— Кого? — спрашиваю. — «А»-рабов?
— Да нет же, балбес. Устриц, — говорит Дэн.
В итоге к концу дня он уговорил меня взять его с собой в танковую роту. Прежде чем провести его в лагерь, сходил я на вещевой склад и разжился двумя комплектами полевой формы — для Дэна и для Сью. Насчет старичка Сью, как я подозревал, могли возникнуть вопросы, но мы бы как-нибудь разобрались.
Как выеснилось, всем было пофигу, что к нам присоединился летенант Дэн. Некторые парни даже радовались его компании, посколько у него, у единственного в нашем подразделении, не щитая меня и сержанта Кранца, имелся реальный боевой опыт. На людях Дэн стал теперь носить пратэзы и терпел, если они ему натирали. Не к лицу, говорит, военному человеку передвигаца ползком или на телешке. А еще парни в большинстве своем прикипели к Сью, который по жизни превратился в заправского воришку. Как только мы нацелимся что-нибудь стырить, Сью спешит на помощь.
Каждый вечер устраивались мы перед нашей палаткой и наблюдали за ракетами «скад», которыми нас обстреливал Содом Хусейн. Почти всегда их подзрывали в воздухе наши ракеты, и это зрелище напоминало празничный феерверк, хотя изредка и оканчивалось нещасными случаями.
В один прекрастный день построил нас в полном составе командир батальона.
— Итак, парни, — говорит он. — Завтра седлаем коней. С расцветом «А»-рабы познакомятся с нашими реактивными самолетами, ракетами, артиллерией и со всем прочим, что имеется у нас в наличии. А после мы начнем так херачить по ним из танков, чтобы они подумали, будто это сам Аллах вернулся на землю их покарать. Так что сегодня вам надо как следует выспаться. На пару дней вперед.
Тем вечером я немного отошел от лагеря на край пустыни. Никогда еще не доводилось мне видеть такого яркого неба, как там: казалось, все звезды засияли что было сил. Я чуток помолился, чтобы в бою со мной ничего не случилось, посколько впервые в жизни на мне лежала отвецтвенность.
В тот день пришло письмо от миссис Каррен, где говорилось, что она совсем состарилась, потеряла здоровье и уже не может поднимать малыша Форреста. Для нее, мол, уже забронировали место в пансионате для престарелых, а дом свой дом она выставляет на продажу, посколько без денег в пансионат не берут. Малышу Форресту, говорит миссис Каррен, «придется жить на государственном попечении или уж не знаю как, пока не появятся другие возможности». У мальчика, писала она, сейчас переходный возраст, внешне он очень хорош, но временами становица неуправляемым. По словам миссис Каррен, у него завелись лишние деньги: выходные он якобо проводит в Миссисипи, где отирается в разных казино и щитает карты за покерными столами, но из большинства казино его уже выставили, потому как он слишком умный и вечно выигрывает.
«Ты уж извини, — написала миссис Каррен, — но больше ничем помочь не смогу. Уверена, Форрест, скоро ты вернешься домой и все образуется».
Я, конечно, сочуствовал миссис Каррен. Она сделала все, что смогла. Но на серце давила тяжесть: будет ли от меня хоть какой-то прок, даже вернувшись домой целым и невредимым? Нет, в самом деле, посмотрите, что на сегодняшний день у меня за душой. Короче, пока я предавался этим мыслям, из пустыни налетел на меня какой-то смерчь. Покружил под ясными звездами, а не успел я опомница, как посреди песка и ветра замерцала Дженни. Я так по ней соскучился, что от радости чуть не лопнул.
— Ну что, — говорит она, — похоже, ты в своем репертуаре
— А что я такого сделал?
— Увяз по самое некуда. Тебе же завтра идти в бой с «А»-рабами, разве нет?
— Да. Приказ есть приказ.
— А вдруг с тобой что-нибудь случится?
— Значит, судьба такая, — говорю.
— А как же малыш Форрест?
— Я как раз об этом думал.
— Да, знаю. Но ничего не надумал. Верно?
— Пока не надумал. Сперва нужно из этой переделки выбраца.
— Это я тоже знаю. Но чем дело кончится, не скажу — не могу идти против правил. Мой тебе совет: держись летенанта Дэна. И слушай его. Слушай очень внимательно.
— Не сомневайся, — говорю. — Он лутший боевой командир на свете.
— Просто не отвлекайся, ладно?
Я кивнул, и тут Дженни вроде как начала растворяца в смерчи. Хотел я ее окликнуть и вернуть, но личико стало исчезать, и на последок она сказала что-то еще, совсем тихо, но я услышал.
— Эта девушка-немка… она мне симпатична. — Голос Дженни почти умолк. — Сильная духом и добрая сердцем…
Я попытался что-то сказать, но слова застряли в горле, а потом смерчь улетел своей дорогой, и я остался один под небом пустыни.
Никогда в жизни я не видел ничего подобного тому, что увидел на расцвете, и надеюсь, больше никогда не увижу.
Насколько хватало глаза, от горизонта до горизонта, — всюду выстроились наши танки, бронетранспортеры и самоходки. Все двигатели работали, а потому голоса полумиллиона людей и машин напоминали один сплошной рыг тигра-великана. Бешеного тигра-великана.
На расвете был дан приказ выдвигаца, чтобы пинком под зад вышвырнуть «А»-рабов Содома Хусейна из Кювейта. Сказано — сделано.
