— В скором времени, Гамп, — поделился со мной полковник, — я намерен баллотироваться в сенат США, и тогда я покажу этим ублюдкам, что такое обыкновенные нормы приличия.
— И это правильно, полковник, — говорю я ему, — но пока что просто следите, чтобы у наших устриц была незапятнанная репутация… Вы меня понимаете?
Была у меня мысль пригласить Аятолая для руковоцтва нашим отделом духовно-нравственного развития, но выеснилось, что он приказал долго жить, и я взял на эту должность преподобного Джима Баккера. Справляеца он не плохо, освящает наши лодки, баржи и все протчее, но супруга его, Тэмми-Фей, на дух не переносит миссис Хоупвелл и ее китайский гонг, так что придется мне как-то решать этот вопрос. В бригадах по сбору и обработке устриц у меня задействован весь штат «Святой Земли» преподобного Баккера: Мойсей из «Неопалимой Купины», Иона из эпизода с китом, Иаков с его разноцветными одеждами и армия Фанфарона в полном составе извлекают устриц из раковин. Кроме того, акробат, изображавший Иисуса в аттракционе «Вознесение Господне», и Даниил из «Львиного рва» занимаюца в нашем бизнесе устричной молодью. Лев, совсем дряхлый и понурый, просто сидит под дверью моего кабинета и временами издает рык. Он лишился почти всех зубов, но зато приобрел вкус к устрицам на створке раковины, и они, как мне видица, идут ему на пользу.
Мисс Хаджинс, моя бывшая секретарша в фирме Айвена Бозоски, теперь наш главный транспортный диспетчер, а Элейн, владелица богемного ресторана «У Элейн» в Нью-Йорке, входит в число основных заказчиц продукции устричных заводов фирмы «Гамп и компания». Наши законные интересы отстаивает почтенная адвокацкая контора Дьюи, Скрюэма и Хау, а прокурор, мистер Гугульянти, который нашел себе другую работу, время от времени консультирует нас по проблемам уголовного права, если таковые возникают.
Я также подобрал соотвецтвущие рабочие должности для всех игроков армейских футбольных команд в Германии — «Квашеного капута» и «Висбаденских волшебников». Эдди, бывший персональный водитель из моего магнацкого прошлого в Нью-Йорке, отвечает за транспорт. Звал я на работу и Содома Хусейна, и генерала Шайсскопфа, но оба ответили вежливым отказом, обьеснив, что им не до сук. В протчем, Содом сделал приписку, что оставляет за собой «свободу выбора» и, возможно, свяжеца с нами позже. Не обошел я вниманием и старого доброго сержанта Кранца: он возглавил завод по переработке устриц. Приятно, что я могу снова видеца со стариной-сержантом и временами получать от него очередную порцию помоев.
Но самое лутшее я приберегаю на последок. После того, как мы существенно поднялись, я собрался с духом, чтобы написать Гретхен. И — о чудо — через неделю получил от нее дивное письмо, в котором она расказала о себе, и в часности о своих успехах в учебе. Письмо было написано таким изящным языком, что я еле-еле врубился. «Милейший Форрест, — обращалась ко мне Гретхен, — после твоего убытия на войну я что ни день тосковала о тебе и страшилась мысли, что с тобой может произойти непоправимое. Я даже обращалась в американское посольство, и после некоторых изысканий до моего сведения довели, что ты уволился из армии и пребываешь в добром здравии. Все прочее отступило на второй план…»
Далее Гретхен сообщала, что на ряду с английским она выбрала в качестве пропилирующего предмета администрирование бизнеса и хочет когда-нибудь открыть ресторан, но еще больше хочет меня увидеть. Ее желание исполнилось. Через две недели она уже осваивалась на заводе в Байю-Ла-Батре, став начальницей отдела внешних операций. По вечерам мы часами гуляем вдоль берега, держимся за руки, как в былые времена, и передо мной наконец-то забрежжило некое подобие счастья. Вроде как у меня в жизни поевилась цель, но я не тороплю события.
Тем временем папа Буббы якобо тоже искал место, и я поставил его инспектором по качеству — ну, доложу я вам, гонял он работников цеха в хвост игриво.
Стало быть, все мы здесь: растим устриц, отдираем щипцами, грузим на баржи, извлекаем из раковин, перерабатываем, консервируем, отправляем во все концы. И только успеваем карманы поцтавлять! Над моим рабочим столом висит цитата, которую нашел малыш Форрест у старинного писателя Джонатана Свифта, — на черном бархате красуюца буквы из чистого золота: «Первый, кто решился отведать устрицу, был, несомненно, отважным человеком», и это совершенно верно.
Единственная проблема в том, что у Смитти и его компашки наш бизнес — это кость в горле. Я даже предложил им рабочие места, но Смитти говорит, что его парни ни в каких «смешанных» конторах не работают, а потому получаеца у нас какая-то патовая ситуевина. Не редко под покровом темноты кто-то дырявит наши лодки, подсыпает сахар в бензобаки или еще как-нибудь гадит из-под тишка, но я на этом не зацыкливаюсь. В конце-то концов, дела у нас идут нормально — не затевать же мне личную междуособицу.
