядя, сунул мне, тут же глотнув прямо из горлышка. Я тоже отпила и поморщилась.
– Все хреновее с каждым годом, – грустно констатировал он. – Раньше она спокойнее была. А сейчас уже на людей кидается. Что дальше будет, не представляю. Давно Андрюхе говорил, чтобы он ее в психушку запер.
– А он? – безразлично спросила я.
– А он ее любит, прикинь? Томка ее как-то с ножом у постели ночью застукала. Теперь запираются. Ты видела, что в доме все спальни с замками.
– Я по дому не ходила особенно.
– Ну, может, теперь обратишь внимание. Я Андрюхе говорил: она вас ночью зарежет и глазом не моргнет. Она же почти ничего не помнит после припадков. Сдай ее в дурку. А он – я ее все равно люблю, она моя дочь. Никогда не понимал этих нежностей.
– Где тебе, – фыркнула я. – Ты же у нас кто? Чингачгук, Большой Змей. Последний из могикан. У тебя никаких чувств – одни рефлексы и мускулы. Ты хоть кого-нибудь любил?
– А ты? – хмуро спросил он.
– Любила, – с вызовом ответила я. – Хочешь об этом поговорить?
– Ничего я не хочу.
Он двинулся к вчерашнему месту запуска фейерверка. Подумав, я побрела следом.
– Откуда ты знаешь Левина? – спросила я.
– Андрюху-то? В девяностые в одной бригаде ходили.
– В бригаде? Он?
– А что тебя удивляет? – хохотнул Змей. – Уж кому-кому, а тебе должно быть известно, что большие капиталы на крови начинались. Или думаешь, твой покойный муженек перед законом чистеньким был?
– Знаешь пословицу: о мертвых или хорошо, или никак? – раздраженно спросила я.
– А я не плохо. Я как есть. А Андрюха… Мы с ним на стрелки вместе ездили, как сейчас помню. Это потом он заматерел, обзавелся собственным бизнесом, ну а я вот…
– А ты все еще шестеришь на Захарова, – ядовито констатировала я.
Змей посмотрел исподлобья.
– В зубы дать?
– А что такого? – наивно округлила я глаза. – Я же «не обидно, а как есть».
– Ну да. Только я в отличие от твоего мужа – живой и по мордасам настучу запросто.
Змей покрутил головой, прищурился, посмотрел наверх и пошел к дому. Я наблюдала за его передвижениями без особого интереса.
– Вот отсюда он стрелял, – сказал Змей. – Ты стояла у куста. Вполне могла видеть киллера.
– Могла, – равнодушно согласилась я. – Но не видела. А если и видела, внимания не обратила. Может, лучше на камерах еще раз посмотреть?
– Зачем?
– Ну, если это был киллер, он же должен был выйти на позицию, или как там это называется.
Змей рассмеялся.
– Детективов начиталась?
– А я не права?
– Скорее всего, нет. Я убежден, что киллером тут и не пахнет. Потому и был склонен тебя подозревать.
– Поясни.
– Да чего тут пояснять? Во-первых, место выбрано крайне неудачное. Толпа снует туда-сюда. Во-вторых, киллер волыну бы бросил на месте, а не понес прятать в твою сумку. Ну, и в-третьих, он же промахнулся. Киллер довел бы дело до конца. Он бы, как ты верно заметила, выбрал позицию. Хотя ты и раньше много умного наговорила. Не пришлось бы устраивать пальбу. Подошел бы в суматохе да пырнул ножичком. Никто бы и не заметил. Хотя момент был выбран подходящий, ничего не скажешь. Среди грохота выстрела никто не услышал. Кто знал о фейерверке?
– Да все знали, – пожала я плечами и подошла поближе.
– Кто – все?
– Ну, я, к примеру, точно знала. Мне Инга сказала накануне. Думаю, все гости были осведомлены, тем более что Тамара объявила о начале фейерверка заранее. Любой мог принести пистолет с собой и воспользоваться моментом.
– Ты вроде с подругой приезжала?
– А она тут при чем?
– А кто при чем?
– А я знаю? Возьми записи и просмотри еще раз. Может, увидишь, кто там прячется в ночи. Ну, или вычислишь, кого точно там не было.
– Да у Андрюхи не камеры, а фигня, – отмахнулся Змей. – Сама же видела, на них ни черта не разберешь, тем более что пара вообще не работала. Самым удобным свидетелем была ты. Так что думай: может, ты заметила что-то такое…
– Ботинок, – медленно произнесла я.
Змей дернул бровями.
– Что?
– Ботинок, – повторила я и ткнула пальцем за спину Змея.
Он обернулся.
В сугробе за домом, неподалеку от молоденькой елочки, торчал присыпанный снегом ботинок. Мы подошли ближе, я зажала рукой рот. Новенький ботинок был на чьей-то ноге. Под снегом угадывалось заметенное тело.
– А, черт, – прошипел Змей и полез в сугроб. – Помоги!
– Еще чего! – пробубнила я. К горлу подкатила тошнота.