Мы с сержантом Кранцом, который успел дослужица до капрала, и летенантом Дэном составили один экипаж. Взяли с собой и старичка Сью, на щастье. Танк этот заразительно отличался от тех, что были у нас во Вьетнаме. Те управлялись легко, как трактор. Но то, господа хорошие, было во Вьетнаме и тем более 25 лет назад. А нынешние танки внутри круче космического корабля, со всякими типо компютерами, электронными прибамбасами световыми и звукуовыми эндикаторами. Тут даже кондишен фурычил.
Оказавшись в первой волне наступления, мы довольно скоро заприметили впереди армию Содома Хусейна, которая почему-то давала задний ход. Сержант Кранц дал несколько залпов из нашей огроменной пушки, а летенант Дэн, врубив полный газ, довел скорость до максиума. Казалось, мы прямо-таки заскользили над пустыней, все наши танки тоже открыли огонь, и вскоре земля, как живая, затряслась от взрывов. Грохот был просто ужасающий, и старичок Сью заткнул пальцами уши.
— Круто! — орет летенант Дэн. — Глядите, как эти гады драпают!
И правда. Мы, похоже, вырвались вперед. Армия Содома Хусейна летела впереди своего визга, оставляя позади все награбленное в Кювейте: технику, шмотье, машины, мебеля. В какой-то миг ворвались мы на длиннющий мост — и, оказавшись почти у самого конца, один из наших же самолетов спикировал на этот мост и подзорвал его напополам. Мы пулей вылетели на другой берег — и вся конструкция рухнула в пропасть!
В зеркале заднего вида я заметил, что мы очень прилично оторвались от остальных, и только хотел включить связь, чтоб запросить инструкции, как прямо перед нами в пустыне разрозилась обалденная пещанная буря, которая поглотила нас в мановение ока. Рация сдохла.
— Как думаете, — спрашиваю, — может, нам остановица: глядишь, кто-нибудь нас догонит и скажет, как быть?
— Еще чего, — говорит Дэн. — Эти гады драпают — будем гнать их дальше!
Так мы и сделали. Пещанная буря свиребствовала почти сутки. На растояние вытянутой руки ничего не было видно, день не отличался от ночи, но мы не останавливались. Пару раз, проезжая мимо забуксовавших танков Содома Хусейна, заправлялись от них горючим.
— А знаете, — говорит летенант Дэн, — по моим прикидкам, мы уже почти триста миль отмахали.
Сержант Кранц сверился с картой.
— Если так, — говорит он, — то мы уже, чтоб я сдох, на подступах к Багдаду.
Тут и пещанная буря улеглась, засияло сонце. Дорожный указатель гласил: «Багдад 10 км».
Мы на минуту остановились, открыли люк, высунулись наружу. И точно: в далеке виднелся Багдад, огроменный, с виду весь белый город с золотыми шпилями. А вокруг нас — ничего.
— Похоже, здорово мы вырвались вперед, — замечает сержант Кранц.
— Надо бы наших подождать, — говорит Дэн.
И вдруг Сью, у которого глаза от природы не хуже бинокля, начинает бормотать, размахивать руками и указывать куда-то назад.
— Что такое? — удевляеца сержант Кранц.
Оглянувшись, мы с трудом различили идущую боевым порядком бронетехнику.
— Ну вот, — говорит летенант Дэн. — Наконец-то наши подтянулись.
— Ни фига! — выкрикнул сержант Кранц. Он как раз достал бинокль и вглядываеца в даль. — Это же, — вопит, — сраная «А»-рабская армия в полном составе! Мы не только от наших оторвались, но и этих перегнали!
— Ну, дела… — тянет Дэн. — Попали, как говорится, из огня да в полымя.
Как по мне, это очень мягко сказано. Сзади наступает вся «А»-рабская армия, а впереди маячит логово Содома Хусейна!
— Так или иначе, нам пора на заправку, — говорит Дэн. — Думаю, лучше всего будет въехать в город и отыскать бензоколонку.
— Чего? — взвился сержант Кранц. — Ты спятил?
— Ладно, какие будут предложения? — спрашивает Дэн. — Когда кончится горючее, нам придется шлепать пешедралом. Ты что предпочитаешь: пешедралом шлепать или ехать на танке?
Я прикидываю, что Дэн дело говорит. Вобще-то, разнитца, пожалуй, не велика — все равно подыхать, так уж лутше погибнуть в своем родном танке.
— А ты что скажешь, Гамп? — спрашивает сержант Кранц. — Есть у тебя мнение?
— Да мне, — говорю, — пофигу.
И это чистая правда.
— Ладно, — говорит Дэн. — Тогда едем в Багдад на эккурсию.
И мы поехали.
Глава 12
Вот что я вам скажу: город Багдад встретил нас с такой же радостью, как на семейном сборе встретили бы кучу не законно рожденных, прикативших на танке. Завидев нас, местные с криками и воплями разбегались, а некторые швырялись камнями. Ездили мы, ездили по улицам в поисках бензоколонки, и наконец Дэн говорит: нужно, мол, остановица и придумать какой-нибудь способ камуфляжа, чтобы не влипнуть еще серьезней. Выбрались мы из люка, огляделись. Танк до того занесло пылью, что сразу и не опознать, да вот только на боку просвечивал американский флаг. Сержант Кранц посетовал, что на гусеницы не налипло грязи, а то можно было бы этот флаг замазать. Дэн и говорит: мысль, дескать, интересная, и посылает меня к уличной канаве за водой, чтобы самим намешать грязи. Но что оказалось: никакой воды в канаве нет, а текут в ней одни нечистоты — удовольвствие ниже среднего.