Чего только там не было.
И «Йосев в разноцветном плаще», и вся «История Иова», который за свою жизнь настрадался так, как я не знаю кто. Когда первая група оказывалась на дальнем берегу Красного моря, вторая група, подойдя к пруду, смотрела, как Иисус превращает хлебы в рыбы. Преподобный — вот что значит рочительный хозяин — запустил в пруд рыб, чтобы те трескали хлеб, а набрав вес, скармливал их туристам в ресторанном повельёне по пятнацати долларов за порцайку!
Также в парке можно было увидеть «Даниила в львином рву» и «Иону во чреве кита». По понедельникам в «Святой Земле» был выходной, и преподобный за мзду в пядесят баксов отпускал льва с укоротителем в местный бар, где те принимали ставки, предлагая желающим побороца без правил с царем зверей.
Кит был здоровенный, с моторчиком, и все шло как по маслу, пока преподобный не допер, что Иона держит за гландой кита запас спиртного. Как только кит в очередной раз заглатывал Иону, тот бежал на зад, чтобы присосаца к бутылке. К концу дня Иона нажирался в хлам и совсем потерял страх: взял манеру, не дожидаясь, пока кит сомкнет челюсти, показывать публике фак. Преподобный вынужден был прикрыть эту лавочку, посколько некторые мамаши стали жаловаца, что их детишки в ответ тоже показывают фак.
Но самым эфектным зрелищем оказалось «Вознесение Господне»; для него требовалось устройство, которое преподобный называл подвеской. В дествительности это была, типо, тарзанка наоборот. Окробат в костюме Иисуса взмывал в верх и на высоте метров пятнацати ищезал в облаке искуственного тумана. Выглядело довольно убедительно. Желающие могли за десятку с носа повторить этот трюк.
— Гамп, — сказал мне как-то преподобный, — я задумал ввести тебя в новый аттракцион. Называться он будет «Бой Давида с Голиафом»!
Тут даже не нужна ума палата, чтобы собразить, какая роль отводица мне.
Я думал, это легкотня, но, конечно, ошибался.
Для начала обредили меня в леопардовые шкуры, выдали щит и копье, приклеили густую черную бородищу. Проинкрустировали, чтоб я рычал, ревел и вобще выдрючивался по полной. И когда я достигну апофигея, появица завернутый в пеленки исполнитель роли Давида, который станет обстреливать меня камнями из прыщи.
На роль Давида взяли моего сокамерника Хинкли. Чтобы пролезть в программу реобилетации, он на каждом углу обьевлял себя психбольным и что ему вредно сидеть в заперти. В свободное от прыщи время он строчил письма Джоди Фостер, которую называл «подруженция по перепиське».
И все бы ничего, да только фигачил он в меня настоящими каменюками — и частенько попадал. Ну, доложу я вам, боль ацкая! Мы показывали свой номер раз пять на дню или шесть даже, и десятка два камней всегда досягали своей цели. Хинкли из-под тишка злорацтвовал, но недели через две я все же пожаловался преподобному Баккеру, что это нечесно: мне достаюца только синяки и шишки, да еще этот мелкий дебил мне два зуба выбил, а у меня даже нету возможности с ним поквитаца.
Однако преподобный не узрел в этом ничего особенного: дескать, мы разыгрываем сюжет строго по тексту, а переиначивать библейский текст не позволительно. Будь моя воля, я б, конечно, этого так не оставил, но спорить не стал, потому как у преподобного было железное правило: не нравица — вали обратно в тюрягу. Очень недоставало мне малыша Форреста, да и Дженни тоже, и вобще, чуство было такое, что никому я не нужен.
Короче, настал день, когда терпенье мое лопнуло. В «Святой Земле» был буквально аншлак: народ ломился толпами. Когда у моей площадки собралось несколько груп, я зарычал и со свирепым видом начал грозить Давиду копьем. Он натянул прыщу и давай в меня пулять. Угодив, черт его раздери, прямо мне в руку, я выронил щит. Нагнулся, чтоб подобрать, так этот гаденыш спецом выпустил следущий камень мне в егодицу. Это уже полный беспредел! Тут кто хочешь дойдет до ручки!
Ринулся я на Давида, стоявшего с дебильной ухмылкой, схватил его сзади за пеленки, крутанул разочков несколько и отпустил в свободный полет над рощей. Приводнился он акурат посреди пруда, где был в разгаре номер с хлебами и рыбами.
В полете Давид умудрился повредить главное реле, отчего включились насосы и Красное море начало раступаца. Сработал газовый клапан, и Неопалимая Купина опалила стоявшего по близости Мойсея. Механический кит выбросился на сушу, бешенно грохоча и двигая челюстями. В толпе началась сумятитца: тетки визжат, дети ревут, мужики разбегаюца. У Даниила во рву встревожился лев: разорвал цепь и заметался по парку. И тут поевляюсь я, отчего всеобщее сметение только нарастает. Исполнитель роли Иисуса попивает себе шипучку в ожиданье своего выхода, и вдруг тарзанка срывает его с места и забрасывает в небо. А он не пристегнут, без страховочного троса, без ничего — рухнул прямо на рыбный ресторан и плюхнулся в котел с раззогретым жиром.
