— Водительские права! Где это слыхано, чтобы незрячим выдавали водительские права?
Коп немного подумал и ткнул в меня пальцем:
— Допустим. Но у этого-то права есть?
— У этого? Да он же недоразвитый. Кто его пустит за руль?
— А почему он мокрый до нитки?
— Возле платформы упал в лужу. По чьему недомотру там образовалась большая лужа? Засудить бы вас, честное слово.
Коп чешет в затылке: вроде, пытаеца придумать отговорку и при этом не выставить себя полным идиотом.
— Допустим, — говорит, — но тогда что он тут делает? Почему не в дурдоме?
— Эта свинья, — говорит Дэн, — у него под контролем. А сам он — лучший в мире дрессировщик свиней-поводырей. Мозгами слабоват, но дело свое знает. Свиньи собакам сто очков вперед дадут, и людям, кстате, тоже. Но к ним особый подход нужен.
Тут Ванда снова хрюкнула — и напрудила прямо на мраморный пол.
— Ну все, мое терпенье лопнуло! — разорался коп. — Надоело слушать ваши бредни! Проваливайте отсюда, бездельники!
Схватил нас с Дэном за шкирки и потащил к выходу. Дэн от неожиданности выронил поводок, тут коп наконец обернулся и сбледнул с лица. Ванда стоит метрах в двацати позади, смотрит на копа своими узкими желтыми глазенками, бьет копытцем по мрамору и гроздно хрюкает. А потом вдруг как ринеца прямо на нас, но мы-то с Дэном знаем, куда она метит, и коп тоже знает.
— Ай! Караул! — кричит — и на утек.
Я дал Ванде не много размяца, затем подозвал. Коп добежал аж до памятника Вашингтону. Дэн подхватил веревку, и мы вышли на улицу поцтук его палки.
— Нужно, — говорит, — отстаивать свои права.
Я спрашиваю, что же нам дальше делать, и он говорит, мол, идти нужно в парк Лафает, напротив Белого дома, посколько это самое красивое общественное место в городе, где, кстате, можно и обустроица.
— Осталось, — говорит, — только картонку с лозунгом раздобыть. Тогда мы сойдем за протестующих, и никто нас пальцем не тронет.
— А с каким лозунгом?
— Да без разницы, лишь бы в пику президенту.
— Например? — спрашиваю.
— Разберемся.
Сказано — сделано. Я нашел кусок картона, мы купили красный пламастер, и Дэн сказал, что написать нужно так: «Ветераны Вьетнама против войны».
— Но война-то закончилась.
— Для нас продолжается.
— Уж десять лет прошло…
— Плевать, Форрест, будем говорить, что сидим тут уже десять лет.
Короче, так мы и оказались в парке Лафает у Белого дома. Газоны полны полном: десяденты, нищие, бомжи. У каждого по лозунгу, некторые чего-то хором скандализируют, а живут в тесных палатках или в картонных коробках. По середине стоит фонтанчик, из которого они пьют, и два-три раза в день все скидываюца на дешевые бутеры и похлепку.
Мы с Дэном устроились в сторонке, и нам поцказали, как дойти до магазина бытовой техники, где можно разжица коробками от холодильников. Один парень обьеснил, что сейчас, в холода, тут не плохо, а в теплый сезон прямо среди ночи оросители включают, чтоб народ разогнать. С того раза, когда я был в гостях у президента, парк Лафает сильно изменился. Теперь вокруг железная ограда и бетонные бутки, вооруженная охрана прохаживаеца взад-назад. Кабудто президент не хочет, чтобы к нему гости приходили.
В общем, начали мы с Дэном просить милостыню, но подавали нам хило. К концу дня насобирали где-то бакса три. Я в серьез безпокоился за Дэна: кашляет, отощал совсем, но я же помню, как после Вьетнама его подлатали в госпитале «Уолтера Рида».
— Я туда больше не ездец, Форрест. Тогда подлатали — и вот результат.
— Дэн, — говорю, — зачем тебе такие муки, ты ж еще молодой совсем.
— Молодой, сказанул тоже! Да я, считай, труп — разве не видишь, дурень?
Так я и не сумел убедить его обратица в госпиталь «Уолтера Рида». Устроились мы на ночлег в коробках: вокруг темно, тишь да гладь. По началу хотели третью коробку притаранить, для Ванды, но потом я решил: пусть она лутше спит с Дэном, чтоб ему не мерзнуть.
— Форрест, — сказал не много погодя Дэн, — ты, наверно, думаешь, что это я хапнул деньги, да?
— Не знаю, Дэн. Но некторые так говорят.
— Это не я. Кубышка, считай, была уже пуста, когда я свинтил.
— Ты же уехал на шикарной машине, с девчонкой? — по мимо своей воли спросил я.
— И что? Спустил последние накопления. Я решил: значит, судьба моя такая — нищебродом жить. Так хотя бы оторвусь напоследок.
— А что стреслось, Дэн? У нас ведь было полно деньжищ. Куда они подевались?
— Осели, — говорит, — у Триббла в карманах.
— У мистера Триббла?!
— Ну да, этот паразит все себе заграбастал. Точно он, больше некому. Все счета были у него, и, когда твоя матушка скончалась, он бизнес под себя подмял. А потом вдруг устроил общее собрание и заявил, что, дескать, на этой неделе выплат не будет, но надо потерпеть, и все войдет в норму, а через неделю его и след простыл!
— Ушам своим не верю. Мистер Триббл всегда был хрустально чесным!
