— Да, верно.
— Идея такая: почему бы не отправлять свиней морским путем на экспорт? В Южную Америку, в Европу… а то и в Китай?
— Тут вот какая штука, мальчик мой, — отвечает мистер Макгиввер. — Идея, как всегда, блестящая. Но проблема в том, что за морем свинюшка — полушка, да перевоз — большой вопрос. Прикинь: стоимость транспортировки сожрет все прибыли.
— Это я предусмотрел, — говорит Форрест и достает свою тетрадочку для сочинений, а там — надо же! — опять полно всяких схем.
— Фантастика! Уму непостижимо! Обалдеть! — вскакивая из-за стола, кричит мистер Макгиввер. — Да тебе место в конгрессе, если не выше!
Малыш Форрест снова оказался на высоте. Он набросал модель торгового судна-свиновоза. Подробностей я не уловил, но суть понял. В корпусе такого судна свиньи содержаца на нескольких ярусах. Ярусы разделены прочной металической сеткой, и когда свиньи на верхнем ярусе ходят по большому, ихнее кало проваливаеца в низ, на второй ярус, оттуда на третий и тогдалее, пока не окажеца в трюме, где смонтирована такая же установка, какую мы поместили в свой блиндаш: от нее и будут работать судовые двигатели.
— Да ведь это, считай, обезпечит нас дармовым топливом! — возлековал мистер Макгиввер. — А какие откроются возможности! Перевозка свиней менее чем за полцены! В голове не укладываеца! Целые флотилии смогут работать на говне! А ведь можно пойти дальше: поезда, самолеты-вертолеты! Любой транспорт! Какой угодно! А там — и стиральные машины, сушилки, телевизоры! И к черту ядерную энергию. Перед нами откроеца новая эра!
А сам возбудился, руками машет, я уж испугался, как бы с ним припадка не было, а то и чего похуже.
— Прямо с утра пойду к специалистам, — решил мистер Макгиввер. — Но прежде хочу сделать объевление. Гамп, ты оказался таким ценным помощником, что в благодарность я собираюсь оформить на тебя одну треть всех наших прибылей. Что скажешь?
По началу не много прибалдев, идея мне понравилась, и я в ответ сказал без обивняков:
— Спасибо.
На конец пришло время малышу Форресту отправляться домой к началу учебного года. Я бы нипочем его не отпустил, но что подделаешь? Когда на платанах уже начали желтеть листья, посадил я его в кабину грузовичка, а Ванде пришлось в кузове ехать — уж больно здоровущая стала.
— Хочу задать тебе один вопрос, — начал Форрест-младший.
— Про что?
— Про Ванду. Как бы это сказать… вы ведь ее не…
— Нет-нет, что ты, ничего такого мы с ней не сделаем. Думаю, стоит оставить ее на племя, понимаешь? Будет как сыр в масле катаца.
— Обещаешь?
— Ага.
— Ну, спасибо.
— Дома веди себя хорошо, договорились? Бабушку слушайся, ладно?
— Ага.
Сидит он, смотрит в окошко, но я чую — что-то не так.
— Ты чем-то растроен, что ли?
— Я все думаю: почему мне нельзя остаться здесь и тоже помогать на свиноферме?
— Потому, что ты мал еще и должен в школу ходить. Но позже мы к этому вопросу вернемся, лады? Всему свое время. Может, ты ко мне на Рождество приедешь или еще когда, правда?
— Да, хорошо бы.
Как доехали мы до вогзала, Форрест-младший обошел грузовичок сзади и помог Ванде спустица на землю. Пошли мы на перон, уселись на краюшке платформы, он Ванду обнимает за шею, а у меня от жалости серце разрываеца. Но головой-то я понимаю, что все делаю правильно. Короче, подали состав, малыш на последок обнял Ванду и зашел в тамбур. Пожали мы друг другу руки, и я смотрел на него через окно, покуда поезд не тронулся. Форрест нам с Вандой помахал, и мы с ней вернулись на ферму.