Кто-то вызвал полицию. Копы примчались мгновенно и стали отоваривать посетителей дубинками по головам. Лев между тем бросился в камыши, где спугнул преподобного Баккера и Джессику Хан, которые там выесняли отношения, но почему-то нагишом. Эта парочка врезалась в толпу, лев скачками несеца следом. Завидев такой кунфуз, полицейские тут же задержали преподобного за непристойную обнажонку и отправили в тюремный изолятор. На последок он гаркнул, когда его заталкивали в фургон:
— Гамп, идиот, ты мне за это головой ответишь!
Глава 8
После этого песенка преподобного Баккера была спета. В итоге он сам оказался за решеткой, где может теперь днями на пролет учавствовать в реобилетации заключенных, в том числе и своей лицемерной персоны.
Все указывало на то, что и я окажусь там же, но нет.
Новость о беспорядках в «Святой Земле» облетела все СМИ, и мое фото каким-то образом попало в газеты и на телеэкраны. Когда я ждал автобуса, чтобы доехать до тюрьмы, ко мне подошел какой-то деятель с официальной бумашкой в руке и сказал, что это моя «справка».
Выглядел он шикарно: костюмчик, подтяшки, зубы белоснежные, щиблеты сверкают, по виду — биржевой маклер.
— Гамп, — говорит, — я буду твоим «ангелом милосердия».
Звали его Айвен Бозоски.
Айвен Бозоски сообщил, что разыскивает меня с момента тех слушаний на Капитолийском холме с участием полковника Норта.
— Ты видел сегодняшние газеты, Гамп? — спрашивает Айвен Бозоски.
— Нет, сэр. Не видел.
— Что ж, — говорит он, — тогда тебе, возможно, будет любопытно взглянуть. — И протягивает мне свежий номер «Уолл-стрит джорнал». А там заголовок: ФИГЛЯР СПРОВОЦИРОВАЛ ЗАКРЫТИЕ КРУПНОГО КОММЕРЧЕСКОГО ПРОЕКТА
Вчера в результате нервного срыва недавно выписанный из вашингтонской лечебницы тюремного типа психический больной лишил тысячи законопослушных граждан США экономически значимой возможности культурного досуга, спровоцировав цепь событий, которые закончились крахом для одного из самых уважаемых жителей каролинского городка.
Из осведомленных источников стала известна личность виновного: это Форрест Гамп, взрослый мужчина с низким уровнем интеллектуального развития, совершивший аналогичные деяния в Атланте, Западной Виргинии и других штатах.
Гамп, изолированный от общества за неуважение к конгрессу США, был расконвоирован в рамках программы социальной реабилитации для работы в парке культуры библейской направленности, где трудился под началом преподобного Джима Баккера, горячего сторонника нашего американского образа жизни.
Задействованный в роли великана Голиафа благодаря своему мощному телосложению, Гамп, по словам силовиков, начал развлекаться недопустимым образом: в какой-то момент он перебросил своего сценического партнера, исполнителя роли библейского персонажа Давида, через гряду деревьев, чтобы тот упал в пруд, отведенный для механического кита, который, по сообщению администрации парка «Святая Земля», задрожал, «не выдержав такого вторжения», и атаковал индивидуальных посетителей и организованные группы.
Из-за возникшей сумятицы преподобный Баккер и его референт, Джессика Хан, были оттеснены в заросли камышей, где лишились одежды и стали жертвами полицейской облавы, которую официальный представитель правоохранительных органов назвал «малоэффективной».
Ну, и далее такая же фигня. Короче, Айвен Бозоски, забрав газету, смотрит на меня в упор.
— Мне, — говорит, — близки твои принципы, Гамп: ранее у тебя были все возможности заложить и полковника Норта, и президента, но ты до этого не опустился. Не сболтнув ничего лишнего, взял вину на себя! Вот это, с моей точки зрения, истинный корпоративный дух! В моей команде такой человек, как ты, будет далеко не лишним.
— А что у вас за команда? — спрашиваю.
— Да как тебе сказать: мы совершаем сделки со всякой херней — на бумаге, естественно. Купля-продажа ценных бумаг, закладных, предприятий — чего угодно. То есть на самом деле никаким трейдингом мы не занимаемся, но, сняв вопросы по телефону и перетасовав документацию, огребаем кучу денег.
— Как вам это удаеца?
— Легко, — отвечает Айвен Бозоски. — За счет грязишки, подлянок и прочего. Заглядываем человеку через плечо, орудуем у него за спиной, обчищаем карманы. Здесь царит закон джунглей, Гамп, и я на данный момент — главный тигр.
— А от меня-то что требуеца?
Айвен кладет руку мне на плечо:
— Гамп, я открываю в Нью-Йорке новое подразделение своей компании, назову его «Группой инсайдерских сделок», а тебя назначу президентом.
— Меня? На каком обосновании?
— В силу твоей цельности. Чтобы стоять перед конгрессом и врать на голубом глазу, выгораживая этого обалдуя Норта, от тебя требовалась недюжинная цельность характера, Гамп. Ты как раз тот, кого я искал.
— А оклад какой?
— Любой, Гамп! Но разве тебе нужен оклад?
— Оклад, — говорю, — всем нужен.
— Да нет, я тебе толкую о реальных деньгах! С полудюжиной нулей после первых цифр.
— Понимаете, мне необходимо подзаработать, чтобы Форрест-младший мог окончить школу, а затем и колледж, да мало