— Рядовой Гамп, не забывайтесь! Вы под присягой!
— Ну, если чесно, он смотрел «Концентрацию», но признался, что она не дает ему сосредоточица.
— Рядовой Гамп! Вы уклоняетесь от ответа на вопрос, хотя находитесь под присягой. Вы издеваетесь над сенатом Соединенных Штатов? Мы можем привлечь вас за неуважение!
— Так привлекли уже, — говорю.
— Стыдитесь! Вы их покрываете: и президента, и присутствующего здесь полковника Норта, и Пойндекстера, и неизвестно, кого еще! Мы выведем вас на чистую воду, пусть даже для этого нам придется заседать целый год!
— Так точно, сэр.
— Итак, Гамп, полковник Норт сообщил, что вы задумали этот позорный сговор с аятоллой по обмену оружия на заложников, а потом направили вырученные средства на нужды центральноамериканских контрас. Это так?
— Про контры мне не извесно: я думал, деньги пойдут в джунгли — видать, на нужды тамошних горилл.
— О, наконец-то мы слышим признание! Значит, этот преступный план был вам известен!
— Я так понял, что у горилл возникла нужда в деньгах, да, сэр. Так мне обьеснили.
— Ха! Да вы, похоже, не говорите ни слова правды, рядовой Гамп! Полагаю, это вы лично при пособничестве президента разработали всю операцию! А теперь строите из себя идиота?
— Мне и строить не приходица, сэр.
— Господин председатель! — переключаеца адвокат. — Не подлежит сомнению, что рядовой Гамп, «специальный советник президента Соединенных Штатов по секретным операциям», является самозванцем и мошенником, а в данный момент умышленно издевается над конгрессом Соединенных Штатов и должен быть привлечен к ответственности за неуважение к органам государственной власти!
Председатель, типо, весь сьежился и смотрит на меня, как солдат на вошь.
— Да, такое создается впечатление. М-м-м, рядовой Гамп, вам понятно, какое наказание грозит тому, кто умышленно издевается над конгрессом Соединенных Штатов?
— Нет, сэр.
— Например, мы имеем право, попросту выражаясь, бросить вас за решетку.
— Что ж, — говорю, перенимая тактичность и дипломатичность полковника Норта, — валяйте.
И вот опять я за решеткой. На другой день «Вашингтон пост» напечатала такой матерьял: СЛАБОУМНЫЙ ЗАДЕРЖАН В ЗАЛЕ СЛУШАНИЙ ЗА НЕУВАЖЕНИЕ К КОНГРЕССУ
Уроженец штата Алабама, который характеризуется близкими к президенту источниками как «клинический идиот», был обвинен в неуважении к конгрессу во время слушаний по делу «Иран — контрас», которое подробно освещается нашей газетой.
Форрест Гамп, бездомный, вчера был приговорен к неопределенному сроку тюремного заключения, когда позволил себе высмеивать членов специальной комиссии сената, созданной для расследования обвинений, выдвигаемых в адрес ключевых фигур администрации Рейгана, которые вступили в сговор с целью выманить денежные средства у аятоллы Хомейни, предложив духовному лидеру Ирана незаконную сделку: поставки оружия за наличный расчет в обмен на освобождение заложников.
Гамп, причастный, очевидно, к теневой деятельности правительства США, в том числе и к ряду космических проектов, характеризуется как фанатичный исполнитель американских разведывательных операций. «Он из тех, кто приходит и уходит по ночам», — сообщил источник.
Один из сенаторов, участвующих в работе комиссии, заявил нашему изданию на условиях анонимности, что «Гамп будет гнить в тюрьме», пока не раскается в попытках осмеяния конгресса США. Такое позволительно, добавил сенатор, «только самому конгрессу, но никак не жуку-навознику из Алабамы».
Короче, дали мне арестанцкую форму в черно-белую полоску и определили в камеру, где уже сидели фальшиво монетчек, пидофил, бомбист и какой-то маньяк по фамилии Хинкли, который безумолку долдонил про артистку Джоди Фостер. Самым приличным человеком показал себя фальшиво монетчек.
Вобщем, изучив мой послужной список, направили меня в цех по изготовлению автомобильных номерных знаков, и жизнь вошла в скушную колею. Дело было перед Рождеством — если более точнее, прямо на кануне, еще снег валил, и вдруг заходит охранник и сообщает, что ко мне приехали.
Кто, спрашиваю, а он и говорит:
— Учитывая твою статью, скажи спасибо, что хоть одна живая душа о тебе вспомнила. Кто поднимает на смех конгресс Соединенных Штатов, тот пусть радуется, что в «яму» не попал. Так что давай, шевели ногами.
Повел он меня в низ по леснице. За воротами активисты Армии спасения распивают рождественские гимны, а Сантаклаус в колокольчик звонит — на счет пожертвований хлопочет. В посетительской занял я место в клетке — и язык проглотил: сидит передо мною малыш Форрест.
— Ну, — говорит, — с наступающим, что ли.
А я, не зная, что ответить, только и сказал:
— Спасибо.
Посидели мы с минуту, посмотрели друг на друга. Точней, малыш Форрест все больше на столешницу смотрел — стыдился, как видно, что отец в каталашке томица.
— Каким образом, — спрашиваю, — ты сюда добрался?
— Бабушка меня отправила. Про тебя во всех газетах трубили и по телику тоже. Вот она и подумала, что мой приезд поднимет тебе настроение.
— Да, так оно и есть. Я это очень ценю.
