И удевляюсь, как он вытянулся. Росту в нем уже, наверно, метра полтора, видный парень, волосы светлые, глаза голубые, как у Дженни.
— Хочешь на нее поглядеть?
— На кого?
— На статую Свободы.
— Можно, — говорит.
— Вот и хорошо, покатаемся с тобой по городу. Тут есть что посмотреть.
Так мы и сделали. Сперва поехали на Пятую авеню поглазеть на витрины, побывали у статуе Свободы, поднялись на Эмпайр-стейт-билдинг, и там малыш Форрест изьевил желание бросить что-нибуть вниз, чтобы засечь время падения. Но я отсоветовал. Дальше отправились мы к нацианальному мемориалу генерала Гранта, оттуда на Бродвей, где застукали экс-гибицианиста, потом в Центральный парк, но не на долго, чтоб не напороца на хулиганье. Прокатились на метро до отеля «Плаза», зашли в вестебюль выпить коки-колы. Принесли нам счет — двацать пять долларов.
— Что за надираловка? — возмутился малыш Форрест.
— Да ладно, — отвечаю, — можем себе позволить. — Но он только головой покачал и побрел к машине.
Вижу, он тяготица, но что я могу поделать? В театр идти отказываеца, в магазине «ФАО Шварц» скучает. Повел я его в музей «Метрополитен», и на некторое время заинтересовала его, вроде, гробнитца Фанфарона Тут-он-Хамона, однако вскоре он заевил, что здесь одно рухло, и мы вышли на воздух.
Отвез я его к себе в апартаменты и вернулся в офис. Когда мисс Хаджинс принесла мне на подпись очредную стобку документов, я решился спросить у нее совета.
— Возможно, ему будет интересно повстречать кого-нибудь из знаменитостей?
— Да где ж их взять?
— В городе есть одно такое место, — сообщает она. — Ресторан «У Элейн».
— И что он из себя прецтавляет? — спрашиваю.
— Это надо видеть, — только и ответила мисс Хаджинс.
Ну, поехали мы к «Элейн».
Прибыли ровно в девятнацать часов, когда люди обычно ужинают, но ресторан «У Элейн» пустовал. И вобще, он не оправдал моих ожеданий: сказать, что выглядел он скромно, — это ничего не сказать. В зале официанты слоняюца, в конце стойки толстая, веселая тетка сидит, бумашки заполняет. Я догадался, что это и есть сама Элейн.
Оставив малыша Форреста у порога, подхожу к ней и обьесняю цель нашего визита.
— Вот и хорошо, — говорит Элейн, — но вы рановато приехали. Люди оголодают через четыре-пять часов.
— То есть как? Набьют животы в другом месте, а потом — сюда?
— Да нет, глупенький. Сейчас кто на коктейле, кто в театре, кто на торжественном вечере — да мало ли где. У нас ночное заведение.
— А можно мы за столик присядем и сделаем заказ?
— Конечно, милости просим.
— У вас есть какие-нибудь предположения: кто из знаменитостей сегодня появица?
— Думаю, обычные подозреваемые: Барбра Стрейзанд, Вуди Аллен, Курт Воннегут, Джордж Плимптон, Лорен Бэколл, ну, возможно еще Пол Ньюмен или Джек Николсон, если они не в отъезде.
— Неужели все сюда захаживают?
— Случается… Но послушайте, у нас есть одно железное правило. Здесь категорически запрещено подходить к чужим столикам и нарушать отдых звезд. Никаких фотографий, никаких записей, ни-ни. Располагайтесь вот за тем большим круглым столом. Это у нас так называемый «семейный столик»: если кто-нибудь из звезд подъедет без предупреждения, их подсадят к вам, и только тогда вы сможете с ними заговорить.
Так мы с Форрестом-младшим и поступили. Поужинали, десерт взяли, потом добавку, но посетителей почти не прибывало. Малыш Форрест явно маялся, но я подумал, что это мой последний шанс хоть чем-нибудь поразить его в Нью-Йорке, и когда он уже весь извертелся, распахиваеца дверь и входит — вы не поверите — Элизабет Тейлор.
И следом за ней в ресторан повалил народ. Брюс Уиллис, Дональд Трамп, Шер-киноартистка. Разумееца, и Джордж Плимптон тут как тут, со своим другом, неким мистером Спинелли, и писатель Уильям Стайрон. Вуди Аллен прибыл с целой свитой, как, между протчим, и писатели Курт Воннегут, и Норман Мейлер, и Роберт Ладлем. Публика шикарная, одета с иголочки, некторые в мехах. Про многих посетителей я читал в газетах и, как мог, пытался втолковать Форресту-младшему, кто они такие.
К сожалению, у каждого из них были свои планы на этот вечер: все поцсаживались не к нам, а к своей тусовке. Через некторое время подходит к нам Элейн, садица — как видно, хочет скрасть наше одиночество.
— Нынче, — говорит, — к нам на огонек холостяки потянулись.
— Вижу, — говорю, — но раз нам не дозволено с ними побеседовать, может, вы своими словами раскажете, о чем они толкуют, просто чтобы малыш Форрест прецтавлял, о чем говорят знаменитости.
— О чем говорят? — переспросила Элейн. — Ну, кинозвезды, разумееца, о себе, любимых.
— А писатели? — интересуюсь я.
— Писатели? — Она призадумалась. — Хм. У них темы обычные: бейсбол, деньги, телки.
Тут дверь открываеца, входит какой-то субъект, и Элейн делает ему знак присоединица к нам.
