— А вот фиг вам! — говорю, и тут пришло мое спасенье.
За болотом послышался лязг поезда — это был мой единственый шанс! Мы с Вандой по кочкам рванули в ту сторону прямо через топь и чудом успели вскочить в товарный вагон. Там едва теплилась одинокая свечка, и в куче соломы я разглядел какого-то мужика.
— Кого, нахер, еще сюда принесло? — ругнулся он.
— Моя фамилия Гамп, — говорю.
— А с тобой кто?
— Ванда.
— Девчонку, что ли, за собой таскаешь?
— Ну, — отвечаю, — типо.
— Как это понимать — «типо»? Хочешь сказать, с нами едет трансвестит?
— Да нет же. Это племенная свинья породы «дюрок», вот увидите, она еще уйму призов возьмет.
— Свинья? — переспрашивает он. — Слава богу! У меня целую неделю маковой росинки во рту не было.
Тут мне подумалось, что история эта может затянуца.
Глава 5
Едем-едем, свеча у попутчека догорела, он покашлял и вроде как закемарил. Дальше в потемках едем, колеса «тудум-тудум», товарный вагон качаеца, Ванда положила голову мне на колени и тоже уснула. А я все сижу и думаю: черт его знает, как так получаеца — вечно я во что-нибудь да влипну. Дочего не дотронусь — все превращаеца в дерьмо. Буквально.
Наутро из дверей товарного вагона пробиваеца свет, попутчек в углу поворочался и снова закашлял.
— Эй, — говорит, — приоткрой-ка дверь, надо проветрить.
Ну, встал я, отодвинул дверь малость. Из этой щели видать замызганные домишки, все вокруг серое, холодное, кроме разве что мелких рождественских цацок на дверях.
— Куда едем-то? — спрашиваю.
— В Вашингтон, как я понимаю, — отвечает попутчек.
— Черт, я ж там бывал, — говорю.
— Наверняка.
— Ага, давно, правда. К президенту ездил.
— К президенту чего?
— Соединенных Штатов.
— На парад, что ли?
— Не, почему на парад? Я дома у него был.
— Ну-ну, а свинья на крылышках сверху летала.
— Чего? Ванда летать не умеет.
— Я догадываюсь, — говорит.
Оборачиваюсь я, чтоб попутчека разглядеть, и вижу: глаза у него жудко знакомые, хоть он и бородищей весь зарос, и шапку бомжовскую нахлабучил.
— Слушай, — спрашиваю, — тебя как зовут?
— Тебе-то что?
— Да больно ты смахиваешь на одного чела, а так ничего.
— Вот как? И что за чел?
— Дружбан армейский. По Вьетнаму еще.
— А твоя-то, напомни, как фамилия?
— Гамп.
— Н-да? Знавал я одного Гампа. А имя?
— Форрест.
— Черт побери! — говорит попутчек, а сам лицо руками загараживает. — Как же я сразу не догадался!
— А сам-то ты кто будешь? — спрашиваю.
— Ну и ну, вот так встреча! Форрест, неужели не признал?
Подползя к нему по соломенной поцтилке, встаю и нагинаюсь поближе к его лицу.
— Вроде бы…
— Нет, как видно, не признал. Оно и понятно… я за последнее время, так сказать… несколько сдал позиции, — говорит он, превознемогая кашель.
— Летенант Дэн… — вырвалось у меня, обнимая его за плечи, но когда я заглянул ему в глаза, оказалось, что они какие-то мутно-белые, кабудто не зрячие. — Летенант Дэн… что с тобой стреслось? У тебя глаза…
— Я, считай, наполовину ослеп, Форрест.
— Из-за чего?
— Ну, много всякого приключилось, — отвечает он.
Пригляделся я — вот ужос-то. Сам худой, как жерть, одет в лахмотья. За место ног культяпки жалкие торчат. Зубы все гнилые.
— Вьетнам даром не прошел, — говорит он. — Знаешь, я ведь там не только ноги потерял. Мне и живот продырявило, и грудь. Теперь плачу по счетам. Слушай… откуда так разит? От тебя, что ли? Да, точно: от тебя же говном несет!
— Сам знаю, — говорю. — Долгая история.
Тут летенант Дэн снова зашелся кашлем, да так, что пришлось мне уложить его на бок и вернуца в свой угол — может, это от запаха от моего ему дурно стало. С ума сойти! Он смахивал на приведение, и я не мог взять в толк, как же он дошел до жизни такой, тем более с деньжищами, которые увел из нашего креведочного бизнеса. Но я решил покамест эту тему не затрагивать и вернуца к ней позже. Вскоре, перестав кашлять, его сморил сон, а я остался сидеть с Вандой и думал: что же с нами со всеми теперь будет?
Прошел час или два даже, и поезд замедлил ход. Летенант Дэн снова закашлял: проснулся, видать.
— Слушай, Форрест, — говорит, — надо нам когти рвать, пока состав не остановился, иначе нас в полицию сдадут, а там и в тюрягу упекут.
Выглянул я в щель и вижу: подъезжаем мы к большой сортировочной станции, где стоят ржавые грузовые вагоны, металолом всякий, а по ветру летает хлам да мусор.
— Узловая, — говорит Дэн. — Специально для нас подновили.
И тут поезд остановился, а потом стал медленно сдавать на зад.
— Ну вот, Форрест, это шанс, — говорит Дэн. — Открывай дверь и валим отсюда.
Отодвинул я дверь полностью — и спрыгнул. Ванда осталась стоять пятачком наружу, я на бегу хвать ее за ухо и сдернул в низ. Она только хрюкнула громче обычного. Потом ухватил я за плечи Дэна и как можно бережней ссадил на землю. Он не выпускал из рук свои пратэзы, покоцанные, грязные.