Ну, доложу я вам, следущие дни прошли как в лихорадке, а мистер Макгиввер — тот просто закрутился, как хромой на танцульке! Сперва расширил в десять раз площадь свинарников. Еще и свиней на стороне прикупил, так что через пару месяцев поголовье наше взлетело до пятидесьти, а то шестидесьти тыщ — мы даже со счета сбились. Да и какая разница: чем больше было у нас скотины, тем обильней выделялся газ «сметан» и освящал теперь не только Коулвилл, но и два не больших поселения в глубенях. В Вашингтоне большие шишки из федерального правительства заевляли, что мы должны стать примером для других, и даже решили торжественно вручить нам какую-то премию.
Затем мистер Макгиввер приступил к созданию свиновозного флота, и вскоре с верфей Норфолка, что в штате Виргиния, сошли на воду три огроменных торговых судна. Почти все время мистер Макгиввер пропадал на берегу Атлантического океана, а на ферме теперь заправлял я. Нам, конечно, пришлось поднанять сотню работников из числа городских: те только рады были — на шахтеров-то спросу теперь не было. По мимо всего протчего, мистер Макгиввер договорился о вывозе пищевых отходов со всех военных баз в радиусе триста миль, и у нас появился целый автопарк мусоровозов; а излишки объедков мы продавали окресным фермерам.
— У нас теперь сельхозяйственное предприятие национального масштаба, — сказал как-то мистер Макгиввер, — и все было бы хорошо, если бы не удельный вес заемных средств.
Я не понял, с чем это едят, и он обьеснил:
— Долги, Гамп, долги! Нам пришлось занять не один миллион на строительство флота, прикупить земли, обзавестись мусоровозами. По ночам меня терзают мысли о банкротстве, но мы так увязли, что пути назад нету. Для покрытия расходов нужно увеличить производство газа; боюсь, придется поднять цены на продукцию.
Я спросил, могу ли хоть чем-нибудь поцсобить.
— Ты уж расстарайся: сгребай навоз ускоренными темпами, — сказал он.
Сказано — сделано.
По моим прикидкам, в конце осени у нас в штольне скопилось порядка трех или пяти тон свиного навоза, и газ «сметан» вырабатывался безпрерывно, днем и ночью. Мощности пришлось увеличить в двое.
На Рождество мы ждали Форреста-младшего, но за две недели до его приезда было назначено торжественное меропринятие в честь наших заслуг перед обществом. Город Коулвилл, уже в рождественском убранстве, сверкал разноцветными герляндами — и все благодаря нашей установке. Мистер Макгиввер на церемонию приехать не смог, потому как строительство флота требовало его догляда, и велел мне получить премию за место него.
Когда настал знамянательный день, я в костюме и при галстуке поехал в город. Народищу собралась уйма: не только из Коулвилла, но и с окресных городков. На двух автобусах доставили прецтавителей общественных и природы охранных организаций. Подъезжаю — и вижу: из Уилинга прибыли губернатор и прокурор, из Вашингтона — сенатор от штата Западная Виргиния. Из воинской части явился сержант Кранц, а мэр Коулвилла уже толкает речь.
— Даже, — говорит, — в самых смелых мечтах мы не могли прецтавить, что наше спасение придет так скоро, причем, с позволенья сказать, от стада свиней и от двух предприимчивых граждан: мистера Макгиввера и мистера Гампа!
Подмост для церемонии, разукрашенный красно-сине-белыми лентами и маленькими американскими флажками, сорудили на гороцкой площади, у подножья прегорка, где находился вход в штольню. Завидев мое приближение, речь мэра была прервана: школьный оркестр грянул «Боже, храни Америку», а когда я по ступенькам всходил на подмост, все пять или даже шесть тыщ зрителей разразились авациями и радосными криками. И мэр, и губернатор, и прокурор, и сенатор — все хотели пожать мне руку, причем их жены тоже, и еще сержант Кранц, прибывший в парадной форме. В заключении мэр подчеркнул, какой я прекрастный человек, и выразил мне благодарность за то, что я «своим удивительным изобретением вдохнул свежую струю в город Коулвилл». А потом призвал всех встать.
