— Не говори таких вещей, Дэн. Ты же у меня, щитай, остался единственный друг.
— У меня заведено правду говорить. Наверно, я много в этой жизни напортачил, но чтобы душой кривить — такого за мной никогда не водилось.
— Но ведь ты можешь ошибаца. Никто на перед не знает, сколько ему отпущено.
— Форрест, — говорит он, — мозгов у тебя — как у крота.
Короче, из этого вы, наверно, поняли, в каком настроении прибывал Дэн. Я и сам изрядно скис. Начал сображать, что Аятолай кинул нас с полковником Нортом: ракеты хапнул, а заложников не освободил. Полковник Норт, занимаясь отправкой вырученных за ракеты денег гориллам Некорагуя, не так пережевал, как я.
— Гамп, — говорит он однажды утром, — Меня на днях вызывают в конгресс для отчета перед некой комиссией на предмет моей деятельности. Тебя, вероятно, тоже пригласят, а может, и нет, но заруби себе на носу: ты знать ничего не знаешь ни о каких поставках оружия в обмен на заложников, усек?
— На счет оружия мне как раз извесно, а заложников я покамест не видал.
— Вот баран! Не о том же речь. Пойми: наши действия незаконны! Нас посадить могут! Так что держи язык за зубами и слушай меня, понятно?
— Так точно, сэр, — отвечаю.
Вобще-то, мне своих заморочек хватало: полковник Норт подселил меня в казарму к морпехам, а это удовольвствие ниже среднего. С морпехами не забалуешь. Тут на всех орут, мозг выносят, требуя стерильной чистоты. И всем, похоже, было не по нутру, что в казарме ошиваеца рядовой сухопутных войск: если чесно, меня там до того задолбали, что в конце концов я оттуда сдернул. Поддаца мне было некуда, так что вернулся я в Лафает-парк — проверить, не сохранилась ли там случайно моя коробка. Оказалось, кто-то уже прибрал ее к рукам, но я, побродив, себе другую нашел. Обустроился и поехал на автобусе в Нацианальный зоопарк — проведать старушку Ванду.
Смотрю — она, конечно, там, между тюленями и тиграми. Ютица в тесной клетке, на полу солома с опилками, у самой вид разнещасный. А на клетке табличка: «Свинус американус».
Ванда меня сразу признала, я руку между прутьев просунул и потрепал ее по пятачку. Она захрюкала, и так мне жалко ее стало, что я прямо растерялся. Буть у меня такая возможность, разнес бы эти прутья да выпустил ее на свободу. Короче, сбегал я в киоск, взял попкорна и безквит с кремом, возвращаюсь к Ванде. Чуть не купил для нее хот-дог, но вовремя одумался. Скормил ей безквит, просовываю попкорн и слышу чей-то голос:
— Нарушаем правила?
Оборачиваюсь — и вижу амбала-охранника.
— Нет, просто Ванде полакомица даю.
— Правда? А для кого здесь вывеска, вот же, на самом видном месте: «Животных не кормить»?
— Наверняка ее не животные повесили, — отвечаю ему.
— Умничать вздумал? — говорит он и хватает меня за шиворот. — Посмотрим, как ты в кутузке острить будешь.
Если чесно, на душе у меня было совсем погано. Такое чуство приследовало, кабудто от одного моего взгляда все идет на перекосяк, но что я такого сделал: всего-то хотел угостить свинку Форреста-младшего, а этот бугай ко мне докопался. Однако моему пределу тоже есть конец!
Ухватился я точно также, за его шиворот — и оторвал от земли. Покружил раз эдак несколько вокруг себя (вспомнив, как на ринге с Профессором, с Какашкой и протчими дрался) и отпустил. Этот через ограду перелетел, как тарелка-фризби, и с фонтаном брызог плюхнулся в самую середку тюленьего басейна. Тюлени встревожелись, скользнули с берега в воду и давай лупить его ластами, а этот орет, верещит, кулаком грозица. Побрел я проч из зоосада, сел в автобус и поехал в сторону центра. Достали совсем. А этот бугай пусть спасибо скажет, что я его к тиграм не зафигачил.
Глава 7
Ну вот, а в скоре после этого такая каша заварилась, что просто обзатц.
Похоже, наш уговор с Аятолаем не очень-то понравился важным шишкам с Капитолийского холма: они решили, что поставки оружия в обмен на освобождение заложников — не лутшая затея, тем боле что вырученные нами деньги утекли в джунгли Никарагуа, на поддержку тамошним контрам. А конгресменам втемяшилось, кабудто за этой сделкой стоит сам президент и нужно прижать его к ногтю.
В первый раз полковник Норт так удачно дал показания в конгрессе, что его даже пригласили вторично, только теперь кто-то на него науськал целую банду ловкачей-адвокатов из Филадельфии, которые так и смотрели, на чем бы его подловить. Однако полковник Норт и сам не промах, а уж когда выражаеца тактично и дипломатично, черта с два его подловишь.
— Полковник, — спрашивает один адвокатишка, — как бы вы поступили, если президент Соединенных Штатов приказал бы вам совершить преступление?
— Видите ли, сэр, — отвечает полковник, — я служу в морской пехоте. А морпехи обязаны выполнять приказы верховного командования. Так что после получения такого приказа мое дело — четко отсалютовать и штурмом взять высоту.
— Высоту? Какую высоту? Капитолийский холм?