— Мистер Гамп, — говорит она, — познакомьтесь: Том Хэнкс.
— Очень приятно, — говорю и в свой черед прецтавляю его Форресту-младшему.
— А я вас видел, — сообщает малыш Форрест. — По телику.
— Вы, — спрашиваю, — артист?
— Естественно, — отвечает Том Хэнкс. — А вы?
Изложил я ему коротенечко про свою пеструю карьеру, он выслушал и говорит:
— Знаете, мистер Гамп, вы уникальный экземпляр. Ваша биография так и просится на экран — кто-нибудь должен ею заняться.
— Это наврядлий, — отвечаю, — такие глупости никому не интерестны.
— Напрасно вы так думаете, — говорит Том Хэнкс. — «Жизнь — как коробка шоколадных конфет». Кстати, у меня с собой как раз есть коробочка шоколадных конфет… Не желаете приобрести поштучно?
— Да нет, я шоколад не очень… но все равно спасибо.
Том Хэнкс как-то странно на меня косица.
— Н-да, — говорит, — не устаю повторять: «каждого молодца видно с лица». — И с этими словами пересаживаеца за другой столик.
Наутро в офисе у Айвена Бозоски меня ждала перетурбация.
— О боже! О боже! — притчитает мисс Хаджинс. — Мистера Бозоски арестовали!
— Кто посмел? — спрашиваю.
— Полицейские, — срываеца она. — Кто же еще? Он в тюрьме!
— За что?
— За инсайдерский трейдинг! — завывает мисс Хаджинс. — Его обвинили в инсайдерском трейдинге!
— Но группу инсайдерского трейдинга, — указываю ей, — возглавляю я. Почему же не тронули меня — президента?
— А мы как раз по твою душу, любезный.
С порога подал голос здоровенный, хамоватый следак. У него за спиной топчуца два копа в форме.
— Не дергайся, а то мы тебя огорчим.
Я подчинился; а эту хрень он мог бы и не добавлять.
В итоге я снова оказался за решеткой. Понятно, что такая лафа не могла длица вечно, однако я не ожидал, что пойдет такая волна. Задержали не только Айвена Бозоски, но и Майка Маллигена и других учасников цепочки. Мисс Хаджинс, как «важной свидетельнице», запретили выезжать из города. Мне разрешили сделать один телефонный звонок, я позвонил в «Хелмсли» малышу Форресту и предупредил, что к ужину домой не успеваю. Язык не повернулся сказать, что папа снова в заключение.
Короче, Айвен оказался в соседней камере и, к моему удевлению, не падал духом.
— Ну, Гамп, — говорит он мне, — думаю, пришло время тебе изобразить дрессированного медведя.
— Я готов, — отвечаю. — А это как?
— Да точно так же, как в деле полковника Норта: ври напропалую, все отрицай, бери вину на себя.
— А за кого впрягаца?
— За меня, балда! Ты как думаешь, почему я тебя назначил президентом группы инсайдерского трейдинга? За твои мозги, за красивые глаза? Нет, я тебя как раз для такого случая держал: чтобы ты принял удар на себя.
— Эх, — говорю, — как же я раньше не собразил, что здесь все так запущено.
Несколько дней меня допрашивали человек сто — и копы, и адвокаты, и дознаватели из разных финансовых учереждений. Но я молчал, как рыба об лед. Держал рот на замке, что доводило их до белого колена, да только что они могли поделать? Их была такая кодла, что я уже запутался, кто за нас с мистером Бозоски и Майком Миллигеном, а кто против. Да какая разница? Я спокоен был, как удафф.
В один прекрастный день слышу от надзирателя, что ко мне пришли. Ведут меня в посетительскую, где уже находица — кто бы сомневался? — малыш Форрест.
— Как ты узнал? — спрашиваю.
— А как я мог не узнать? Все газеты и все каналы об этом трубят: самый громкий скандал после Типот-Доума, бла-бла-бла.
— После кого?
— Не важно, — говорит он. — Короче, я тут познакомился наконец-то с миссис Хелмсли — с этой, по твоим словам, милейшей женщиной.
— Правда? Она проевила к тебе участие?
— Еще какое: за дверь выставила.
— Что-что?
— Вышвырнула нас с тобой на улицу со всеми пожитками. Сказала, что мошенникам апартаменты не сдает.
— Как же ты существуешь?
— Нашел работу — посуду мыть.
— Слушай, у меня в банке есть кой-какие деньги. Откопай в моем барахле чековую книжку. Хотя бы найдешь себе жилье, чтобы перекантоваца до отъезда домой. Вероятно, даже сможешь внести за меня залог.
— Ладно, — говорит. — Только кажется мне, в этот раз ты так просто не отделаешься.
В этом Форрест-младший оказался прав.
Когда был внесен залог, меня на время отпустили. Только не далеко. Мы с малышом Форрестом сняли каморку на чердаке в не благополучном районе, где селяца криминальные алименты, нищие и ночные бабочки.
Малыш Форрест поинтересовался, чем я собираюсь заняца после суда, а я, если чесно, и сам не знал. То есть меня нанимали для прикрытия, а выполнить свои обезательства — это в нектором роде вопрос чести. Но в то же время будет несправедливо, если я остаток жизни проведу за решеткой, чтоб Айвен Бозоски и Майк Маллиген могли шиковать на свободе.
Как-то малыш Форрест обратился ко мне с просьбой.
— Знаешь, — говорит, — я бы не против еще разок посмотреть на статую Свободы. Мне, в принципе, та экскурсия понравилась.