Месяц за месяцом все шло гладко, но как-то вечером малыш Форрест спрашивает: что, мол, ты себе думаешь на счет нашей Ванды? Ну, говорю, по моим понятиям, в Вашингтонском зоопарке обращаюца с ней по человечески, но его такой ответ не устроил…
— Ладно, — говорю, — давай напишем туда запрос — чтоб нам ее вернули.
Так мы и сделали.
Через несколько месяцев приходит ответ.
«Национальный зоопарк не производит возврат животных, содержащихся в нем на законных основаниях» — вот, если коротко, и вся суть.
— Знаешь, — говорит малыш Форрест, — по-моему, это нечестно. В конце-то концов, это мы вырастили ее из поросенка, разве не так?
— Так, — говорю. — А потом просто дали ее взаймы зоопарку, на время моей поездки к Аятолаю.
Вобщем, отправились мы к полковнику Норту, который обосновался в пункте военизированной охраны, построенном его усилиями на нашей территории, и изложили ему ситуацию.
— Вот гады, — тактично и дипломатично, как всегда, начал полковник. — Раз так, значит мы просто организуем секретную операцию по возвращению Ванды.
Так мы и сделали.
На подготовку секретной операции ушел не один месяц. Полковник Норт закупил камуфляж, грим для лица, колючую проволку, ножовки по металу, ножи, компасы и многое другое. Когда же я спросил, какой у него план, он ответил, что сориентируеца на месте.
В назначенный день мы прибыли в Вашингтон, покрутились возле зоосада и до темноты залегли в близлежающем сквере. К полуночи из клеток доносилось только рычанье медведей, львов и тигров, да еще изредка трубил слон.
— Порядок, можно выдвигаца, — говорит полковник Норт, и мы, все трое, совершаем проникновение на территорию зверинца.
Только-только перелезли мы через стену, как вдруг вспыхнуло море огней, взвыли сирены, задребежжали звонки — и нас в мановение ока взяли в кольцо полсотни копов.
— Мне думалось, вы специалист в таких делах, — говорю я полковнику.
— Мне тоже так думалось, — отвечает он. — Как видно, слегка приржавел.
Короче, пытаясь нас выгородить, полковник начинает вкручивать полицейским всякую фигню: дескать, мы разведчики, готовимся провести в иракском зверинце Багдада тайно-секретную операцию по захвату в заложники ряда зверей Содома Хусейна и тогдалее. Полицейский начальник и все его подчиненные чуть животы не надорвали со смеху, и малыш Форрест сумел под шумок улизнуть. А для нас подогнали «воронок», но тут ночная тишина оголосилась истошным воплем и мощным хрюканьем.
Это были Форрест-младший и Ванда, которую он при помощи ножовки по металу вызволил из клетки. Они так стремительно пронеслись мимо, что полицейские, все бросив, пустились в погоню, и мы с полковником тоже не растерялись. Наврятли полиции было извесно, что одно из немногих качеств, унаследованных от меня малышом Форрестом, — это ацкая скорость: он мчался в темноту, как черт от ладана. А мы с полковником сиганули в разные стороны, чтобы потом встретица в условленном месте — все в том же сквере. Малыш Форрест с Вандой уже были там.
— Черт побери! — захлебываеца полковник. — Такое дело провернули, Гамп! Я подготовил блестящую секретную операцию, ты согласен?
— Ага, полковник, — отвечаю. — До чего же хитро: без мыла влезли и вылезли.
Короче, перед расцветом, выскользнув из сквера, зашагали мы по рельсам — и что я вижу: на запасных путях стоит вагон-скотовоз, полный свиней.
— Как по заказу, — говорит полковник. — Что может быть лучше такой маскировки?
— Для Ванды, — отвечаю, — пожалуй, а мыто как впишемся?
— Уж как-нибудь, Гамп, — говорит он. — Залазим.
Так мы и сделали. Ну, доложу я вам, поездка вышла затяжная и не так чтобы очень комфортабельная, тем более что состав направлялся в Орегон, но худо-бедно добрались, а полковник еще всю дорогу похвалялся.
Но так или иначе, Ванду мы вызволили, и малыш Форрест, воссоединившись со своей любимицей, весь лучился от счастья. Что ни день, Ванда устраивалась под дверью моего кабинета, благо лев от старости потерял все зубы. Но поглядывал он на нее с вожделеньем — вроде как женица хотел, что ли.
Как-то раз заходит ко мне Форрест-младший — дескать, разговор есть. Вышли мы на пристань, и он подделился своими мыслями.
— Слушай, — говорит, — трудимся мы на совесть, верно?
— Угу.
— Вот я и подумал: как же без отпуска-то?
— А какие будут предложения?
— Ну, хотя бы убраться подальше, чтобы не видеть этой бухты, понимаешь? Например, пойти в горы. Или сплавиться по речке на плотах, да мало ли что можно замутить, правда?
— Что ж, — говорю, — это можно. Ты какое-то определенное место выбрал?
— Я тут поизучал литературу, — отвечает он, — и наметил одну речушку в Арканзасе, вполне подходящую.
— Так-так, и что за речушка?
— Называется Уайтуош-Ривер, — отвечает он.
Сказано — сделано.
Перед отъездом отвел я в сторонку сержанта Кранца и проинкрустировал его, как директора завода.
— Пусть — говорю, — все идет обычным порядком, ты, главное, не устраивай никаких разборок со Смитти и его парнями. Нам о бизнесе нужно думать, лады?