— Надо залечь вот под тем вагоном, пока нас не замели, — говорит Дэн.
Так мы и сделали. Ну, худо-бедно, до столитцы все же добрались. Колотун жудкий, кругом ветер свищет, в воздухе снежинки пляшут.
— Форрест, уж извини, но тебе первым делом помыться нужно, — говорит Дэн. — Вон там большая лужа… понимаешь меня?
Короче, Дэн стал прилаживать свои деревянные ноги, а я подошел к луже, разделся и попытался отмыца от свинского помёта. А поди от него отмойся: он весь засох уже, особенно в волосах, но я кой-как справился, да еще шмотки простирнул и оделся обратно. Ну, доложу я вам, такой помывки врагу не пожелаешь. За мной в лужу полезла и Ванда: наверно, за кампанию.
— Идем на станцию, — говорит Дэн. — Там хотя бы топят, ты быстрей обсохнешь.
— А Ванда? — спрашиваю.
— Есть, — говорит Дэн, — одна мыслишка.
Пока я мылся, Дэн успел где-то найти обрывок веревки, и когда Ванда искупалась, завязал веревку, кабудто поводок, у ней на шее. Затем подобрал какую-то длинную палку, поводок в руку — и поплелся за Вандой, стуча палкой по земле: бродячий слепой, один в один! Ну, почти.
— Может, прорвемся, — понадеялся Дэн. — Только говорить буду я.
Зашли мы в станционный повельен, там полно всяких расфуфыренных личностей, и все на нас глазеют. Вижу — на скамье газета валяеца, «Вашингтон пост», вся мятая, а на первой полосе написано: ИДИОТ СПРОВОЦИРОВАЛ ЗЛОВОННЫЙ ВЗРЫВ В ЗАПАДНОЙ ВИРГИНИИ
Я не вольно вчитался:
Как заявил Роберт Бирд, много лет занимающий пост сенатора от Западной Виргинии, ему «в жизни доводилось видеть всякое», но ничто не сравнится с тем унижением, которое он испытал вчера в небольшом шахтерском городке под названием Коулвилл.
Когда Бирд, известный своей поддержкой малого и крупного бизнеса, стоял на трибуне вместе с другими выдающимися общественными деятелями, среди которых были представители вооруженных сил и Агентства по охране окружающей среды, поблизости неожиданно прогремел взрыв метана, заливший город свиным навозом.
Сообщается, что аварию спровоцировал слабоумный по имени Форрест Гамп (без определенного места жительства), не проконтролировав состояние клапана в производственном помещении по переработке навоза. Вот как описывает это происшествие начальник полиции Харли Смэтерс:
«Ну, этого не описать словами. В общем, собрались на трибуне уважаемые люди. Когда шарахнуло, пару секунд стояла мертвая тишина: наверно, у всех был шок. Потом дамы начали причитать и ругаться, а мужчины как-то переполошились — видок у всех был, как у Болотной Твари из телика. Потом они, видать, сообразили, кто виновник — тот самый Гамп, и пустились на поиски.
Погоня продолжалась до тех пор, пока он не укрылся в Нижней трясине. Говорят, у него был сообщник: вроде бы толстяк, переодетый боровом. Погоня была приостановлена. Горожане нипочем не сунутся ночью в Нижнюю трясину. Хоть кто там затихарись».
— Деньги есть? — спрашивает Дэн.
— Баксов десять-пятнацать, — отвечаю. — А у тебя?
— Двацать восемь центов.
— Значит, — говорю, — можем пожевица завтраком.
— Эх, — говорит Дэн. — Сейчас бы в устричный бар. Я бы душу прозакладывал за дюжину устриц на льду, в створках раковин. И чтобы хрен и соусы подали в розеточках: лимонный, табаско, вустерский.
— Ну, — говорю, — почему бы и нет?
Если чесно, денег у меня было — с гулькин буй, но какая разница. Помню, во Вьетнаме летенант Дэн вечно твердил, что обожает свежие устрицы. Ему нынче нелегко, так что на здоровье.
Старина Дэн, постукивая деревяшками по полу, на радостях чуть не лопаеца.
— Ассатегские или чинкотегские, — говорит, — не важно, какие именно. Даже старые добрые чесапикские сойдут!
Я-то сам предпочитаю тихоокеанских устриц — солененьких из Пьюджета или орегонских. Или дальше по берегу, где родные места — Бон-Секур, Хирон-Бэй, или вот еще Апачикола во Флориде, там моря продукты — объеденье!
Пока мы шагали по мраморному полу к вывеске «Ресторан и устричный бар», у Дэна аж слюнки потекли. Но тут нас тормозит полицейский.
— Куда это вы, клоуны? — спрашивает.
— Позавтракать, — отвечает Дэн.
— Да ну? — говорит полицейский. — А хряк что тут делает?
— Это обыкновенная свинья-поводырь, — говорит Дэн. — Я же слепой, разве не ясно?
Коп, пристально глядя на Дэна, говорит:
— Ну да, на вид слепой, но свиньям сюда ходу нет. Правилами запрещено.
— Говорю же, это свинья-поводырь. Все законно, — отвечает Дэн.
— Про собак-поводырей слыхал, — говорит коп, — а про свиней — нет.
— Мало ли что, — говорит Дэн. — Вот же у меня живое доказательство. Правда, Ванда? — Наклонился он, потрепал Ванду по загривку, а та захрюкала.
— Ну-ну, — говорит полицейский, — верится с трудом. Предъявите водительские права. Чем-то вы мне подозрительны.