Оркестр приготовился исполнить государственный гимн, и тут земля кабудто слегка вздрогнула, но никто, кроме меня, этого, похоже, не заметил. Во время первого куплета подмост опять тряхнуло, и народ стал как-то нервно озираца. Третий толчок, сопровождаемый рокотом, пришелся на самую кульменадцию гимна; из магазина на другой стороне площади выпала рама вместе с витриной. И тут я понял: беды не меновать…
В то утро я так перенервничал, когда напяливал костюм с галстуком, что совсем забыл открыть вентиль главного манометра. А ведь малыш Форрест не раз предупреждал, что это необходимо делать ежедневно, чтобы не допустить оварийной ситуации. Сейчас большинство собравшихся еще пели гимн, однако многие уже переговаривались и крутили головами. Наклонившиь ко мне, сержант Кранц спрашивает:
— Гамп, что за фигня?
Я уже собрался ему обьеснить, но этого не потребовалось. Взглянув на вершину прегорка, где находился замурованный шурв, оттуда грянул оглушительный взрыв! С ярчайшей вспышкой, с языками пламени, а потом — бабах! — и вся махина взлетела на воздух!
В следущий миг площадь погрузилась в темноту, хоть глаз выколи, я даже подумал, что нас всех укокошило! Но через некторое время рядом со мной кто-то издал тихий стон, а когда я протер глаза и огляделся, мне открылось нечто неописуемое. Кто стоял на подмосте, все, типо, застыли — видимо, испытали шок или какое-либо нервное растройство, посколько их с головы до ног облепило свиное дерьмо.
— Господи спаси! — заверещала губернаторская жена. — Господи спаси!
Огляделся повторно: смотрю — весь город накрыло, к чертовой матери, слоем дерьма толщиной в ладонь, включая, разумееца, пять или даже шесть тыщ собравшихся. Дома, автобусы, машины, земля, дороги, деревья — буквально все утопает в дерьме! А самый пречудливый вид был у парня, который в оркестре на тубе играл. Когда рвануло, он, видать, выводил длинную ноту и от удевленья не сумел остановица, хотя у него в тубе, как незастывшее желе, вовсю клакатали нечистоты.
Я встретился взглядом с сержантом Кранцом: тот выпучил глаза, ощерился, но фурашку умудрился не потерять.
— Гамп! — орет. — Идиот, засранец! Что ты наделал?
Не успел я ответить, как он схватил меня за горло, и я понял, что будет дальше, а потому вырвался, перемахнул через перило и понесся проч, не разбирая дороги.
Сержант Кранц и другие, кто еще мог держаца на ногах, бросились в погоню. Кстате, со мной такое уже бывало. Сперва я хотел укрыца на ферме, но понял, что там не больно спрячешься, если за тобой гоница обгаженная кодла, проклиная не польско-китайский свиной навоз, а меня. Но я мчался отчертя голову, то есть с очень приличной скоростью, и сумел оторваца от погони. Хотел собрать вещи и дать деру, но толпа уже с воплями неслась по улице, поэтому я выскочил через черный ход и шмыгнул в хлев, чтобы забрать Ванду, которая покосилась на меня с подозрением, но упираца не стала. Бегу я мимо свинарников — и черт побери, свиньи, уж не знаю как выбравшись из своих стойл, смешались с толпой и увезались за мной следом. Мне оставался один путь — в болото, туда я и ринулся. Кое-как перекантовался в трясине до ночи, не взирая на проклятья и рев. Ванда, умница, вела себя тихо, однако даже в потемках, в ночном холоде и сырости нас не оставили в покое: болото обшаривали лучи фонариков, которые раз заразом выхватывали из тьмы то человека с вилами, то с мотыгой, как в кино про Франкенштейна. В воздух даже подняли вертолеты, которые слепили меня прожекторами, требуя, чтобы я вышел из болота с поднятыми руками.