Злобно матерящийся Змей стал раскапывать сугроб голыми руками. Не в силах отвести взгляд от ужасного зрелища, я смотрела и все сильнее прикусывала фалангу пальца, чтобы не закричать. Комья летели во все стороны. Змей рыл снег, как бульдозер, а я, трясясь от страха, увидела одеревеневшую фигуру с синим, припорошенным белыми крупинками лицом. Стерев снег с лица покойника, Змей, запыхавшийся от усердия, снова выругался.
– Охренеть, – сказал он.
Я села в сугроб. Ноги не держали. Не веря глазам, я смотрела на безвольное лицо Льва Борисовича и очнулась, только когда сверху раздался чей-то визг.
Я подняла глаза. Надо мной было открыто окно второго этажа. Из него торчала голова Инги со свесившимися вниз растрепанными патлами. Вцепившись в подоконник, она кричала от ужаса.
Они вывалились из дома все вместе, скользя на обледеневшей брусчатке. Андрей – запыхавшись и хватаясь за раненое плечо, Тамара – в застегнутой наискось куртке, Инга – растрепанная, дрожащая, с белыми глазами и перекошенным ртом. Змей трясущимися от холода покрасневшими руками пытался прикурить, с остервенением терзая зажигалку, а потом раздраженно выплюнул сигарету и сунул зажигалку мимо кармана, не обратив внимания на то, что она свалилась в снег. Подбежав к нам, Левины притормозили, уставившись на окоченевшее тело. Инга зажмурилась, Андрей смотрел на труп в упор, шевеля губами, словно некромант, пытающийся вдохнуть в покойника жизнь. Тамара, тряся головой, как лошадь, вдруг с визгом бросилась на меня. Я испуганно шарахнулась в сторону и упала в снег. Змей успел перехватить Тамару и оттащить ее в сторону, но она все-таки попала мне каблуком по лодыжке.
– Тома, успокойся! – крикнул Андрей.
Тамара вырывалась, с пеной у рта стараясь добраться до меня.
– Это она! Она!.. – визжала она.
– Успокойся!
– …она! Пока ее не было, все было в порядке! Все было в порядке!
Я неуклюже, как каракатица, вылезла из снега. Тамара ловко вывернулась из рук Змея и, растопырив пальцы, нацелила их мне в лицо. Инга взвизгнула, Змей рванулся наперерез. Хозяйка дома с перекошенной яростью физиономией летела ко мне черной тучей. Не дожидаясь подмоги, я ударила ее кулаком в нос.
Тамара остановилась, словно налетела на стену, и, глухо охнув, схватилась руками за лицо. Из ее глаз брызнули слезы. На снег упала одна багровая капля. За ней еще. Тамара отступила на шаг и попала в медвежьи объятия Змея.
– Давайте-ка успокоимся, – резко приказал он.
Тамара не ответила, заскулив, как щенок.
– Его надо вытащить, – медленно сказала Инга и, как сомнамбула, двинулась к телу.
Андрей схватил ее за руку.
– Стой!
Инга непонимающе посмотрела на отца. В ее глазах читалась боль. Змей выпустил Тамару, и та, все еще держась за нос, отошла к дому, привалилась к стене, воя от боли. Постояв с полминуты, Инга бессильно опустилась прямо в снег и обхватила голову руками. Я молчала, Змей морщился, словно от боли.
– Андрюх, надо, наверное, ментов вызвать.
– Погоди, – хмуро ответил тот. – Надо… того… осмотреть…
– Труп?
– Да.
Змей покосился на покойника с сомнением.
– И что ты хочешь там увидеть?
– Просто посмотри, – буркнул Андрей. – Мало ли…
– Не нравится мне все это, – сказал Змей. – Сперва в тебя стреляют. Потом твоего врача убивают. Надо ментов звать.
– Все из-за этой сучки, – всхлипнула Тамара и, охнув, невнятно добавила: – Она мне нос сломала!
– Его тоже застрелили? – спросил Андрей.
– Откуда я знаю? – раздраженно бросил Змей. – Могу посмотреть, конечно, хотя совсем не хочется.
– Надо звонить в полицию, – всхлипнула Тамара. – Пусть ее арестуют… Убийца! Мужа убила, а теперь и до нас добралась!
Я презрительно усмехнулась и уставилась на труп. Зрелище было отвратное, но почему-то смотреть на мертвый оскал было куда приятнее, чем на перекошенную физиономию Тамары. Змей вздохнул, подошел к покойнику вплотную и начал ворочать неподатливое тело. Громкий хруст обледенелой одежды и снега бил по ушам. Змей схватил труп за ноги и вытащил на дорожку. Голова Льва Борисовича с громким стуком ударилась о плиты дорожки. Инга зажала уши руками и отвернулась. Со стороны дома донеслись клокочущие звуки. Тамару, согнувшуюся в три погибели, рвало прямо на собственные туфли. И только Андрей с потемневшим лицом смотрел на тело врача бесстрастно, лишь стиснутые зубы выдавали его волнение.
Змей склонился над покойником и приподнял его пиджак, поддавшийся с сухим треском. Со своего места я видела – грудь и живот покрыты смерзшейся горкой крови, сквозь которую торчали неровные обрывки рубашки.