— Да ну, просто ждал удобного момента. Я знаю, ты ему доверял. Но думаю, он тот еще пройдоха. Знаешь, Форрест, ты парень неплохой, но вот в чем твоя беда: веришь каждому встречному и поперечному. Не понимаешь, что некоторые спят и видят, как бы обвести тебя вокруг пальца. Они только на тебя посмотрят — и тут же смекают: простак. А ты и в ус не дуешь. Все у тебя — друзья. Но в жизни так не бывает, Форрест. Таких друзей — за пальцы да в музей. Они как ростовщики, у них одно на уме: ободрать тебя как липку. Так жизнь устроена, Форрест. И никак иначе.
Дэн снова закашлялся, а потом уснул. Я высунулся из коробки: небо посветлело, в холоде и тишине сверкали звезды, я тоже собрался поспать, как вдруг меня окутала какая-то теплая дымка, и бац — передо мной возникла Дженни, смотрит на меня и вроде как улыбаеца!
— В этот раз ты влип не на шутку, да?
— Ага, типо того.
— Все могло бы обернуться иначе, верно? Но ты так переволновался из-за церемонии, что совсем забыл про клапан, и все пошло наперекосяк.
— Знаю.
— А про малыша Форреста ты подумал? Каково ему будет?
— Не знаю.
— Думаю, — говорит Дженни, — он будет горевать. Это ведь была его идея.
— Ага.
— Не считаешь нужным ему рассказать? Он ведь собирался приехать к тебе на Рождество, так?
— Я хотел на следущий день позвонить. Да не успел.
— Ну, советую тебе поспешить.
Чуствую, она сердица, но я вовсе скис.
— Я, кажеца, снова сглупил, да?
— Ну, скажу тебе так: зрелище было неописуемое… ты бежал через поле, весь в навозе, а за тобой — толпа, да еще и стадо свиней впридачу.
— Да уж, догадываюсь, но я думал, ты могла бы мне и подсобить малость — понимаешь, о чем я?
— Форрест, — говорит, — мое время за тобой присматривать истекло.
Потом дымка развеялась, и я снова увидел небо, а звезды заволокло большое серебристое облако, и последнее, что я помню, — как из Дэновой коробки хрюкнула Ванда.
На утро я встал пораньше, нашел тыксофон и позвонил миссис Каррен. Малыш Форрест был в школе, но я все ей расказал. Она, кажеца, ничего не поняла, так что я обещал перезвонить вечером.
В парке Лафает летенант Дэн сцепился с каким-то мужиком в форме морпеха. Слов я не раслышал, но они явно переругивались, посколько Дэн показывал ему средний палец и вояка отвечал тем же. Когда я дошел до коробок, Дэн меня заметил и говорит:
— А кто чем-то недоволен, тому мой дружбан Форрест надерет задницу!
Морпех обернулся, оглядел меня с ног до головы, и вдруг заулыбался, и я обратил внимание, что зубы у него редкие, на плечах офицерские погоны, а в руке портфель.
— Я — полковник Оливер Норт, — говорит, — а ты, значит, собираешься надрать мне задницу?
— Меня зовут Форрест Гамп, и про вашу задницу я впервые слышу, но если летенант Дэн прикажет — надеру.
Полковник Норт снова меня оглядел, а потом у него сделалось такое лицо, кабудто лампочка зажглась в голове. Он весь такой холеный, наглаженный с ног до головы, а на форме сплошь ордена с медалями.
— Гамп? Не тот ли Гамп, который награжден Почетным орденом конгресса за войну во Вьетнаме?
— Он самый, — говорит Дэн.
А Ванда возьми да хрюкни из его коробки.
— Это еще что? — спрашивает полковник.
— Это Ванда, — говорю.
— У вас там девчонка? — спрашивает.
— Ванда — свинья, — поесняю.
— Естественно, раз с вами спуталась. А почему вы против войны?
— Да потому, что это самое легкое: выступать против того, что уже закончилось, — отвечает Дэн.
Полковник Норт скребет подбородок и кивает:
— Что-то, пожалуй, в этом есть. Скажи-ка, Гамп, каким ветром тебя, кавалера Почетного ордена, сюда занесло?
Я хотел было расказать про свиноферму и все протчее, но передумал и за место этого сказал:
— Одно дельце лопнуло.
— Зря ты не остался в армии, — говорит полковник. — Ты же герой войны. Неужели в башке совсем ничего нет?
Потом он вдруг призадумался, уставился на Белый дом и глазами как-то странно заблестел, а потом повернулся и говорит:
— Слушай, Гамп, ты мог бы мне пригодиться. Найдем применение твоим талантам. Есть минутка для разговора?
Поглядел я на Дэна, тот кивнул, и я пошел за полковником.
Глава 6
Когда Дэн уже нас не слышал, полковник Норт и говорит, что у меня, дескать, не одежда, а просто финишь и с этим нужно что-то делать. Затащил он меня на какой-то армейский склад и распоредился, чтоб мне там подобрали новенькую форму рядового, потом завел вобще неизвесно куда, где можно было примять ванну, а оттуда — в парихмахерскую, стричься-бритца. По окончанию этих дел у меня стал совсем другой вид и такое ощущение, кабудто я вернулся в армию, но это, конечно, из разряда мечтаний.
— Что ж, Гамп, одно могу сказать: кое-какие улучшения заметны, — говорит полковник. — Теперь слушай внимательно: с этой минуты твоя задница должна быть постоянно надраена до блеска. А если нужно будет поплевать, чтоб надраить, — уж исхитрись, ясно тебе?