— Да нет же, что за бред? Любую высоту! Это образное выражение. Мы — морпехи! И зарабатываем себе на жизнь взятием высот.
— А почему вас прозвали «зеленые болты»?
— Убью, сучонок… башку оторву и в горло плюну!
— Держите себя в руках, полковник. Агрессия здесь неуместна. Итак, полковник, вы утверждаете, что данная идея исходила не от президента?
— Об этом я тебе и толкую, умник.
— А от кого же? От вас?
— Ну, козлина. — (Тактичность и дипломатичность полковника возростала.)
— Так кому принадлежала эта идея?
— Это был плод коллективного разума. Она просто носилась в воздухе.
— Носилась в воздухе? Тогда у нее, надо думать, была движущая сила. Идеи такого масштаба не «носятся в воздухе» сами по себе.
— Допускаю, сэр, что нашелся человек, который продумал ее во всех деталях.
— Значит, тот человек и должен считаться движущей силой всех этих незаконных операций, верно?
— Пожалуй, можно и так сказать.
— Вы намекаете, что этим человеком был адмирал Пойндекстер, советник президента Соединенных Штатов по национальной безопасности?
— Эта задница, что трубкой пыхает? Ну нет. У него умишка не хватит даже мочу из ботинка вылить, а вы хотите его изобразить «движущей силой».
— Так откройте же нам имя, сэр. Это возможно?
— Отчего же не открыть. Могу. Рядовой Форрест Гамп.
— Кто-кто?
— Гамп, сэр. Рядовой первого класса Форрест Гамп, помощник президента по тайным операциям. Это была целиком и полностью его идея.
Тут адвокаты и сенаторы, сбившись в кучу, стали размахивать руками, перешептываца и кивать.
Вот так меня и втянули в эту не приглядную историю.
Среди ночи в Лафает-парк нагрянули два мордоворота в тренчах, отыскали мою коробку и давай барабанить с наружи по крышке. Я выползаю, чтоб узнать, в чем дело, а один сует мне какую-то бумашку и на словах растолковывает: дескать, меня прямо с утра вызывают в спецальную сенацкую комиссию по раследованию скандала об иран-контрах.
— Кстати, советую тебе отпарить эту форму, — говорит один мордоворот, — потому как твоя жирная жопа будет у всех на виду.
Ну, тут я совсем растерялся. Звонить в такое время полковнику Норту, который, на сколько я понимал, уже придумал, как тактично и дипломатично решить этот вопрос, было не с руки, так что пошел я шатаца по городу и в конце концов оказался у памятника Линкольну. Его огроменная мраморная фигура в поцветке выглядела как-то грусно, с реки Потомак плыл туман, да еще и дождик припустил. Мне стало себя жуть как жалко, и вдруг из тумана выходит и движеца мне на встречу — кто бы вы думали? — Дженни!
И с места в курьер говорит:
— Похоже, опять ты влип, Форрест.
— Вот и мне, — отвечаю, — так показалось.
— Мало на тебя свалилось бед во время срочной службы?
— Нет, не мало.
— Так в чем же дело? Или ты подписался на это дело ради малыша Форреста?
— Угу.
Отбросила она волосы с лица, запрокинула голову, как раньше, а я стою перед ней и руки ломаю.
— Ты, вроде, себя жалеешь, а?
— Ага.
— Не хочешь идти в конгресс и рассказывать правду?
— Не-а.
— А придется, ведь это не шутка: поставки оружия в обмен на заложников… По крайней мере, эти недоумки так считают.
— Да, меня предупредили.
— И что будешь делать?
— Не знаю.
— Мой тебе совет: отвечай как на духу. И никого не выгораживай. Понял?
— Вроде, да, — отвечаю.
С реки плывет новое облако тумана и кабудто уносит с собой Дженни, а я в первый момент едва не бросился следом, чтобы как-нибудь ее поймать, вернуть, но до такого идиотизма все же не дошел. Развернулся и зашагал к своей коробке.
Вобщем, снова остался один, как перс. А потом оказалось, что это был последний раз, когда я, на перекор совету Дженни, не сказал всей правды.
— Итак, рядовой Гамп, когда именно у вас возникла идея обмена оружия на заложников?
Сижу я в зале слушаний Конгресса, за таким, типо, длинным столом, на виду у сенаторов, адвокатов и протчих шишек; передо мной ездиют телекамеры, мне в физиономию прожектэр светит. Вопросы задает белесый такой адвокатик, молодой, да ранний.
— А кто сказал, что у меня? — спрашиваю.
— Здесь, рядовой Гамп, вопросы задаю я. Ваше дело — отвечать.
— Ну, не знаю, — говорю, — как отвечать. Вы даже не спросили, возникла ли у меня хоть одна идея… и сразу «когда?».
— Ну хорошо, Гамп, так когда же?
Смотрю я на полковника Норта, в форме, при всех ригалиях, а он жжот меня взглядом да из-под тишка кивает: дескать, отвечай.
— Ну, наверно, при знакомстве с президентом.
— Так-так, и вы, надо думать, изложили президенту свой план по обмену оружия на заложников?
— Никак нет, сэр.
— А что же вы в таком случае излагали президенту?
— Я изолгал, что при знакомстве с прошлым президентом тот хотел посмотреть по телику «По правде говоря».
— Как удивительно! И что ответил вам нынешний президент?
— Ответил, что ему больше нравица «Давай договоримся».