— Ну, идея была не моя, — добавил он, и совершенно, на мой взгляд, напрастно.
— Послушай, я знаю, что сел в лужу и сейчас мною наврядлий можно гордица. Но я старался.
— В каком смысле старался?
— Старался не сесть в лужу.
Он все также смотрит на столешницу и примерно через минуту говорит:
— Я сегодня в зоопарк ходил — Ванду проведать.
— Как она пожевает?
— Два часа ее разыскивал. Мне показалось, она мерзнет. Я попробовал ей куртку свою просунуть, но пришел какой-то громила-сторож и на меня наорал.
— Но руки распускать, надеюсь, не посмел?
— Не, я ему сказал, что это моя свинка, а он как-то так ответил: «Ну-ну, тут до тебя еще один придурок ошивался — то же самое мне втирал». Потом развернулся и ушел.
— А в школе как дела?
— Вроде, нормально. Только парни мне проходу не дают из-за того, что тебя посадили.
— Не бери в голову. Ты же не виноват.
— Ну, не знаю… Надо было почаще напоминать, чтобы ты проверял клапаны и датчики, — тогда, может, свиноферма и не взлетела бы на воздух.
— Сделанного не воротишь, — говорю ему. — Лично я так мыслю: чему быть, того не миновать. — Пожалуй, только таким манером я и мог обставица.
— На Рождество какие планы?
— Думаю, тут нехилый празник нам устроют, — солгал я, — Сантаклаус придет с подарками, индейку жаренную подадут, все дела. Ты же знаешь, как в тюрьмах заведено: главное — сидельцам хорошие условия создать. А сам что делать собираешься?
— Дождусь автобуса и домой поеду. Все интересные места я, кажись, обошел. Когда вернулся из зоопарка, погулял у Белого дома, поднялся на Капитолийский холм, потом спустился к мемориалу Линкольна.
— И как тебе?
— Да чудно как-то: снег повалил, все туманом заволокло и… и…
Он тряхнул головой, и по голосу я понял, что его душат слезы.
— И — что?
— Я очень сильно по маме скучаю, больше ничего…
— Твоя мама… она… Ты ее видел?
— Не совсем.
— Но как бы, якобо?
— Ага, вроде того. Не дольше минуты. Но она мне привиделась, я же знаю. Не такой же я дурак, чтобы в чудеса верить.
— Она тебе что-нибудь сказала?
— Ну да, велела тебя отыскать. Потому как ты мне единственная родная душа, не считая бабушки, и сейчас тебя нужно поддерживать.
— Прямо так и сказала?
— Слушай, мне всего лишь привиделось. Это же не взаправду.
— Как знать, — говорю. — У тебя когда автобус?
— Через час примерно. Пожалуй, мне пора.
— Ну, давай, счастливого пути. Жаль, что тебе пришлось для встречи со мной сюда ехать, но я, может стаца, скоро выйду.
— Правда? Тебя отпустят?
— Вероятно. Сюда один субъект ходит, благотворительностью занимаеца. Проповедник. Якобо хочет нас реобилетировать. Так вот: он планирует через пару месецев меня включить в «федеральную программу привлечения к общественно-полезному труду» или как-то так. Если не врет, у него в Каролине огроменный парк атракцыонов с религиозным уклоном, и там требуюца люди вроде меня — ему в помощь.
— А как его хотя бы зовут?
— Преподобный Джим Баккер.
Так вот и стал я работать у преподобного Джима Баккера.
Ему дествительно принадлежала територия под названием «Святая Земля» — самый большой тимотический парк из всех, что мне извесны. У преподобного и жена была, Тэмми-Фей, эдакий пупсик, щечки нарумянены, ресницы длинные, как у стрекозы крылья. Состояла при нем и дамочка помоложе, Джессика Хан, которую преподобный Баккер именовал своей референдкой.
— Сам посуди, Гамп, — говаривал преподобный Баккер, — если этот остолоп Уолт Дисней справляется с таким хозяйством, то я уж точно преуспею. У меня созрел грандиознейший план. К нам, черт побери, потянутся фанаты Библии со всего мира! Тысяч по пятьдесят в день, а то и больше! На такой площади найдется место для каждого библейского сюжета, для каждой притчи! Будем брать по двадцатке с носа и зашибать миллиарды!
В этом преподобный Баккер оказался прав.
Придумав более пятидесьти атракцыонов и зрелищ, он не собирался останавливаца на достигнутом. Посетители входили на територию через такую, типо, рощу, где поджидал чувак, переодетый в Мойсея: подпустив их поближе, он наступал на потайную кнопку, которая открывала газовый вентиль, и в воздух метров на шесть взмывал огненный столп: чем не «Мойсей и Неопалимая Купина»! От этой вспышки посетители все как один с визгом отскакивали на зад, ахали, охали — короче, шугались до смерти!
Еще там текла речужка, где завернутый в полотенце младенец Мойсей плавал в пласмасовой корзинке — «Мойсей в камышах»!
Можно там было увидеть и «Разделение Красного моря»: преподобный Баккер придумал, как с двух сторон по чудестному мановению спускать из пруда воду, чтоб посетители, на подобие израильтян, могли идти по дну, причем, благополучно пройдя по морю как посоху, за ними в погоню с того берега пускались расконвоированные зеки в костюмах воинов Фанфарона, но стоило этим головорезам ступить на дно, как вода помпами нагнеталась обратно в пруд и якобо топила фанфароново войско.